— Дай-ка я слюной тебе плечо смажу, — склонился над дрожащим от усталости, боли и перенесенного потрясения боя заботливый Степа. Был он весь в крови, лапы казались распухшими: непонятно, чем он дрался, то ли топором, то ли лапами. — Видишь? — спросил он. — Теперь тебе понятно, кто здесь одинок. Тот крысеныш был не одинок, просто среди нас он был как из другого города. Это они нас поджидают.

— А где?.. — начал было Борис, имея в виду отсутствие второго кота. Он не договорил, Степа его понял с полу фразы.

— Подождем еще. Эти еще нас не заметили. Они думают, что мы в ловушке.

— А может, надо идти помочь?..

— Он и сам выберется. Подождем. Сиди, не шевелись, — сказал он через минуту, — а я пройду по краю.

Он двинулся по краю Ямы, ловкий, изящный, осторожный, будто и не он выдержал только что жестокий и кровавый бой. Своей походкой, крадущейся, с легкой припрыжкой и приседанием, замиранием и залеганием на месте, напоминал он сейчас Борису того маленького котенка Степу, игручего и подвижного, который любил залегать, таиться, а потом неожиданно наскакивать то на занавеску, то на бумажку, перекрученную и привязанную за ниточку. Только здесь все серьезнее. И точно: вдруг неожиданный прыжок вниз, в Яму, глухая возня, крысиный писк, и вот уже на поверхность выбрались оба кота. Второй, несмотря на задержку и явные трудности боя, был оживлен и доволен, глаза светились, а длинным языком, который он выбрасывал в разные стороны, он облизывал свою физиономию, доставая едва ли не до глаз.

— Ого! — воскликнул он, увидев крыс.

— А вы говорили, что они открытого пространства боятся… — сказал Борис, — а вон их сколько!

— Поодиночке — боятся, а так кого же им бояться, когда их много.

— Разве что нас! — хмыкнул Степа и спросил Бориса: — Белых пятен у нас не заметно?

— Только на лапах.

— Это дело поправимое, на то перчатки есть.

Они замолчали, глядя на две крысиных колонны, две армии, два отряда, две черные тучи, которые все увеличивались за счет крыс, выскакивавших, выпрыгивавших, выбегавших из каких-то боковых проходов. Внезапно два прожектора, как две светлые руки, зашарили по краям Ямы, ища котов и Бориса. От этого неожиданного света, направленного в их сторону, Борису показалось, что крысиные тучи стали еще темнее, что они разбухли до предела.

— Сейчас грянет, — невольно пробормотал он, как про грозу.

— Надень перчатки, живее, — шепнул Степа приятелю, а Борису: — не всякий гром бьет, а и бьет, да не по нас.

— Ты что задумал? — шепнул мрачный кот. — Сейчас придется грызть им глотки и ломать хребты. Но и нам отсюда не уйти.

— Это почему же? — спросил Степа.

Лучи прожектора скрестились на них. Крысы зашевелились и стали надвигаться. Казалось, какая-то липкая тягучая масса покрывает метр за метром, захватывая эти метры навсегда, как пролившийся — только не из пузырька, а из бочки — клей.

— Покажем им себя, — сказал Степа и распрямился во весь рост.

— Эй! — крикнул он, обращаясь к крысам. — Стойте! Перед вами Настоящие Черные Коты. Коты, Приносящие Несчастье. Вам всем несдобровать, если мы перейдем вам дорогу!

Крысы заколебались, но остановились. Между двумя их отрядами оставался еще проход, но он с каждой минутой уменьшался, поскольку отряды разбухали и увеличивались от все новых подходивших крыс.

— А, я понял, — пробурчал второй кот.

— Вот именно, — сказал Степа. — Все зависит от нашей скорости. Потом они уже не перешагнут того места, где мы пробежим, — объяснил он Борису, — но постараются не дать нам это сделать. Слушай, мы постараемся бежать так, чтобы разделить их, я впритирку к левому отряду, а он — к правому. В середине останется проход для тебя. Иди и не бойся. Они не посмеют даже лапы просунуть через черту, которую мы проведем своим бегом. Понял?

— Понял, — ответил Борис, хотя понял не все, но одно ему было ясно, что времени для подробных объяснений нет.

Степа залихватски приосанился, над головой его взвился пушистый черный хвост, на физиономии появилась дерзкая и хитрая усмешка, он махнул лапой и рванулся с места. Через секунду второй кот нагнал его, и они врезались в еще остававшийся узкий проход. Их бег словно двумя ровными линиями чертил коридор между крысиными отрядами. В них полетели копья, кто-то попытался броситься им наперерез, но был смят яростным напором бега и мощными ударами кошачьих лап.

Борис бежал следом за котами. Его словно что-то подняло и несло. Усталости, напряжения, страха он совсем не испытывал. Он бежал сквозь строй крыс, их сопенье, кряхтенье, пыхтенье, смрадное дыханье, причмокиванье, лязганье зубами, слюноглотанье, звяканье мечами, угрозы, удушливый запах, оскаленные пасти, — все это окружало, сопровождало его во время бега. Но ни одна лапа, ни один меч, ни одно копье не пересекло черты, проведенной котами. И вот, наконец, он вбежал в тоннель, а Степа, пропустив его, перебежал крысам дорогу, закрыв тем самым для них вход, и вскоре догнал Бориса в глубине тоннеля. В этот момент Борис с размаху стукнулся плечом о выступавший из стены большой камень и невольно болезненно вскрикнул.

— Ага, это здесь, — бросил Степа, не обращая внимания на его вскрик, — помогите мне! Пока они не опомнились, нам надо исчезнуть. Настоящих Черных Котов давно и не осталось, — говорил он, с помощью второго кота выворачивая камень. — Потому и разрешено не чистой силе являться в этом облике. Это мы их на понт взяли.

Камень вывалился, они все втроем влезли в образовавшееся отверстие и, насколько могли аккуратно, приладили камень на прежнее место. В темноте (или при свете кошачьих глаз? — Борис и сам уже не понимал этого) он разглядел верхушку приставной лестницы, уводившей куда-то вниз. Они стояли на краю обрыва и путь был только один — по лестнице, опять куда-то в неизвестность, Коты полезли первыми, Борис за ними. Спустившись, они очутились в сравнительно небольшом помещении, из которого, однако, вел куда-то еще один проход, сразу бросившийся в глаза Борису. Он уже начал привыкать к этому бесчисленному переплетению всевозможных подземных ходов, выходов, проходов, о которых трудно было даже подозревать, стоя на улице, на твердой поверхности. Коты сложили лестницу, и Степа первым, согнувшись, шагнул в проход. Борис снова оказался в центре. Путь был недолог, но труден. Идти приходилось, нагибаясь почти вдвое. За шиворот сыпалась сырая земля. Земля была и в волосах, каким-то образом даже в правое ухо попала. Было трудно дышать. Отплевываясь, Борис лез следом за Степой.

И вот пол стал утоптан, кто-то тронул его за плечо, Борис, не разгибаясь, поднял голову, и с удивлением увидел стоящего прямо Степу, высокий потолок, просторную комнату. „А не останови меня, я бы так и шел, согнувшись в три погибели“, — подумал Борис и с трудом распрямил спину. Комната очень напоминала подпол, сделанный дедом Антоном. Земляной утрамбованный пол, вдоль земляных, но тоже утрамбованных стен, вделанные в них — деревянные, широкие, струганные доски-полки, на которых стояли банки, бутылки, маленькие бочонки, а также лежали завернутые в промасленную пергаментную бумагу какие-то продукты.

— Здесь и отдохнем, — сказал Степа, — перекусим, поспим. Но прежде — мыться. Вон в углу рукомойник и ведра с водой.

Борис отправился к рукомойнику, висевшему над тазом, долго мылился, тер щеткой руки и прочищал ногти, потом плескался, потом причесывался, вытряхивая из волос землю. Он чувствовал себя и посвежевшим и одновременно вдруг уставшим. А коты совершали туалет в другом углу подпола. И когда они вышли на середину комнаты, к врытому в землю столу на четырех ножках, они снова выглядели как джентльмены, правда, потрепанные и помятые жизнью, но тем не менее аккуратные, подтянутые, с лоснящейся на физиономии шерсткой.

— Ну, а теперь ужин, — потирал лапы Степа, с удовольствием поглядывая на полки. — Чего мы себе сварганим? а? Перед последним рывком неплохо бы хорошенько подкрепиться.

— Хорошо подкрепиться всегда неплохо, — ответил второй кот.