– Со вторым выстрелом получилось не лучше, чем с первым. С самого начала мы не питали особых надежд, но все равно старались как могли.

– Понимаю, – ответил губернатор. – Мы благодарны вам за ваши усилия.

– Браун хотел бы знать, добрались ли к вам благополучно двое его людей.

– Добрались. Они сейчас среди нас. А двое других успели спуститься вниз?

После долгой паузы послышался голос Брауна:

– К сожалению нет, мистер губернатор. Они отрезаны на пятидесятом этаже. Ниже на лестнице пожар.

– Тогда срочно пошлите их наверх, если они еще могут идти.

– Над ними тоже все горит.

Губернатор закрыл глаза, потом медленно открыл их:

– Браун!

– Да?

– Дайте мне опять Вильсона, – и когда узнал голос Ната, он сказал: – Я хочу поручить вам подготовить полный отчет. Главу за главой, пункт за пунктом обо всей этой комедии ошибок. Сделайте это немедленно, пока еще можно получить свидетельские показания. Ничего не утаивать, не щадить ничьих чувств. Кто что сделал, или кто что не сделал, насколько возможно и почему. Пока сможем, будем вас непрерывно информировать обо всем, происходящем здесь, о каждом решении, которое примем, о каждом факте, который выясним.

В динамике было отчетливо слышно чье-то бурчание. Это Гиддингс выражал свой протест.

– Скажите тому ворчуну, кто бы он ни был, – продолжал губернатор, – что это вроде предварительного слушания перед началом процесса, и если мы проведем его правильно, то это может предупредить дальнейшие бессмысленные трагедии, подобные этой. По крайней мере, я от всей души надеюсь.

– Понимаю, – ответил Нат.

– Пусть говорят факты, – продолжал губернатор. – Заранее никого не обвиняйте. Это ни к чему. Думаю, что при этих обстоятельствах виновников найдется более чем достаточно. – Он помолчал. – Включая и некоторых из нас, наверху, которые виноваты прежде всего в том, что дали одолеть себя своему тщеславию. Вы меня поняли?

– Да.

Хорошо, – сказал губернатор. – Мы соберем... – Он запнулся, потому что в зале вдруг все стихло, вдруг кто-то закричал, потом завизжал. Там что-то произошло.

– Останьтесь на связи, – сказал губернатор, вскочил со стула, подбежал к дверям и выглянул в зал. – Боже мой! Господь всемогущий!

Кто-то открыл противопожарные двери, потому что в них ломились снаружи. В дверном проеме стоял Гровер Фрэзи. Большая часть одежды на нем сгорела. Волосы тоже, так что череп был голым и черным; глаза на изувеченном лице выглядели просто черными дырами. Зубы сверкали в безумном оскале. С верхней половины тела свисали клочья мяса, а кожа, оставшаяся от ботинок, дымилась. С вытянутыми руками он сделал неверный шаг вперед, в горле у него что-то хрипело и булькало. И тут он внезапно упал плашмя и превратился в обугленную, почерневшую кучку чего-то неживого. Еще раз судорожно дернулся, но больше уже не шевелился и не издавал ни звука.

В зале стояла тишина. Мертвая тишина.

Губернатор негромко сказал:

– Прикройте его.

Когда он повернул назад и двинулся в сторону канцелярии, лицо его было непроницаемо.

«Пусть это будет на моей совести», – мысленно повторил он и на миг закрыл глаза.

Этого не должно было случиться – но случилось. Защитные системы Башни одна за другой вступали в бой за ее спасение, но также одна за другой проигрывали битву и погибали в огне.

На контрольном пульте вначале горели сигналы, за которыми некому было следить, но, когда пропало напряжение, погасли и они.

Системы охлаждения, чьи тепловые предохранители плавились от жары, вступали в действие этаж за этажом. Но наибольший жар был внутри конструкции здания, где спринклеры были бессильны. А когда огонь прорывался в открытое пространство и жадно заглатывал свежий воздух, температура взлетала так быстро, что вода в подводящих трубопроводах превращалась в пар и трубы лопались. И еще одна вражеская атака достигала успеха.

В ядре здания вертикальные каналы, которых были сотни и тысячи, тут же превращались в вытяжные трубы, которые разносили огонь вверх и вниз и одновременно заглатывали свежий воздух, раздувавший и поддерживавший бешенное пламя.

Нагретый воздух поднимается вверх – таков закон природы, – а раскаленный воздух еще быстрее, чем теплый. Но температура передавалась и через конструкцию, через стальной каркас, быстро, через керамическую и деревянную облицовку стен и покрытия полов – медленнее, но так же неумолимо, а кроме, того еще и по трубам, кабелям, коробам и нишам заземления. И огонь, достаточно разгоревшись, начинает поддерживать себя сам, повышая температуру до уровня возгорания в результате чего материалы воспламеняются друг за другом. Таких случаев на совести Прометея предостаточно.

Башня была обречена.

Это гигантское здание, которое должно было оказаться в центре коммуникаций всего мира, было теперь предметом всемирного внимания в совершенно ином смысле.

О катастрофе знал весь мир, кое-где известие это воспринимали с удовлетворением, если не с радостью, от того, что в мирное время в самой богатой стране мира гибнет самое новое и самое высокое из когда-либо построенных человеком зданий и что «вся королевская рать» так же беспомощна, как и простые смертные.

Но это было не совсем верно.

То, что осталось от Гровера Фрэзи, прикрыли белой скатертью и оставили там, где он упал. Противопожарные двери снова закрыли, но всем в зале было ясно, что они могут служить только временной защитой. Когда придет время, они не удержат огонь. Разве что...

– Они пытаются локализовать огонь в нижних этажах, – сказал губернатор. Он уже снова влез на стул. – Это наша главная надежда. – Он чуть не сказал «единственная надежда».

Число его слушателей поредело. В противоположном конце зала из транзисторного радиоприемника неслись звуки рока.

С полдюжины людей танцевали, если это можно было так назвать.

«Ну, – подумал губернатор, – ты сам сказал, что лучше рок, чем псалмы и молитвы».

Он больше не обращал на них внимания.

– К сожалению, должен вам сообщить, что попытка с лифтом окончилась неудачей. – И после короткой паузы добавил: – Учитывая, чем закончился первый опыт, это возможно, и к лучшему.

«Боже мой, – подумал он, – я изрекаю одну банальность за другой».

Он с трудом заставил себя улыбнуться.

– Я не собираюсь утверждать, что все хорошо. Это не так. С другой стороны, нам здесь пока ничто не угрожает. И я, например, предпочитаю думать, что наши друзья, которые борются с огнем, подоспеют вовремя. – Он помолчал. – А теперь я намерен выпить. В конце концов, это же банкет.

Он слез со стула и взял под руку Бет:

– Пора выпить и найти уголок, где можно поговорить. Мне надоело скалиться все время, как идиоту, чтобы доказать, что я не отчаиваюсь.

«А со мной он чувствует, что притворяться ни к чему, – подумала Бет. – Чудесно».

Они подошли к бару и с бокалами забрались в опустевший угол. Губернатор придвинул друг к другу два кресла. Они сели вплотную, спинами к залу.

Первой молчание нарушила Бет:

– Какие мысли обуревают вас, Бент?

– Хмурые и невеселые, – губернатор признательно улыбнулся. – Думаю обо всех этих несчастьях. Мне так жаль. И я так зол. В душе я грожу кулаком небесам. Чисто детское бессилие.

Она понимала и даже разделяла его чувства. Но предпочла отставить их в сторону.

– Когда я была маленькой, – начала она, – и меня за шалости запирали в комнате, – она попыталась улыбнуться, – то я всегда старалась думать о том, что бы я хотела в это время делать, и пыталась на этом сосредоточиться. Чего бы вы хотели, Бент?

Медленно, едва заметно спадало охватившее его напряжение. Улыбка смягчилась и погасла.

– Бросил бы политику, – сказал он наконец. – У меня хватает денег, и я сыт всем по горло. Мое ранчо в Нью-Мехико...

– И все, Бент? Только это?

Он не спешил с ответом. Наконец покачал головой.