Да, сегодня я в ударе, не иначе,
Надрываются в восторге москвичи,
А я спокойно прерываю передачи
И вытаскиваю мертвые мячи.
Вот судья противнику пенальти назначает,
Репортеры тучею кишат у тех ворот.
Лишь один упрямо за моей спиной скучает —
Он сегодня славно отдохнет!
Извиняюсь,
вот мне бьют головой…
Я касаюсь,
попадают угловой.
Бьет «десятый», дело в том,
Что своим «Сухим листом»
Размочить он может счет нулевой.
Мяч в моих руках — с ума трибуны сходят,
Хоть «десятый» его ловко завернул.
У меня давно такие не проходят,
Только сзади кто-то тихо вдруг вздохнул.
Обернулся, слышу голос из-за фотокамер:
«Извини, но ты мне, парень, снимок запорол.
Что тебе — ну лишний раз потрогать мяч руками,
Ну а я бы снял красивый гол».
Я хотел его послать —
не пришлось:
Еле-еле мяч достать
удалось.
Но едва успел привстать,
Слышу снова: «Вот опять!
Все ловить тебе, хватать,
Не дал снять».
«Я, товарищ дорогой, все понимаю,
Но культурно вас прошу: Подите прочь!
Да, вам лучше, если хуже я играю,
Но поверьте — я не в силах вам помочь».
Вот летит девятый номер с пушечным ударом,
Репортер бормочет: «Слушай, дай ему забить.
Я бы всю семью твою всю жизнь снимал задаром…»
Чуть не плачет парень. Как мне быть?
«Это все-таки футбол, —
говорю, —
Нож по сердцу — каждый гол —
вратарю», —
«Да я ж тебе, как вратарю,
Лучший снимок подарю,
Пропусти, а я отблагодарю».
Гнусь, как ветка, от напора репортера,
Неуверенно иду на перехват…
Попрошу-ка я тихонечко партнеров,
Чтоб они ему разбили аппарат.
Вот опять он ноет: «Это ж, друг, бесчеловечно.
Ты, конечно, можешь взять, но только, извини, —
Это лишь момент, а фотография навечно.
А ну не шевелись, потяни!»
Пятый номер в двадцать два
знаменит.
Не бежит он, а едва
семенит,
В правый угол мяч, звеня,
Значит, в левый от меня,
Залетает и нахально лежит.
В этом тайме мы играли против ветра.
Так что я не мог поделать ничего.
Снимок дома у меня два на три метра
Как свидетельство позора моего.
Проклинаю миг, когда фотографу потрафил,
Ведь теперь я думаю, когда беру мячи:
«Сколько ж мною испорчено прекрасных фотографий…»
Стыд меня терзает, хочь кричи.
Искуситель-змей, палач,
как мне жить?
Так и тянет каждый мяч
пропустить
Я весь матч борюсь с собой,
Видно, жребий мой такой…
«Так, спокойно, подают угловой…»
I. Подготовка
Я кричал: «Вы что там, обалдели? —
Уронили шахматный престиж!»
Мне сказали в нашем спортотделе:
«Ага, прекрасно — ты и защитишь!
Но учти, что Фишер очень ярок, —
Даже спит с доскою — сила в ем,
Он играет чисто, без помарок…»
Ничего, я тоже не подарок, —
У меня в запасе — ход конем.
Ох вы мускулы стальные,
Пальцы цепкие мои!
Эх, резные, расписные
Деревянные ладьи!
Друг мой, футболист, учил: «Не бойся, —
Он к таким партнерам не привык.
За тылы и центр не беспокойся,
А играй по краю — напрямик!..»
Я налег на бег, на стометровки,
В бане вес согнал, отлично сплю,
Были по хоккею тренировки…
В общем, после этой подготовки —
Я его без мата задавлю!
Ох, вы сильные ладони,
Мышцы крепкие спины!
Эх вы кони мои, кони,
Ох вы милые слоны!
«Не спеши и, главное, не горбись, —
Так боксер беседовал со мной, —
В ближний бой не лезь, работай в корпус,
Помни, что коронный твой — прямой».
Честь короны шахматной — на карте, —
Он от пораженья не уйдет:
Мы сыграли с Талем десять партий —
В преферанс, в очко и на биллиарде, —
Таль сказал: «Такой не подведет!»
Ох, рельеф мускулатуры!
Дельтовидные — сильны!
Что мне его легкие фигуры,
Эти кони да слоны!
И в буфете, для других закрытом,
Повар успокоил: «Не робей!
Ты с таким прекрасным аппетитом —
Враз проглотишь всех его коней!
Ты присядь перед дорогой дальней —
И бери с питанием рюкзак.
На двоих готовь пирог пасхальный:
Этот Шифер — хоть и гениальный, —
А небось покушать не дурак!»
Ох мы — крепкие орешки!
Мы корону — привезем!
Спать ложусь я — вроде пешки,
Просыпаюся — ферзем!