— И это — все? — показывая на бутылку, нарочито удивился Андрей. — Стоило из-за подобной малости стараться? Лучше бы полежал, подумал…

— Помолчи, выпивоха! — так же шутливо прикрикнула Татьяна. — Едва дышит, — жалостливо обратилась она к Косте, — рана ещё кровоточит — через день перевязывают, а туда же — геройствует. То водки просит, то…

Таня не договорила — покраснела до слез. Андрей счастливо засмеялся. Тихо и нежно.

— Ну, что ж, друзья, давайте выпьем сатанинский «сок» во здравие болящего… Не получаются у меня кавказские тосты, хоть режьте — не получаются! Обойдемся без них, а? Просто выпьем за здоровье и удачу…

Негодин и Таня выпили по настоящему — опустошили свои бокалы, Панкратов, по праву больного, лишь пригубил свой. И в нормальном состоянии он не чувствовал тяги к спиртному.

Праздник отметили на славу. В адрес больного прозвучало немало добрых слов, и хоть Панкратов начисто отметал честолюбие, ему было приятно. Даже боль в спине, донимаюшая сыщика, вроде поутихла. Не зря говорят в народе: доброта лечит, злость калечит.

Ополовиненная бутылка возвращена в холодильник. До следующего подвига, когда больной с»умеет посетить прихожую и балкон.

Таня звонко, по девчоночьи, смеялась, Андрей разнеженно улыбался, Костя балагурил…

Сыщики с нетерпением ожидали ухода девушки. Негодин знал о том, что Таня обязательно оставит его наедине с мужем — договорился в прихожей, передавая пакет с продуктами. При всей своей проницательности Андрей не был уверен в уходе Тани и поэтому придумывал причину отослать её за пределы квартиры.

Причину отыскала сама девущка.

— Мне в магазин нужно сбегать, — убрав и перемыв посуду, обьявила она. — Обещайте вести себя тихо и мирно.

Друзья хором поклялись не ругаться, не нервничать и вообще вести себя на уровне.

— И бутылку не трогать, — погрозила Таня пальчиком. — Приду — проверю…

— Как же ты плохо о нас думаешь! — «обиделся» Негодин. — Кстати, одна не ходи, возле подъезда Генка ожидает — проводит…

Едва за девушкой захлопнулась дверь, Панкратов перестал улыбаться.

— Говори! — резко приказал он. — Что произошло? Только не юли и не смягчай, я тебе не наивная девчонка. Вижу кошки на душе скребутся.

— Скребутся, — невесело признался Негодин, — ещё как скребутся, — он придвинулся вплотную, зашептал. — Известный тебе человек переметнулся от убитого Пузана к здравствующему пока Кавказцу…

Даже наедине, уверенный, что в квартире нет подслушивающих устройств, Негодин не называл агента уголовного розыска по имени. Мало ли что — возможно, под окнами дома стоит машина, набитая аппаратурой, как консервная банка шпротами, и бандитские специалисты прослушивают каждое слово.

— Почему именно к Кавказцу?

— Он перехватил все «отрасли» пузановской «империи».

Кавказца Панкратов отлично знал — не только по информации своих людей, внедренных в криминальные структуры — лично. В отличии от Пузана Кавказец не прятался и не маскировался, вел себя нагло, вызывающе.

Никаким «кавказцем» он не был — чистокровный русак, родом не то из ярославских, не то из воронежских земель. Прозвище получил за внешность: черные волосы, большие черные глаза, нос с горбинкой, тонкий в талии, широкий в плечах.

— Ну, и что он сообщает?

Информация была не просто малоутешительной — угрожающей. Кавказец заказал своему киллеру Петьку Жмурику звмочить Панкратова и его лярву и даже выплатил солидный аванс.

Попытки отыскать Жмурика, который проходил по доброму десятку заказных убийств, оказались бесплодными. Задержать Кавказца тоже не удалось, да и не за что его задерживать: самолично главарь никого не убивал и не грабил, а организацию многочисленных грабежей и убийств нужно ещё доказать. Без веских доказательств прокурор ни за что не даст санкции на арест.

Но сейчас Негодин говорил не с начальником и сыщиком — с больным человеком, перенесшим тяжелейшую операцию. Пришлось многое смягчать, многое недоговаривать. Но и в максимально смягченном виде преподнесенные Панкратову новости оставались крайне тревожными.

— Пока ты не «станешь на крыло» — поохраняем, никто до вас с Танькой не доберется. Потом придется покинуть Москву… Не навсегда, конечно, — на время…

Лифт занят и Таня не захотела ожидать его освобождения — побежала по лестнице. Каблучки задорно выстукивают по ступеням веселую мелодию, настроение безоблачное. А откуда взяться грозовым тучам? Она любит и любима, страхи и неприятности — позади. Как страшный сон иногда вспоминается бегство с родителями из развороченного Азербайджана, их гибель, одиночество, пребывание в заведении «досуга для состоятельных мужчин», хозяйка которого мадам Ведьмина обучала новую проститутку профессии продажной любви…

Но тогда самое ужасное таилось впереди. Особняк Пузана, где она и ещё шесть подневольных девушек возбуждали полуимпотента, а потом гасили это возбуждение…

Господи, какая мерзость, как она пережила все это?

Все прошло, все позади, уговаривала себя Таня, никогда не возвратится — лучше смерть, нежели положение «снотворной» — так именовались в особняке «персональные хозяйские лярвы».

Для того, чтобы прогнать тягостные воспоминания существовал безотказный способ — вызвать в памяти образ Андрюши, всегда улыбающегося, щедрого на доброту и ласку, посланного ей самим Создателем. Испытанное не раз «средство» помогло и Татьяна выпорнула из подъезда радостная и бодрая.

Лейтенант Гена, так в шутку именовала оперативника девушка, развалился на утлой для его солидных габаритов скамейке и вдумчиво изучал двух алкашей, которые расположились по соседству, прямо на траве. По мнению сыщика, они слишком долго «раскочегаривают» одну единственную бутылку. Любой уважаюший себя алкаш давно уговорил бы по крайней мере три «пузыря», а эти…

Может быть, просто играют роль пропойц?

— Присоединяйся, мужик, не пожалеешь, — с тягучим надрывом тянул один из них, показываая на неполную бутылку. — Скучно, небось, на лавочке одному, а у нас — природа.

— Не хочу, — односложно ответил Гена, фиксируя настороженным взглядом сутулого парня, тоже заинтересовавшегося алкашами. — Мне и здесь хорошо…

— Не ценишь ты, мужик, Божьей благодати, — осуждающе поддержал собутыльника второй выпивоха. — Девку дожидаешься или — от безделья?

— Или, — коротко согласился Гена.

Сутулый парень заложил руки в карманы помятых брюк и медленно пошел по тротуару.

Где же Гена видел его раньше?

Натренированная память пощелкала переключателями, вызвала на экран несколько туманных «картинок»…

Ничего определенного. Сутулый ни разу не засвечивался. Внимание к нему — обычная подозрительность, мешающая реальной оценке событий.

Из подъезда певчей птичкой выпорхнула девушка.

— Лейтенант Генка, вам приказано сопроводить меня по магазинам.

Алкаши иронически захрипели, обиженно заматерились. Еще бы не обижаться — парень предпочитает общаться с девицами вместо того, чтобы поучавствовать в мужской беседе.

Гена метнул в их сторону разгневанный взгляд. Попались бы годика четыре тому назад — мигом спровадил бы в вытрезвиловку. А сейчас — полная свобода пополам с демократией: заливай мозги алкогольной отравой, грабь и убивай, мошеничай и матерись.

— Пошли, Танюха, не обращай внимание на разных выродков.

В ответ — матерщинное бормотание с оттенком угрозы. Дескать, мать твою так и наперекосяк, попадешься в темном углу — посчитаемся. И за пренебрежение, и за «выродков».

Первый магазин, в который они заглянули — продуктовый. На витринах — самое настоящее изобилие, а в торговом зале — пусто: ни привычных по прежним временам очередей, ни толкучки у кассы. Да и кому толкаться? «Новые русские» сами не оттовариваются — все привозят им домой лакеи. Малоимущие, как принято стыдливо именовать бедняков, если и покупают что-нибудь, то — по малости и подешевле.

Таня медленно прошлась вдоль строя витрин, вдумчиыво разглядывая выставленные продукты и соизмеряя их баснословные цены с содержанием тощего своего кошелька. Хорошо бы, конечно, сварить больному Андрюшке супец из осетринки… Не получится, денег не хватит… А вот поджарить свежезамороженный минтай — вполне по карману.