Все было бы хорошо, если б не висящая над ней тяжким грузом боязнь бандитской расправы.

Как не убеждал Негодин милицейское начальство не снимать охраны дома, в котором проживает отставной майор с «незаконной» супругой, его не послушали. Мало ли в Москве отставных сотрудников угрозыска, всех охранять сил не хватит. Боится Панкратов бандитской расправы — пусть переселится в область или даже в другой регион.

О себе Андрей не думал — привык ходить по острию ножа, а вот за Таню переживал.

Ступин посоветовал отправить её на время в Сибирь — там проживал его старинный друг майор Салов, начальник райотдела милиции. Побудет там до тех пор, пока у преступников исчезнет нездоровый интерес к людям, причастным к уничтожению «империи» Пузана, потом возвратится в Москву…

— Как вы не поймете, что своим присутствием в городе связываете Андрею руки, — убеждал он женщину, когда Панкратов вышел в магазин за куревом. — У него — важные дела, а он думает не о них, а о вашей безопасности…

— Что вы говорите, Аркадий Николаевич? — контратаковала Татьяна. — Какие «важные» дела могут быть у отставника? Кушать и гулять, читать газеты и отсыпаться.

— Так-то оно так, — растерянно полусоглашался Ступин. — И все же…

Не мог же бывший госбезопасник посвящать женщину в задуманную вместе с Панкратовым операцию? По его мнению, женский язык сродни ветру, разметающему вокруг себя все, что ему подвластно: опавшие листья, мусор, порванную бумагу. Где гарантии, что под этот «ветер» не попадут замыслы двух майоров?

Татьяна в свою очередь тщательно скрывала от собеседника, что просто не представляет себе жизни вдали от Андрюшеньки. Засыпать и просыпаться в одиночестве, не заботиться о том, как лучше накормить мужа, постирать, выгладить его рубашки и белье…

С некоторых пор она считала все это непременной принадлежностью своего бытия.

Но Ступин без длинных пояснений понял её.

— Гарантирую, что не пройдет и месяца, как вернетесь, — торжественно продекламировал он, выпрямившись на стуле. — Гаратирую… А сейчас полумайте и о безопасности Андрея: защищая вас он способен пойти на любой необдуманный поступок…

Последний довод оказался самым убедительным.

Через несколько дней пришло письменноее согласие семьи Саловых: Татьяну приглашают погостить в Кокошино. В любое удобное для неё время и на любой срок.

Поездку в Сибирь одобрил и Негодин.

Встретились сыщики — действующий и отставной — в памятном обоим скверике напротив научно-исследовательского института. Это место будто притягивало их к себе не хуже самого сильного магнита.

— По сообщению нашего информатора, сейчас ни тебе, ни твоей жене ничего не грозит, — тихо говорил Костя, отбрасывая ногой спекшиеся куски снега. — Недавно в одном проходном дворе обнаружили труп Жмурика — видимо, убрали либо за провинность, либо миновала необходимость в услугах киллера…

— Может быть, тогда Тане не нужно покидать Москву? — с надеждой спросил Андрей, не представляя себе, как будет жить без подруги. — Кавказец успокоился, другие не опасны.

— Рассуждаешь, ты прости за грубость, как младенец, — укоризненно бросил Негодин. — Прежде всего, мне не верится в успокоенность Кавказца. Во вторых, не он один точит зубы на тебя и Таню… Почему ежишься? Замерз? — с грубоватой зоботой спросил он.

— Погода — непонятная: то замерзаешь, то бросает в пот… Слаб я стал, дружище, самому противно…

— Оклемаешься, — равнодушно пробормотал Костя, занятый другими мыслями. — Времени после операции прошло мало, а ты взбрыкиваешь, будто годы минули… Замятину из Москвы нужно убирать, чем скорее, тем лучше. Слишком много она знает. Не смирятся бандюги, типа Кавказца, с её пребыванием на этом свете.

Негодин намеренно назвал жену Панкратова по девичьей фамилии. Будто намекнул: не пора ли тебе, дружище, привести в порядок запутанные семейные дела? О себе не думаешь — подумай хотя бы о доверившейся тебе женщине.

Панкратов принял упрек.Только невнятно пробормотал что-то о несомненной увязке фамилии с характером. Негодин — не годный характер…

— У меня ещё одна новость, — пропустив шпильку мимо ушей, продолжил Костя. — Держи, — протянул он Панкратову пистолет. — Разрешили презентовать тебе оружие вместе с разрешением на ношение. Хоть и хлипкая по нашим временам, но какая-никакая защита… И ещё одна новостишка: мне приказано помогать тебе в раскрутке, которой ты занялся.

— А откуда о ней узнали? — округлил глаза Андрей. — Неужто ты проболтался?

Негодин улыбнулся.

— Нет, не я. Генералы между собой более откровенны, нежели их подчиненные. Ступинский Сергеев приезжал к нашему бате и долго с ним шептался за закрытыми дверьми. После на ковер вызвали меня… Короче, выкладывай проблемы и трудности.

Не колеблясь, Панкратов выложил все…

Одобренное начальством сотрудничество Негодина с отставными майорами, Ступин принял довольно равнодушно. Судя по его излишне самолюбивому характеру, это согласие далось ему нелегко. Прежде всего, потому, что славу и награды, которые ожидают участников операции в случае освобождения генерала Иванчишина и ликвидации преступной группировки, придется делить уже на троих. Одна треть — всего одна треть! — славы Ступина не устраивает. Самый лучший вариант — обойтись своими силами и своим умишком. Но против рожна не попрешь! Отказа Сергеев не потерпит.

Конечно, бывший сотрудник органов госбезопасности отлично понимал — двум отставным майорам при всей их опытности и умелости ничего не сделать. Тем более, что в борьбу за обладание иванчишинской «игрушкой» вступили не тодько преступнки, но, кажется, и спецслужбы «дружественнных» России государств.

Об этом, напялив на себя маску этакой таинственности всезнающего человека, посвященного в глубочайшие недра разведки и контрразведки, поведал старший лейтенант Колокольчиков. Вилен Васильевич, которого за глаза и в глаза именовали Валетом Валетовичем.

— Только вам могу это сказать… Но, сами понимаете, под большим секретом… Не выдадите?

Заинригованный Ступин торжественно перекрестился на натюрморт, висящий в приемной с незапамятных времен, поклялся здоровьем давно умерших бабушкой и дедушкой. Проделал всю эту клятвенную процедуру с таким непроницаемым лицом, что Валет Валетович не заподозрил подвоха и, подбирая слюнки, принялся многословно продавать гостайну.

Необычное расположение Колокольчикова к прежде нелюбимому майору обьяснялось довольно примитивной причиной: принюхавшись, Вилен обнаружил необьяснимую симпатию генерала не к верному блюдолизу, а к какому-то майоришке с куриными мозгами. Это заставило его изменить отношение к отставнику.

— Органы вышли на агентов зарубежной разведки… Сейчас ведутся оперативно-разведывательные мероприятия… Ходят слухи о предполагаемом вашем участии. Надеюсь, не забудете меня?…

Этот кабинет в посольстве назывался не по назначению и, тем более, не по имени владельца — комната двенадцать… Позовите господина из двенадцатой… Господин из двенадцатой велел… Господину из двенадцатой нужно принести кофе…

Человек, именуемый просто «господином», давно забыл имя, данное ему при рождении. Ибо оно, это имя, говорило о национальной принадлежности, а он вот уже более сорока лет именовал себя русским. И не только по паспорту.

Степан Витальевич Гаревич считался одним из самых лучших специалистов по России, знатоком её обычаев и загадочного «русского характера». В разведке его ценили — любое мнение Гаревича по любому вопросу принималось безоговорочно. Все его прогнозы обычно сбывались, что подпитывало и без того немалый авторитет разведчика.

И вот — первый «прокол». Переставший подпитываться успехами, авторитет разведчика покатился вниз с нарастающей скоростью…

… В осенний московский день доступ в двенадцатую был запрещен. Предварительно обслуживающий персонал пополнил напитками бар и доставил в кабинет фрукты и легкие закуски.

Гаревич ожидал гостя.