Пока мы обсуждали происшествие, награждая друг друга отнюдь не лестными эпитетами, появились наши части.
Я уехал в штаб фронта расстроенный. Очень не хотелось, чтобы эта история приобрела гласность. Но не зря говорят, что шила в мешке не утаишь. Об этом случае все-таки узнали.
Андрей Иванович Еременко был недоволен результатами наступления войск левого крыла, и особенно танковым корпусом.
- Не оправдал наших надежд Сахно, - нахмурившись, произнес он. - Не сумел тылы противника как следует пошерстить. Досадно!
Бесспорно, кое в чем с ним нельзя было не согласиться. Но в целом-то за два дня боев мы сделали все же немало. Прорвав линию вражеской обороны на 150-километровом фронте, наши армии продвинулись на 35 километров и освободили свыше тысячи населенных пунктов, захватили много пленных и трофеев.
От Еременко я узнал, что 3-я ударная и 10-я гвардейская армии наконец отбили Идрицу, которую до этого, несмотря на несколько попыток, нам взять не удавалось.
- Завтра должны приказ Верховного Главнокомандующего объявить, - как бы между прочим сообщил Андрей Иванович, - с благодарностью нашим войскам... Ну и салют, конечно...
Это была приятная новость.
Еременко собирался в 3-ю ударную армию. Ей предстояло наступать на Себеж.
- Может, помогу чем Юшкевичу.
Генерал-лейтенанта Василия Александровича Юткевича я знал еще по гражданской войне. Во время боев за Крым я был ротным в полку, которым он командовал. Несколько позже мы оказались с ним в одном военном округе. В последнее время у Юшкевича сильно пошатнулось здоровье. И хотя командарму помогал прекрасно знающий свое дело начальник оперативного отдела полковник Г. Г. Семенов, Еременко наведывался в 3-ю ударную чаще, чем в Другие армии.
За 10-ю гвардейскую Андрей Иванович был спокоен. Ее возглавлял генерал-лейтенант Михаил Ильич Казаков. Был он среднего роста, плотный, с здоровым румянцем на щеках, пышными
усами (в молодости он служил в кавалерии). Казаков обладал удивительной работоспособностью. Иногда он руководил боями по двадцати часов кряду. Когда представлялась возможность, мгновенно засыпал. Спал как убитый, и разбудить его в такое время было нелегко. Если все-таки случалось что, крайне неотложное, то адъютант поднимал Михаила Ильича и поддерживал под руки, пока он не придет в себя. Я всегда по-хорошему завидовал железному здоровью Казакова и не помню, чтобы он когда-либо болел.
Воевал Михаил Ильич грамотно. Он был, пожалуй, наиболее способным и удачливым нашим командармом. Во всяком случае, Еременко надеялся на него больше, чем на кого другого.
Оставшись на фронтовом КП, я познакомился с поступившими донесениями. Войска уверенно приближались к границам Латвии. 13 июля 4-я ударная армия овладела городом Дрисса и устремилась к Даугавпилсу. А на стыке с 3-м Прибалтийским фронтом нами были освобождены районный центр Псковской области Пушкинские Горы и село Михайловское. До сих пор жалею, что у меня не нашлось тогда времени посетить эти дорогие для каждого русского человека места. Поклониться праху великого поэта ездил член Военного совета В. Н. Богаткин. До войны он работал редактором "Красной звезды" и, естественно, любил литературу, хорошо знал ее.
Вернулся Богаткин очень взволнованный. С возмущением рассказывал о дикости и вандализме оккупантов, надругавшихся над местами, которые не могут не вызывать уважения у каждого цивилизованного человека.
- От дома-музея осталась лишь груда развалин. Домик Арины Родионовны разобрали на постройку укреплений. Святогорский монастырь взорвали, - сообщая это, Богаткин возбужденно ходил вперед-назад. - Заминировали и могильный холм Пушкина, но наши части успели, не дали взорвать... Когда я был там, приезжали бойцы. Они долго стояли молча... Один пожилой солдат, помяв в руках пилотку, негромко проговорил: "Вот скоты! Даже такую святыню не пощадили..."
Войска безостановочно шли дальше.
Южнее Пушкинских Гор из Духново на Опочку наступала 29-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора А. Т. Стученко. В боях за Духново гвардейцы разбили 42-и пехотный полк противника и захватили большие трофеи. Первым в населенный пункт ворвался батальон двадцатилетнего майора И. М. Третьяка.
Взвод во главе с сержантом Басановым застал врасплох вражеский полковой штаб. Бойцы пробрались к дому, где он размещался, и окружили здание. У входа в него стоял грузовик с включенным мотором. Сидевший за рулем шофер, ничего не подозревая, курил сигарету. На него напали, зажали рот, выволокли из кабины. Рядовой Воронов встал у окна с гранатой и автоматом.
Несколько человек в напряжении застыли у порога. Кто-то рванул дверь.
- Хенде хох! - раздался повелительный голос командира отделения Авдеева, ворвавшегося в помещение. Находившиеся там офицеры пытались оказать сопротивление. Тогда Авдеев дал по ним длинную очередь. Зазвенело стекло. Помещение заволокло дымом. Толстый лысоватый полковник решил воспользоваться этим. Он с завидной резвостью выпрыгнул в окно. Отстреливаясь из револьвера, немец подался в сторону. Рядовой Воронов не дал ему уйти далеко. Меткая очередь настигла удиравшего. Убитый оказался командиром 43-го пехотного полка.
За этот бой многие бойцы подразделения Басанова были отмечены правительственными наградами, а сам сержант Батор Басанов удостоен звания Героя Советского Союза.
Опочку противник сильно укрепил. С утра 14 июля 15-й гвардейский стрелковый корпус генерал-майора Н. Г, Хоруженко вынужден был прекратить атаки. Бомбардировщики 15-й воздушной армии нанесли по обороне врага мощный удар. Лишь после этого нашим частям удалось ворваться в город. Гитлеровцы перешли речку и укрылись за высоким земляным валом. Оттуда хорошо просматривались все улицы. Из-за старинного крепостного сооружения неприятель засыпал гвардейцев снарядами и минами, а потом предпринял вылазку. Идя в контратаку, вражеские солдаты что-то громко кричали. Из опроса пленных мы потом узнали, что перед боем их для храбрости напоили шнапсом. Но он не помог.
Попытка фашистов восстановить положение провалилась. Их 485-й пехотный полк был наголову разбит, а один из батальонов, прижатый к реке Великая, пленен.
Вечером к нам на КП зашел начальник политуправления фронта генерал-майор А. П. Пигурнов. Ни на кого не глядя, он присел на табурет, расстегнул воротник гимнастерки, недовольно проворчал:
- Накурили, хоть топор вешай... Лицо его было угрюмым.
- Что закручинился? - спросил я.
- А-а-а!.. - Пигурнов махнул рукой. Мы решили его не трогать. Уткнулись в бумаги. Тетешкин замурлыкал какую-то песенку.
Спустя некоторое время Пигурнов заговорил сам.
- Ездил сегодня по городу...
Мы приготовились слушать. Пигурнов всегда был полон разных новостей, наблюдений. Он впитывал в себя все не только по любознательности, но и по профессиональной привычке политработника. Позже месиво фактов, которое он носил в себе, процеживалось, просеивалось, а то, что оставалось, использовалось в докладах и беседах с бойцами и командирами...
Пигурнов, отогнав от себя облачко дыма, выпущенное Тетешкиным, продолжал:
- Понатворили здесь нацисты... Глубокую зарубку оставили по себе...
И он поведал нам историю, может быть и не самую трагическую из тех, что случались в те годы, но страшную. Я хорошо ее запомнил.
Бои уже гремели где-то недалеко от Опочки. Жители города целыми семьями направлялись в лес, спасаясь от угона в фашистское рабство. Покинули родные очаги и Тимофеевы, Петровы, Кузьмины. Они вышли под вечер, когда бой завязался уже на окраине Опочки. Ночь застала беженцев у кладбищенской ограды, вдоль которой чернели окопы, В них горожане решили отсидеться до рассвета, а там, глядишь, и свои придут. Притаились, прислушиваясь к взрывам и ружейно-пулеметной трескотне. Старики вздыхали и часто крестились.
Среди ночи совсем близко послышались шаги и резкие, чужие голоса. Потом над замершими людьми появились силуэты солдат в касках. По дну укрытия скользнул луч карманного фонаря, послышалась команда, из которой понятным было только одно слово "шнелль!" Направленные прямо в лица автоматы разъясняли, чего хотят их владельцы. Когда все, кто находились в окопах, вылезли наверх, один из немцев спрыгнул в яму и принялся перетряхивать пожитки. Он рылся долго, но ничего подходящего для себя не нашел. Тогда, сердито сопя, гитлеровец стал медленно обходить женщин, испуганно прижавшихся к ним детей, трясущихся от страха старух. Приблизившись к Степану Кузьмину, неожиданно выстрелил ему в спину. Другой солдат на глазах у матери убил Анатолия Петрова. Женщина кинулась к фашисту, схватила его за руку, но он отбросил ее ударом сапога и пустил в лежащего Анатолия еще одну пулю.