— Ах, это та самая мисс Уильямс!

— Именно она.

— А почему мое дело интересует ее?

Пуаро сдержался, хотя временами поведение Бентли выводило его из себя.

— Мисс Уильямс, — ответил он, — интересуется вашим делом потому, что убеждена в вашей невиновности.

— Что она об этом знает?

— Она знает вас.

Бентли, что-то пробормотав, сказал:

— В некотором смысле это так, но она плохо меня знает.

— Вы с ней работали в одной и той же конторе и вам случалось иногда вместе обедать. Это так?

Бентли согласился, как бы нехотя. Пуаро продолжал:

— Вы никогда не ходили куда-нибудь вместе?

— Однажды ходили прогуляться в дюны. На этот раз Пуаро уже не сдержался.

— Но, черт возьми! — вскричал он. — Можно подумать, что я хочу заставить вас признаться в каком-то злодеянии? Вы гуляли с красивой девушкой. Насколько я знаю, это не преступление, и этого нечего стыдиться! Наоборот. И я не понимаю, почему вы сделали вид, что незнакомы с ней, когда я назвал ее имя!

Джеймс Бентли покраснел.

— Нужно понять, — сказал он. — Я никогда не встречался со многими девушками, а с другой стороны, мисс Уильямс не такая уж изысканная. Она очень милая, очень любезная, очень симпатичная. Но я не могу отделаться от мысли, что мама сочла бы ее банальной!

— Важно, — возразил Пуаро, — как вы сами ее находите.

Лицо Джеймса Бентли вновь стало пунцовым.

— Но ее прическа, ее одежда… Конечно, у мамы, может быть были старомодные взгляды…

Он не кончил.

— Речь идет не об этом! — вновь заговорил Пуаро. — Она вам нравилась?

— Она всегда была очень мила со мной, — с трудом ответил Бентли, — но она никогда меня по-настоящему не понимала. Она была совсем маленькой, когда умерла ее мать. И вот…

— С того дня, как вы потеряли работу, вы с ней больше не виделись. Но, если я правильно осведомлен, вы все-таки встретились с ней однажды в Бродхинни, не правда ли?

Джеймс Бентли казался удрученным от того, что ему приходилось давать объяснения на этот счет.

— Да. — ответил он. — У нее были дела в Бродхинни. Она прислала мне открытку, назначив встречу. Я не понимаю, зачем. Если бы нас связывала очень…

— Как бы то ни было, но вы с ней встречались?

— Да. Я не хотел оказаться невежливым.

— И вы пригласили ее в кино?

Джеймс Бентли запротестовал, словно он был шокирован.

— О, нет! Совсем нет!.. Мы просто поговорили, пока она ждала автобуса.

— Бедная девочка! — тихо промолвил Пуаро. — Она, должно быть, славно провела время.

— Вы забываете, что у меня не было денег. Ни пенса!

— Верно. Это произошло за несколько дней до убийства миссис Мак-Джинти, ведь так?

— Да, это было в понедельник, а ее убили в среду.

— Теперь давайте поговорим о другом, — произнес Пуаро. — Миссис Мак-Джинти покупала «Санди Комет», не правда ли?

— Да.

— Вам приходилось читать эту газету?

— Она предлагала мне ее иногда, но я редко ее читал. Мама не любила эти воскресные газеты…

— На той неделе вы читали «Санди Комет»?

— Нет.

— Но миссис Мак-Джинти ее читала. Она не говорила вам об одной статье, которая ее особенно заинтересовала?

— О, да! И еще как подробно! Она никак не могла остановиться!

Пуаро не ожидал такого ответа и был удивлен:

— Не могла остановиться? Это очень любопытно. И что она вам говорила, мистер Бентли? Подумайте-ка! Это стоит вспомнить.

— Я почти совсем забыл. Речь шла о каком-то старом уголовном деле, деле Крэйга… или еще кого-то. Не могу с точностью сказать. Она говорила, что в Бродхинни есть человек, замешанный в этой истории. Я не понимаю, какое ей до этого было дело!

— Она назвала этого человека?

— Кажется, она говорила, что это та леди, у которой сын пишет пьесы.

— Она назвала ее?

— Нет-нет… Да и как я могу все помнить? Давно ведь это было!

— Постарайтесь вспомнить, очень прошу вас. Вы ведь хотите выйти на свободу?

— На свободу?

— Да, выйти на свободу!

— Надо думать…

— Тогда вспомните! Скажите мне точно, что говорила вам миссис Мак-Джинти.

— Ну, что ж! Она сказала, что знает «одну гордячку, которая сбавила бы спеси, если бы все стало известно»… Это ее собственные слова. Помню, что она еще говорила о какой-то старой фотографии: «Никто бы не поверил, что это та самая женщина!»

— А почему вы уверены, что она имела в виду миссис Апуард?

— Я не могу сказать, что я в этом уверен. Просто мне так показалось… Она мне говорила до этого о миссис Апуард, я ее слушал, а сам думал о чем-то другом, и начал опять прислушиваться к ее словам только тогда, когда она заговорила об этой «гордячке»… По-настоящему я не знаю, о ком она говорила. Она была такая болтливая.

— Лично я не думаю, — сказал Пуаро, — что она имела в виду миссис Апуард, а не кого-то другого.

Вздохнув, он добавил:

— И, по-моему, если вас когда-нибудь повесят, то только потому, что вы не обратили достаточного внимания на слова миссис Мак-Джинти!..

— Это так, и не надо меня спрашивать, что она мне рассказывала! Вы, видно, и не подозреваете, мистер Пуаро, что в то время меня беспокоило прежде всего то, что я буду есть на следующий день! Мне было над чем ломать себе голову.

— А сегодня вы думаете, что вам не из-за чего беспокоиться? Говорила вам миссис Мак-Джинти о миссис Карпентер, которая тогда была еще миссис Селкирк, или о миссис Рэндел?

— Карпентер — это тот, кто живет на новой вилле на самом верху холма? Он был женихом миссис Селкирк. А ее миссис Мак-Джинти прямо не выносила! Почему, я не знаю.

— А Рэнделы?

— Насколько я помню, она о них никогда не говорила.

— А о семье Уэзери?

— Она их не любила. Она говорила, что миссис Уэзери невыносимая, капризная, взбалмошная. А сам мистер Уэзери никогда не обращался к миссис Мак-Джинти. Она говорила: «От него не услышишь ни слова — ни плохого, ни хорошего!» Она еще добавляла, что в их доме все несчастные.

Пуаро смотрел на своего собеседника с возросшим вниманием. В голосе Джеймса Бентли, только что звучавшем угрюмо и безразлично, появились нотки, которых у него Пуаро никогда еще не слышал. Бентли уже не довольствовался пересказом того, что он узнал от миссис Мак-Джинти, а делился, казалось, своими собственными воспоминаниями. То, что он говорил, были его собственные мысли. Бентли размышлял вслух о «Хантерс Клоз», о жизни его обитателей. Свойственная ему апатия покинула его.

— Вы с ними знакомы? — мягко спросил Пуаро.

— По существу, нет. Но однажды собака мисс Дейдр попала лапой в капкан. Она никак не могла ее вызволить. Тогда я ей помог…

Пуаро вспомнил слова миссис Оливер о ее беседе с Дейдр Хендерсон.

— А потом вы разговаривали с мисс Дейдр?

— Так оно и было. Она сказала, что ее мать очень несчастна. Она обожает свою мать.

— А вы говорили ей о своей матери?

— Да.

Пуаро помолчал. Он ждал.

— Жизнь так ужасна и несправедлива, — вновь заговорил Джеймс Бентли. — Существуют люди, о которых можно сказать, что они лишены права быть счастливыми.

— Это правда, — заметил Пуаро.

— Не очень уж много счастья у нее, у мисс Уэзери.

— Хендерсон, — поправил его Пуаро.

— Да, я забыл. Действительно, она мне сказала, что у нее отчим. А она — мисс Дейдр Хендерсон.

— Дейдр… Дейдр всех Печалей… Красивое имя… Но сама она, как мне говорили, не очень-то красива…

Джеймс Бентли покраснел до ушей.

— Но я находил, что она в общем-то недурна, — сказал он медленно.

— Теперь послушай меня!

Эдна засопела. Миссис Суитиман могла лишь повторить свои слова. Разговор продолжался уже длительное время и не давал результатов. Миссис Суитиман раз двадцать говорила одно и то же. Эдна без конца шмыгала носом, временами хныкала и в ответ на доводы миссис Суитиман повторяла все те же две фразы:

— Я не могу это сделать! Папа съест меня живьем!