Но, — по замечанию проф. Владимирцова, — все меняется, все проходит; кодекс Чингисхана не только не действует теперь в мире, но даже неизвестен как таковой современным монголам; от собственно «Джасака» остались лишь жалкие остатки, по которым мы с трудом можем судить обо всем целом. «Несомненно тем не менее, что „Джасак" Чингисхана сыграл огромную роль в жизни созданной им империи и долго служил монголам основным кодексом права, влияя на все стороны их жизни, а также на жизнь покоренных им народов».[117]

Что касается «Билика» Чингисхана, то надо думать, что образовался он постепенно, по мере накопления еще с того времени, когда письменность не была введена. Сохранению его в изустной форме способствовало то, что Чингисхан, подобно многим другим кочевникам, обладал замечательным даром свои наставления и изречения облекать в легкую стихотворную форму. Впоследствии, с увеличением числа людей, овладевших письмом, такие ходячие изречения, а также новые поучения и наставления вносились в сборник, получивший название «Билик», причем записывалось, конечно, только то, что было угодно самому Чингисхану. «Билик» дошел до нас в отрывках у разных писателей, преимущественно Рашид-ад-Дина, который приводит довольно обширный текст его с подразделением на статьи. Этот текст, равно как и то немногое, что сохранилось из «Джасака», дается нами за некоторыми сокращениями в особом приложении к настоящей главе.

Итак, Монгольская держава в свете истории представляется совершенно отличной от тех восточных деспотий, в которых высшим законом является произвол верховного правителя и его ставленников. Империя Чингисхана управлялась на строгом основании закона, обязательного для всех, начиная от главы государства и кончая последним подданным. Это осталось без изменения и тогда, когда империя, включив в свои пределы соседние культурные государства с оседлым населением, потеряла характер кочевой державы. Власть монгольских правителей в покоренных странах была ограничена; им не было предоставлено право предания смерти без предварительного суда. Взимание налогов производилось на основании строго определенной системы; особенными установлениями регулировалось несение государственной службы; всегда вводились казенная почта, административные реформы. Иногда во главе управления отдельных частей государства оставлялись свои, туземные, правители; так, например, по покорении Северного Китая он был разделен на десять провинций с китайскими чиновниками во главе.[118]

Ко времени восшествия Чингисхана на императорский престол относится окончательное установление им основ организации своей армии. Организация эта явилась результатом обширного боевого опыта предыдущих десятилетий, прошедших, как мы видели, в почти непрерывных войнах, во время которых успели в полном блеске развернуться полководческий гений и организаторские способности великого монгольского завоевателя. Хотя военное искусство монголов продолжало развиваться и в последующее время царствования Чингисхана, а также при его преемниках, особенно в отношении применения к военному делу техники, заимствованной у культурных врагов, и это развитие могло, конечно, повлиять на подробности военной организации, все же в главных своих чертах устройство монгольских вооруженных сил и выработанные Чингисханом и его сподвижниками приемы боевых действий сохранили в течение указанного периода свои характерные черты, на которых мы и остановимся, распространив свой обзор на весь этот период.

Прежде всего монгольский самодержец озаботился устройством своей гвардии. По этому предмету заимствуем у Б.Я. Владимирцова следующие данные:

«Чингисхан хотел иметь не только надежную личную охрану, охрану своих кочевых ставок и отборный корпус войска, но и учреждение, которое под его личным руководством и постоянным наблюдением являлось бы школой, из которой бы могли выходить его верные сподвижники, лично ему известные, которых бы он мог назначать на разные должности и которым мог бы давать различные поручения сообразно индивидуальным особенностям каждого».

«Все гвардейцы (кэшиктэн) должны быть аристократического происхождения. Ныне, когда Небо повелело мне править всеми народами, для моей охранной стражи, кэшик, стрелков и других, — повелел Чингисхан, — пусть наберут десять тысяч человек из тех тысяч и сотен. Этих людей, которые будут находиться при моей особе, должно набрать из детей чиновных и свободного состояния лиц и избрать ловких, статных и крепких… кто из тысячников, сотников и десятников и людей свободных воспротивится, тот как виновный подвергается наказанию». Эта аристократическая гвардия пользуется различными привилегиями и особым почетом. «Телохранитель моей охранной стражи (кэшик), — повелевает Чингис, — выше внешних (т. е. линейных, армейских) тысячников; домашние их выше внешних сотников и десятников. Если внешний тысячник, считая себя равным кэшику охранной стражи, заспорит и будет драться с ним, то подвергается наказанию». Все гвардейцы находятся под личным наблюдением монгольского императора, он сам разбирает все их дела. «Начальствующие над охранной стражей, не получив от меня словесного разрешения, не должны самовольно наказывать своих подчиненных. В случае преступления кого-либо из них непременно должно докладывать мне, и тогда, кому следует отрубить голову, тому отрубят; кого следует бить, того будут бить».[119]

В составе гвардии имелась еще особо отборная часть — «тысяча храбрых» (багатуров). В битвах этот отряд употреблялся в решительные моменты, а в спокойное время составлял личную стражу хана.[120]

Привлекая степную аристократию к службе в гвардии и на командных постах в армии, Чингисхан дал ей прочную организацию, заменившую прежнее хаотическое положение, когда ее представители были недисциплинированными предводителями нестройных и часто случайного состава ополчений. Отныне служба в войсках и обязанности начальников регулировались на основании твердого военного законодательства. В войсках установлена строжайшая дисциплина.

Вся монгольская армия по старому, идущему из дали веков обычаю была организована по десятичной системе, т. е. поделена на тысячи, сотни и десятки; во главе крупных подразделений ставились опытные и лично известные верховному вождю начальники.

До нас не дошло сведений, какою властью обладали монгольские начальники. Генерал Иванин полагает, что власть эта была ограничена. Например, орхоны (высшие войсковые начальники) могли производить в чины не выше, как тысячника, в войсках своего племени. В монгольской армии имелось учреждение вроде нашего генерального штаба; чины его носили название «юрт-джи», а главный начальник соответствовал современному генерал-квартирмейстеру. Главную обязанность их составляла разведка неприятеля в мирное и военное время. Кроме того, юрт-джи должны были распределять летние и зимние кочевки, при походных движениях войск исполнять обязанности колоновожатых, назначать места лагерей, выбирать места для юрт хана, старших начальников и войск. В землях оседлых они должны были лагери располагать вдали от засеянных полей, чтобы не травить хлеба.

Для поддержания порядка в тылу армии имелась особая стража с функциями, близкими к тем, которые исполняются нынешними полевыми жандармами.[121]

При войсках состояли особые чины по хозяйственной части — («черби»).

Устройство армии было органически связано с существующей структурой населения государства, в чем и заключался центр тяжести Чингисовой военной системы. В основание ее были положены начала территориальности и родового быта.

Каждому племени определено было пространство земли, на котором оно должно было кочевать. В каждом таком племени кибитки были соединены в десятки, сотни, а в многочисленных племенах и в тысячи под управлением особых военно-территориальных начальников. В случае набора войск делался наряд по одному, по два и т. д. с десятка. Последний обязан был снабдить набранных воинов положенным продовольствием и потребностями к походу.[122] Военно-территориальные начальники при мобилизации становились строевыми начальниками, оставляя на местах заместителей.