– Спасибо, – сказал Винс и снова уткнулся в газету.

Винс всегда придавал большое значение установлению контактов. Никогда не знаешь, что может понадобиться. Маленькая Шерил вряд ли водила дружбу с членами муниципального совета и с обитателями «дна», но она знала город и тех, кто в нем живет.

Винс достал список телефонов и пробежал его глазами. Взгляд остановился на домашнем телефоне сержанта Терри Эвелинга. Винс набрал номер и попал на автоответчик. Тогда он решил позвонить миссис Спунер. В голосе ее слышались легкое дребезжание и старомодная учтивость.

– Миссис Спунер?

– Да?

– Я близкий друг Сида Блаттнера. Он попросил меня приехать и навестить вас.

– Ах, Сидней… Как он поживает?

– Чудесно. Посылает вам свои наилучшие пожелания. Вы сегодня в первой половине дня никуда не собираетесь?

– Нет. Я обычно хожу за покупками по средам.

– Тогда можно я заеду?

– О, конечно. У вас есть мой адрес?

– Да, есть. Значит, через часок или около того?

– Я приготовлю что-нибудь вкусненькое.

– Спасибо.

Винс закрыл телефон. Тут же появилась Шерил с яичницей, поджаренным хлебом, помидорами, грибами, беконом, кровяной колбасой и чем-то непонятным, но, вне всякого сомнения, очень вкусным.

– У нас есть и второе, если захотите, – предложила Шерил.

– Нет, мне хватит.

– Если что, зовите.

– Хорошо.

Винс в один миг прикончил завтрак, допил кофе, поблагодарил Шерил, и не прошло и двадцати минут, как он уже ехал к миссис Спунер.

День выдался яркий и зябкий, и на бульваре вдоль набережной не было никого, кроме чаек, подбиравших то, что не доели отдыхающие. Машин почти не было.

Винс добрался до Хай-стрит и вынул карту Маргейта, чтобы убедиться, что он едет в нужном направлении. Он поехал кратчайшим путем и вскоре был на Виктория-роуд, где жила миссис Спунер.

Она обитала в квартире на первом этаже викторианского особняка, знававшего лучшие времена. Не мешало бы поправить кладку, с оконных рам слоями сходила краска, а кое-где в окнах первого этажа стекло было заменено фанеркой; всюду ощущался вкрадчивый запах сырости.

Миссис Спунер была невысокой седой женщиной лет шестидесяти с небольшим. Она была хорошо одета, манера говорить выдавала принадлежность к «респектабельному» рабочему классу. Она пригласила Винса в чистенькую, без пятнышка квартирку, буквально трещавшую по швам от статуэток и безделушек: ими были уставлены все горизонтальные поверхности, – усадила Винса на диван, а сама пошла на кухню.

Винс оглядел комнату. По стенам висели дюжины фотографий в рамках – скорее всего, ее детей и внуков. Было там и несколько черно-белых фотографий каких-то свадеб и людей, давно покинувших этот мир. Прошлое прочно обосновалось в этой квартире.

Миссис Спунер возвратилась с подносом, на котором стояли две фаянсовые чашки с блюдцами, чайник и тарелка с домашним печеньем. Она поставила поднос на кофейный столик. Винс поблагодарил ее. Она сидела напротив, разливала чай и рассказывала, что сегодня год, как она потеряла мужа. Винс сказал, что очень сожалеет. Она ответила в том духе, что «в свое время мы все там будем».

– А как же Лайонел?

Миссис Спунер перестала отхлебывать чай и, помедлив, ответила:

– Думаю, что одно – когда тебя призывает Бог, как это было с моим Эрнестом, и другое… когда человек, как с Лайонелом.

– Это правда, – сказал Винс, беря третье печенье. – У вас есть какие-нибудь предположения – как это могло произойти?

– С тех пор как это произошло, не было ни дня, чтобы я об этом не думала…

– И что же?

– Полагаю, должна быть какая-то причина, но какая – я не знаю. Может, его приняли за кого-то другого? Ничего иного я не могу придумать… может, они просто перепутали?

– Вы ведь знали Лайонела много лет?

– Сначала я познакомилась с его матерью. Где-то в начале пятидесятых, я тогда как раз вышла замуж. И уже вслед за тем – с Лайонелом. Потом, когда она стала вести дело, я нанялась подрабатывать в магазин. Не на полный день, конечно, я просто помогала. Потом уже меня взяли на полный день… это было где-то в середине шестидесятых.

– Так что последние сорок лет вы знали его достаточно близко.

– Достаточно близко, – подтвердила миссис Спунер, ставя чашку на поднос.

– Расскажите мне о нем.

– Что вам рассказать?

– Ну, например… кто были его друзья? Что он любил делать? Что он был за человек? Были ли у него какие-нибудь странности?

– Странности? Нет, не думаю. Он был довольно заурядный человек.

– А друзья?

– Он довольно часто ходил в боулинг-клуб. Его там знали, но друзей у него не было. Ни один из них даже ни разу не был у него дома – я имею в виду в квартире над магазином. Поэтому их трудно назвать друзьями.

– Но у него были близкие люди?

– Его брат?

– Они ведь нечасто виделись, верно?

– Думаю, нет. Я, по крайней мере, не знаю.

– Значит, вы были самым близким ему человеком?

– Я бы не сказала, что близким. Просто я работала в магазинчике целый день и проводила с ним много времени. Лайонел был не из тех, с кем легко сойтись. Да я и не пыталась. Он любил быть сам по себе.

Лайонел начинал представляться Винсу человеком, лишенным всех социальных контактов: не имел друзей, никуда не ходил, ни к чему не проявлял интереса, кроме…

– Значит, миссис Спунер, вы говорите, он держал газетный киоск, ходил в боулинг-бар, и это все? Больше ничего?

– Еще чашечку, голубчик? – спросила она.

Винс кивнул, и миссис Спунер налила ему еще чаю.

– Мне уже задавали все эти вопросы. Полицейские были у меня несколько раз, они были очень любезны и сначала не слишком мне поверили, но мне все равно было нечего добавить.

– Лайонел ездил куда-нибудь отдыхать?

– Нет.

– Он ходил в церковь?

– Вы хотите сказать, в синагогу?

– Да.

– Нет.

– У него когда-нибудь была девушка?

– Нет.

– Он был когда-нибудь женат?

– Нет.

– У него были увлечения?

– Боулинг – больше ничего. Но я сомневаюсь, что вам удастся узнать у них что-то интересное. В боулинг-баре собираются одни старики, они там буквально законсервировались. Вряд ли они вспомнят, какой сегодня день недели.

– Но у него были какие-нибудь мечты, планы, амбиции? Ну хоть что-нибудь?

– Он часто говорил, что хочет закрыть торговлю, купить домик в Клифтонвилле и поселиться там.

– У него были деньги. Почему же он этого не сделал?

– Не знаю. Он был вечно занят.

Винс не знал, о чем еще спросить.

Дело было не в том, что миссис Спунер чего-то не заметила – она неглупа и наблюдательна, – дело заключалось в том, что замечать просто было нечего. Лайонел вставал по утрам, целый день занимался магазином, а вечером ложился спать. Иногда он захаживал в боулинг, иногда – и это стоит особняком – в массажный салон… но об этом лучше пока умолчать.

– Расскажите мне о том дне, когда это произошло.

– Каком дне?

– Когда его убили. Когда вы в последний раз видели его живым.

– Ах, этот день. Такой же, как и все прочие. Я ушла в половине седьмого. Он остался сидеть над гроссбухами. Я сказала: «Всего доброго!» Он сказал: «Всего доброго», – и я пошла домой.

– Вы не заметили в нем ничего необычного? Быть может, утром или за день до этого?

– Нет. Совершенно такой, как и всегда. Бодрый, деловитый, ничего необычного.

– Значит, вы ушли в половине седьмого, а потом вам позвонили от Старины Билла?[9]

– Старины Билла? – не поняла миссис Спунер.

– В смысле из полиции.

– Ах, полиции…

– Значит, вы обо всем узнали из их звонка?

– Ну да. Я ездила на опознание.

– Вы что-нибудь знаете о том, что с ним сталось после того, как вы ушли?

– Нет. Полицейские думали, что он мог пойти куда-то на прогулку, потому что ни в магазине, ни в квартире не было никаких следов, например борьбы. На ночь он закрывался и незнакомым не открывал.