Дышать стало легче. С каждой секундой воздух становился чище, он уже видел смутные нереальные фигуры, висящих на страховочных ремнях людей. Нужно было сделать над собой усилие, чтобы удержать ускользающее сознание, но он не сделал его. Он медленно проваливался в ледяную яму, в которой не было ничего, кроме темноты, и где не надо было думать об этом несущемся к людям грязевом потоке.

Окончательно пришел в себя Сергей на станции. Смутно помнил, как его несли на носилках, как спускали на веревках со стены, мелькали незнакомые лица спасателей, он слышал обрывки разговоров, потом снова провал. Кто-то растирал его спиртом. Горечь лекарства во рту. Или это было не лекарство? Другая горечь? Он приподнялся, опершись на подушку. Боли не было. Вообще ничего не болело. Плохо слушались мышцы, словно его набили ватой, как детскую игрушку. Рядом на стуле сидела Наташа. Секунду он смотрел на ее осунувшееся, побледневшее лицо и отвернулся, прежде чем она успела заговорить. Ничего не хотелось слышать. Ни о чем не хотелось думать. Хотелось снова в ту спасительную холодную темноту, в которой не было ни мыслей, ни звуков.

– Хочешь спрятаться? – тихо спросила Наташа. – Мне объяснили, что так может быть, но я не поверила…

Сергей почувствовал внезапный приступ злости. Что она могла знать? Разве она была там с ними? Какое право имела так говорить?

– Дай мне напиться, – попросил он и удивился тому, как четко и ясно прозвучал его голос.

Наверно, она права. Больше нельзя прятаться от самого себя. Пора выяснить, что произошло, и отвечать, раз уж виноват. Он пил большими глотками и чувствовал, как постепенно уходит тупое ватное бессилье, словно ему не хватало только кружки компота, чтобы окончательно прийти в себя.

– Что с Хакимовым и остальными?

– Все живы. Только обморозились немного. Тебе досталось больше всех.

– Что с комбинатом?

– Все обошлось. Все хорошо, Сережа. Ты не волнуйся.

– Что ты меня успокаиваешь, как ребенка! Говори, что с комбинатом?

– Мне сказали, что вы со Строковым сделали все, как надо. Обезвредили лавину. Все кончилось благополучно.

– Благополучно?! Я же видел, как лавина пошла в правое ущелье!

Он вскочил с кровати и как был в одном белье, завернувшись в одеяло, выбежал из комнаты. Его качало, коридор расплывался перед глазами, но через две двери была уже комната Хакимова, и он ввалился в нее, даже не постучав. Хакимов сидел за столом рядом с Саидой.

Они пили чай.

– Заходите, Сергей Александрович. Чаю с нами попейте.

– Вы что, сговорились тут все?! Что с комбинатом?

Сколько жертв?!

– Не было жертв. Я вам говорил, Павел Степанович не такой человек, он добьется. Ему выделили группу, и они работали вместе с нами, внизу. Понижали уровень озера. Мы ослабили лавину ненамного, но все же этого оказалось достаточно. Сель не дошел до поселка. Снесло только несколько домов на окраине. Люди были эвакуированы заранее. Никто не пострадал.

– Где Строков?

Хакимов долго смотрел на него, словно обдумывал ответ, и Сергей почувствовал, как по спине пробежали холодные мурашки.

– Его ищут.

– Как это – «ищут»?

– После лавины никто не видел Павла Степановича. Может, домой уехал. Попов звонил, завтра обещал приехать. Наверно, он знает. Чай будете?

Сергей повернулся и, ничего не сказав, пошел обратно в свою комнату. В голове у него все спуталось. Неожиданное спасение поселка, исчезновение Строкова, какие-то работы внизу, которые вел Строков, ему о них ничего не было известно… Что все это значит?

Он понимал: все нужно обдумать сразу. Пока свежо впечатление, пока он не забыл что-то важное, мелькнувшее в голове во время разговора с Хакимовым. Нужно побыть одному. Но он не чувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы выйти на улицу. К тому же придется одеваться, объяснять Наташе, выслушивать ее просьбы лечь в постель. Нет, нужно придумать что-то другое. И вдруг он увидел низенькую дверь в конце коридора. Там последние дни жил Строков. «Я вас не стесню, я себе кладовочку освобожу и поживу там пока…» – вспомнилось Сергею. Здесь он и жил до того самого момента на комиссии, когда их пути окончательно разошлись. Сергей толкнул дверь. Непонятно, как в кладовке уместились раскладушка с тумбочкой. Больше ничего не было, но ничего и не нужно. Главное – здесь тихо. «Здесь его не найдут, оставят в покое…» Так, наверно, думал и Строков.

Сергей лег на раскладушку. Она даже не скрипнула. Все раскладушки, какие он знал, скрипели. Эта – нет. «Может быть, Строков смазывал маслом ее ножки. Вполне может быть. Это в его духе. Он старался быть незаметным, не хотел никому мешать, но вечно у всех путался под ногами, никому не давал жить спокойно. Зато сейчас, когда дело сделано, он исчез. Его «ищут», как сказал Хакимов. Словно человек иголка. Так что же Строков сделал, чтобы закончить главное свое дело без него? Хакимов сказал: добился собственной группы… Интересно как? «Все время меня словно за руку вел, подталкивал к правильному решению, за шиворот сводил в маршрут на лавиносбор. А я сопротивлялся. Изо всех сил сопротивлялся. Но он не отчаивался – тащил. И только на комиссии, после того как я его предал, он стал действовать самостоятельно, и я тоже… Именно с этого момента, оставшись один, я стал нагромождать одну на другую чудовищные ошибки, пока в конце концов не угробил все дело. Вместо того чтобы заранее выйти на плато, пока была дорога, я ждал до последнего и в результате попал в аварию, из-за меня разбили машину, чуть не погибла вся группа. Но самая главная ошибка произошла раньше, когда я не стал понижать уровень озера и добиваться эвакуации поселка, как просил меня Строков перед самой комиссией, а вместо этого с упоением доказывал собственную теорию поворота лавины с помощью взрывов. Так было удобнее для всех, и я сам поверил в это именно потому, что так было удобнее… – сказал он себе безжалостно. – А в результате получилось, что два начальника станции совместными действиями спасли поселок. Благодарные жители шлют им цветы и лавры. Ладно. Приедет Попов, я ему все объясню».

Три дня, оставшиеся до приезда начальника метеоуправления, промелькнули незаметно. Едва Сергей встал с постели, как на него навалились все те необходимые, срочные и совсем уже повседневные, будничные дела начальника маленькой метеорологической станции. Уехали спасатели и взрывники, увезли лишнее снаряжение. Даже погода, словно устав от весеннего буйства, установилась спокойная, ясная.

Рация отстукивала очередную сводку. Сергей, как всегда, опоздал с ее подготовкой и теперь вынужден был диктовать прямо радистке.

Странно было видеть, как твои слова превращаются в мигание лампочек, в качание стрелок на приборах, потом уж во что-то совсем нереальное, летящее в эфир через десятки и сотни километров. Где-то очень далеко отсюда люди включат приемники и услышат, что в долине Нила, например, прошли дожди, а у нас, на высоте четырех тысяч метров, по-прежнему холодно, несмотря на весну.

Он очнулся от своих мыслей, заметив, что Саида давно уже вопросительно смотрит на него, прервав передачу. Снова стал диктовать длинные колонки цифр, содержащие данные о температуре, давлении, скорости ветра на разных высотах. Вошел Хакимов и стал ждать конца передачи. Как только Саида закончила, Сергей повернулся к ному и спросил вот уж в который раз:

– Что-нибудь новое о Строкове?

– Нет. Попов приехал.

Разговор получился длинный, хотя в самом начало, когда Сергей начал свои объяснения, Попов поморщился, как от зубной боли, и сказал:

– Что ты занудство разводишь! Я и так знаю, что

Строков был прав, а ты нет. Жаль, что на комиссии мы с тобой этого не поняли. А теперь все это уже не имеет значения. Важен результат.

– Давай подождем о результатах. Скажи сначала, куда девался Строков?

Попов выпил рюмку коньяка, закусил куском горбуши, привезенной с собой, и задумчиво стал рассматривать банку консервов, словно никогда не видел ее раньше. Они беседовали запросто, как и положено старым институтским друзьям, но Сергей прекрасно понимал, что это ничего не значит, и Попов не постесняется, если нужно, прямо здесь, за этим столом, сказать ему любую горькую правду.