Мистер Полли встрепенулся. Во что бы то ни стало он должен все видеть.

— Мне надо поговорить с Парсонсом, сэр, — сказал он мистеру Мэнсфилду и, поспешно покинув свой пост, бросился через весь магазин в манчестерское отделение. Когда начальство появилось в дверях, он уже был возле стенда с болтонскими простынями.

— Что это вы делаете с витриной, Парсонс? — изумился мистер Гэрвайс.

Присутствующим в отделении были видны только ноги Парсонса, узкая полоска рубашки между брюками и жилеткой и нижняя часть жилетки. Он стоял внутри витрины на лестнице, вешая последний кусок драпировки на медный прут, идущий под потолком. Витрина отделялась от остального помещения магазина легкой стенкой, напоминавшей стенки, которыми отделяются в старинных английских церквах места, предназначенные для чистой публики. Эта стенка была отделана панелью, и в ней имелась дверца, тоже наподобие церковной. В этой дверце и появилась физиономия Парсонса, у которого при виде главного управляющего глаза как-то странно округлились.

Мистер Гэрвайс повторил вопрос.

— Убираю витрину, сэр, по-новому.

— Выходите оттуда, — приказал ему мистер Гэрвайс.

Парсонс глядел на него, не понимая, и Гэрвайс был вынужден повторить приказание.

С растерянным лицом Парсонс стал медленно спускаться с лестницы.

Мистер Гэрвайс обернулся.

— Где Моррисон? — спросил он. — Моррисон!

Явился Моррисон.

— Займитесь этой витриной вместо него, — сказал Гэрвайс, указывая своими растопыренными пальцами на Парсонса. — Уберите все это безобразие и приведите витрину в надлежащий вид.

Моррисон сделал было шаг к витрине, но ему пришлось остановиться.

— Прошу прощения, сэр, — с бесподобной вежливостью проговорил Парсонс, — но это мое окно!

— Уберите немедленно все это безобразие! — повторил мистер Гэрвайс и повернулся, чтобы уйти.

Моррисон подошел к витрине. Парсонс захлопнул перед его носом дверцу, и это привлекло внимание главного управляющего.

— Выходите оттуда, — сказал он. — Вы не умеете убирать витрины. Если вам нравится валять дурака…

— Витрина убрана отлично, сэр, — убежденно произнес новоявленный гений украшения витрин.

На минуту воцарилась тишина.

— Откройте дверь и войдите к нему, — приказал мистер Гэрвайс Моррисону.

— Не троньте дверь, Моррисон! — сказал Парсонс.

Полли уже больше не прятался за болтонскими простынями. Он понял: события принимают такой оборот, что его присутствия просто не заметят.

— Да извлеките же его оттуда наконец! — потребовал мистер Гэрвайс.

Моррисона, казалось, несколько смущала этическая сторона дела. Но верность работодателю взяла верх. Он положил руку на дверь и толкнул ее. Парсонс стал отдирать его руку. Мистер Гэрвайс пришел Моррисону на помощь. Сердце мистера Полли запрыгало, мир в его глазах завертелся и засверкал. Парсонс на миг исчез за перегородкой и появился вновь с зажатым в руке рулоном льняного полотна. Этим оружием он ударил Моррисона по голове. Голова Моррисона мотнулась от удара, но он не оставил двери. Не сдавал своих позиций и мистер Гэрвайс. Вдруг дверь широко распахнулась, и в ту же секунду мистер Гэрвайс отпрянул от нее, пошатываясь, и схватился за голову: на его самодержавную, священную плешь обрушился коварный удар. Парсонс перестал быть Парсонсом. Он превратился в грозного мстителя. Одному небу известно, какая титаническая борьба велась до сих пор в его артистической душе, чтобы сдерживать этот необузданный темперамент.

— Ты, старый глупец, смеешь говорить, что я не умею убирать витрины? — с гневом вскричал Парсонс и метнул в хозяина рулон. За рулоном последовали одеяло, кусок подкладочной ткани и, наконец, витринная подставка. В голове мистера Полли промелькнуло, что Парсонс сам ненавидит свое творение и с наслаждением уничтожает его. Какую-то секунду мистер Полли, кроме Парсонса, никого и ничего больше не видел. Весь в движении, охваченный яростью, без сюртука, швыряя все, что попадалось под руку, Парсонс олицетворял собой аллегорическую фигуру землетрясения.

Затем мистер Полли увидел спину мистера Гэрвайса и услышал его повелительный голос.

— Извлеките его из витрины! Он сошел с ума! Он опасен! Извлеките его оттуда! — приказывал, возвысив голос, мистер Гэрвайс, обращаясь не к кому-нибудь одному из присутствующих, а ко всем.

На какой-то миг голову мистера Гэрвайса окутало пунцовое одеяло; и его речь, на секунду приглушенная, закончилась вдруг непривычной ушам подчиненных бранью.

В манчестерское отделение собрался народ со всего Пассажа. Лак, клерк из конторы, наткнувшись на Полли, заорал: «На помощь!» Соммервил из отделения шелковых тканей перескочил через прилавок и вооружился стулом. Полли почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Он ухватился за стенд, если бы сейчас ему удалось выломать из стенда доску, он пошел бы крушить всех и вся. Стенд качнулся и повалился на пол, мистеру Полли почудилось, что с другой стороны кто-то вскрикнул от боли, но он не придал этому значения. Падение стенда было толчком, образумившим мистера Полли; ему уже расхотелось бить кого попало, и он стал во все глаза следить за борьбой в витрине. Секунду Парсонс победоносно возвышался над толкающимися у витринной дверцы спинами. Это был не Парсонс, это был яростный вихрь, срывающий предметы и швыряющий их на пол. Потом он вдруг исчез. Отчаянная возня, удар, затем еще удар, звон разбитого стекла. И вдруг все стихло, только кто-то тяжело дышал.

Парсонс был повергнут…

Мистер Полли, перешагнув через валяющиеся на полу болтонские простыни, увидел поникшую фигуру друга со ссадиной на лбу, уже, правда, не кровоточащей; за одну руку его держал Соммервил, за другую Моррисон.

— Вы… вы… вы… вы мне надоели! — сказал Парсонс, задыхаясь от подступивших к горлу рыданий.

Есть события, которые стоят особняком среди других происшествий в жизни и которые в какой-то степени открывают на многое глаза. Такова была история с Парсонсом. Она началась как фарс, а закончилась катастрофой. Верхний покров с жизни был содран, и под ногами мистера Полли разверзлась бездна.

Он понял, что жизнь отнюдь не развлечение.

Появление полицейского, который был вызван на место происшествия, в первую минуту показалось еще одной комической деталью. Но когда стало ясно, что мистер Гэрвайс объят жаждой мести, дело приняло иную окраску. То, как полицейский вел дознание, не упуская ни малейшей детали и не произнося лишних слов, особенно поразило чувствительную душу мистера Полли. Разглаживая галстуки, он услыхал заключение, сделанное полицейским: «Он, значит, крепко саданул вас по голове».

В этот вечер в спальне Парсонс был героем дня. Он сидел на краю кровати с забинтованной головой, не спеша укладывал вещи и ежесекундно повторял:

— Почему он не оставил меня в покое? Он не имел права прикасаться к моей витрине!

На следующее утро Полли должен был предстать перед полицейским судом в качестве свидетеля. Ужас перед этой пыткой почти заслонил собой тот трагический факт, что Парсонса не только обвинили в оскорблении действием, но выгнали, и он уже укладывает свой чемодан. Полли слишком хорошо знал себя, чтобы обольщаться насчет своих способностей быть достойным свидетелем. Он ясно помнил только один факт, нашедший отражение в словах полицейского: «Он, значит, крепко саданул вас по голове». В отношении всего прочего в мыслях у него был полный сумбур. Как все произойдет завтра, было известно одному богу. Состоится ли очная ставка? Будет ли считаться лжесвидетельством, если он нечаянно ошибется? За дачу ложных показаний тоже судят. Это — серьезное преступление.

Плэтт из кожи лез, желая помочь Парсонсу и настроить общественное мнение против Моррисона. Но Парсонс вдруг стал за него заступаться.

— Он вел себя правильно — в меру своих возможностей, — заявил Парсонс. — Что еще ему оставалось делать? На него я не в обиде.

— Мне, наверное, придется платить штраф, — рассуждал он по поводу предстоящего суда. — Без последствий дело, конечно, не оставят. Я действительно его ударил. Я ударил его… — Он на секунду задумался, как бы подыскивая слова поточнее, и окончил доверительным шепотом: — …по голове, вот сюда.