Все трое рассмеялись.

— Бегом на трибуну, занимайте места, — продолжал Фрэзи. — Я сейчас.

— Вы, конечно, рассчитываете, — сказал сенатор, — на короткий спич о Боге, патриотизме и будущем человечества, без низких политических материй, да?

Фрэзи снова улыбнулся:

— Вот именно.

Башня была оборудована автономной телевизионной системой, которая контролировала все этажи, включая все ярусы подвала. Но в этот день, когда в здание еще не было доступа посетителей, у контрольных мониторов никого не было, и телевизионная система отдыхала.

Этот вопрос дебатировался, но верх взяли соображения экономии. Было сказано, что «Башня мира» — это не Форт Нокс с неисчислимыми грудами золота, которые могут украсть. По-крайней мере, сейчас. Когда она будет заселена и полностью сдана в аренду (при этой мысли Гровер Фрэзи содрогнулся), безопасность превратится в такую же проблему, как и во всех крупных зданиях, и расходы на ее охрану будут считаться сами собой разумеющимися. Тогда у всех контрольных мониторов днем и ночью будет идти дежурство, и замкнутый телевизионный контур превратится в неусыпного стража. Но пока это не так. По крайней мере, не сегодня.

Но и сегодня, как и все месяцы с того момента, когда стальной скелет здания начал обрастать мясом и кожей, шло дежурство у компьютера за диспетчерским пультом. Его можно было сравнить с сердцем, которое бьется у эмбриона задолго до рождения, обеспечивая жизненной энергией развивающийся организм.

За полукруглым пультом, вглядываясь в мигающие индикаторы, дрожащие стрелки и ряды цифр на шкалах приборов, человек следил за здоровьем гигантского сооружения.

На шестьдесят пятом этаже северо-восточной стороны увеличился расход охлажденного воздуха — возможно, где-то возникло отверстие, пропускающее жару снаружи. Завтра нужно проверить, а пока увеличить по северо-восточной магистрали приток очищенного и охлажденного воздуха.

В банкетном зале на сто двадцать пятом этаже ожидается наплыв гостей; придя на прием, каждый из них принесет свою дозу тепла, поэтому зал уже охлажден на два градуса ниже нормы.

Энергопотребление по линии от Кон Эдисон остается постоянным. Оно будет уменьшаться или возрастать по мере подключения и отключения автоматических систем.

Выходное напряжение понижающих трансформаторов в пределах нормы.

Местный лифт номер тридцать пять между этажами сорок четыре — пятьдесят четыре неисправен и требует ремонта; судя по пульту, он не движется.

В подвалах работает автоматика, тихо гудят моторы, терпеливо ждут своей очереди трансформаторы.

Все оборудование работает нормально. Неисправностей нет. Человек во вращающемся кресле за огромным пультом мог отдохнуть и даже слегка вздремнуть.

Его звали Генри Барбер. Он жил с женой Хелен и тремя детьми, десятилетней Анной, семилетним Джоди и трехлетним Питом, а еще с пятидесятичетырехлетней тещей в квартале Вашингтон Хайтис. Барбер имел диплом инженера-электрика, полученный в Колумбийском университете. Его коньком были шахматы, профессиональный футбол и старые фильмы, которые показывали в Музее современного искусства. Было ему тридцать шесть лет.

Старше он никогда не стал.

Он так и не узнал, что явилось причиной его гибели: удар восемнадцатидюймового ломика размозжил ему череп так, что он был убит на месте и избежал ужаса всего происшедшего позднее.

Джон Коннорс немного постоял, разглядывая мигающие лампочки на пульте, потом вышел из комнаты и сбежал по лестнице в подвал, где проходили в здание высоковольтные кабели. Там, за закрытыми дверьми, в безопасном укрытии, где никто не мог ему помешать, он спокойно ждал, время от времени поглядывая на часы.

В голове его все еще вертелся тот же вопрос, который он задавал себе и раньше, но теперь он уже знал точный ответ. С наслаждением он повторял его снова и снова, изучая толстые электрические кабели и трансформаторы: «Надо бить прямо в ворота».

— Всего один удар, — прошептал он, — такой удар, что и сетка навылет.

Оркестр на площади играл «Звездно-полосатый флаг» и плакаты демонстрантов раскачивались в его ритме.

Раввин Штейн совершил молебен, чтобы Башня своими огромными возможностями послужила миру между народами.

На краю площади, надежно окруженная несколькими полицейскими, смешанная группа арабов и не арабов скандировала что-то про справедливость для Палестины.

Епископ О’Тул благословил Башню.

Плакаты, призывающие к ограничению рождаемости и легализации абортов, расцвели, как крокусы по весне.

Преподобный Артур Уильям Уильямс призывал благословение небес, мир и благополучие.

Появились и плакаты, требующие обложения налогами церковного имущества.

Преподобный Джо Уилл Томас попытался взобраться по ступеням к микрофонам, но был задержан. Слетев с лестницы, он потерял молитвенник.

Гровер Фрэзи руководил ходом церемонии. Вначале говорил губернатор. Он похвалил замысел Башни. Мэр в своей речи выступал за братство всех людей. Сенатор Джейк Петерс прославлял прогресс. Конгрессмен Кэрри Уайкофф говорил о выгодах, которые здание принесет городу.

Телекамеры и фотоаппараты прекрасно поработали, запечатлев перерезание ленты, протянутой поперек одной из дверей парадного входа. Когда вдруг оказалось, что телекомпания Эн-Би-Си прозевала этот момент, туда срочно доставили другую ленту и процедуру повторили.

Приглашенные гости потекли через вход в вестибюль к двум автоматическим скоростным лифтам, чтобы после двухминутного путешествия оказаться в самом верхнем помещении самого высокого в мире здания, где уже установили столы, зажгли свечи, расставили на столах закуски, приготовили охлажденное шампанское и теперь стояли в ожидании бармены и официанты.

«Никогда не следует забывать, что, когда температура поднимается достаточно высоко, горит все, абсолютно все!»

Заместитель начальника городской инспекции пожарной охраны Тимоти О’Рейли Браун.

Из заявления для печати.

В банкетном зале губернатор с бокалом в руке говорил Гроверу Фрэзи:

— Я ничего не имею против слуг Господних как таковых, но некоторые из них слишком часто умудряются перегнуть палку.

— Вы хотите, чтобы это высказывание стало известно вашим избирателям? — спросил Фрэзи. Он уже немного расслабился, чувствовал себя гораздо лучше и впервые с утра успокоился. Ничего не скажешь, Уилл Гуддингс со своими новостями подействовал на него угнетающе. Но теперь со всех сторон слышались приветствия и поздравления, его подавленное настроение понемногу развеивалось и совсем исчезло.

Удовлетворенно оглядев зал, он сказал:

— Это могло бы вам стоить немало голосов.

— Знаете, — ответил губернатор, — я не уверен, что мне на это не наплевать. В горах на севере Нью-Мексико у меня есть ранчо. Жилой дом стоит на зеленом лугу на высоте две тысячи шестьсот метров над уровнем моря. В ручье там полно форели, а с террасы я вижу четырехкилометровые вершины, с которых никогда не сходит снег.

Он обвел взглядом переполненное помещение.

— Чем дальше, тем больше мне там нравится.

Подозвал ближайшего официанта.

— Будьте добры, принесите еще один «бурбон» с водой.

Потом снова обернулся к Фрэзи.

— С шотландским я уже завязал. Привет, Боб, — обратился он к подошедшему мэру.

— По-моему, все прошло очень хорошо, — начал мэр. — Поздравляю вас, Гровер.

— Ваш спич о братстве всех людей имел большой успех, Боб, — сказал губернатор. — Как я и говорил, вся соль именно в таких тщательно подготовленных экспромтах.

Было время, когда губернатор почти стыдился дразнить Боба Расмея; это было, как говорят на пресловутом Западе, слишком легко — как ловить рыбу в бочке с водой.