Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты,
И хрипят табуны, стервенея, внизу.
На глазах от натуги худеют канаты,
Из себя на причал выжимая слезу.
И команды короткие, злые
Зимний ветер уносит во тьму:
«Концы за борт!», «Отдать носовые!»
И «Буксир, подработать корму!»
Капитан, чуть улыбаясь,
Все, мол, верно, молодцы,
От земли освобождаясь,
Приказал рубить концы.
Только снова назад обращаются взоры,
Крепко держит земля, все и так, и не так.
Почему слишком долго не сходятся створы,
Почему слишком часто моргает маяк?
Все в порядке, конец всем вопросам,
Кроме вахтенных, всем отдыхать.
Но пустуют каюты — матросам
К той свободе еще привыкать.
Капитан, чуть улыбаясь,
Молвил только: «молодцы!»
От земли освобождаясь,
Нелегко рубить концы.
Переход двадцать дней, рассыхаются шлюпки,
Нынче утром последний отстал альбатрос.
Хоть бы шторм! Или лучше, чтоб в радиорубке
Обалдевший радист принял чей-нибудь SOS.
Так и есть: Трое — месяц в корыте,
Яхту вдребезги кит разобрал.
Да за что вы нас благодарите?
Вам спасибо за этот аврал.
Капитан, чуть улыбаясь,
Бросил только: «Молодцы»,
Тем, кто, с жизнью расставаясь,
Не хотел рубить концы.
И опять будут Фиджи, и порт Кюрасао,
И еще черти в ступе, и бог знает что,
И красивейший в мире
Фиорд Мильфорсаун,
Тот, куда я ногой не ступал, но зато
Пришвартуетесь вы на Таити
И прокрутите песню мою,
Через самый большой усилитель
Я про вас на Таити спою.
Скажет мастер, улыбаясь,
Мне и песне: «Молодцы!»
Так, на суше оставаясь,
Я везде креплю концы.
И опять продвигается, словно на ринге,
По воде одинокая тень корабля.
В напряженьи матросы, ослаблены шпринги,
«Руль полборта налево!» — и в прошлом земля.
Хорошо, что за ревом не слышалось звука,
Что с позором своим был один на один…
Я замешкался возле открытого люка
И забыл пристегнуть карабин.
Мне инструктор помог — и коленкой пинок
Перейти этой слабости грань.
За обычное наше «Смелее, сынок!»
Принял я его сонную брань.
И оборвали крик мой, и обожгли мне щеки
Холодной острой бритвой восходящие потоки.
И звук обратно в печень мне вогнали вновь на вдохе
Веселые, беспечные воздушные потоки.
Я попал к ним в умелые, цепкие руки.
Мнут, швыряют меня, что хотят, то творят.
И с готовностью я сумасшедшие трюки
Выполняю, шутя, все подряд.
Есть ли в этом паденьи какой-то резон,
Я узнаю потом, а пока
То валился в лицо мне земной горизонт,
То шарахались вниз облака.
И оборвали крик мой, и выбривали щеки
Холодной острой бритвой восходящие потоки.
И кровь вгоняли в печень мне, упруги и жестоки,
Невидимые встречные воздушные потоки.
Беспримерный прыжок из глубин стратосферы.
По сигналу «Пошел!» я шагнул в некуда.
За невидимой тенью безликой химеры,
За свободным паденьем, айда!
Я пробьюсь сквозь воздушную ватную тьму,
Хоть условья паденья не те,
Даже падать свободно нельзя, потому
Что мы падаем не в пустоте.
И обрывают крик мой, и выбривали щеки
Холодной острой бритвой восходящие потоки.
На мне мешки заплечные, встречаю, руки в боки,
Прямые, безупречьные воздушные потоки.
Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно:
«Не тяни за кольцо, скоро легкость придет!»
До земли триста метров, сейчас будет поздно…
Ветер врет, обязательно врет.
Стропы рвут меня вверх, выстрел купола… стоп!
И как не было этих минут.
Нет свободных падений с высот, но зато
Есть свобода раскрыть парашют.
И обрывают крик мой, и выбривали щеки,
У горла старой бритвой уже снуют потоки.
И жгут костры, как свечи мне, в приземлился в шоке,
Бездушные и вечные воздушные потоки.
И рванул я кольцо на одном вдохновеньи,
Как рубаху от ворота или чеку.
Это было в случайном, свободном паденьи
Восемнадцать недолгих секунд.
А теперь некрасив я, горбат с двух сторон,
В каждом горбе спасительный шелк.
Я на цель устремлен, и влюблен я, влюблен
В затяжной, неслучайный прыжок.
Мне охлаждают щеки и открывают веки.
Исполнены потоки забот о человеке.
Глазею ввысь печально я, там звезды одиноки,
И пью горизонтальные воздушные потоки.