– Идея, значит, заключается в том, – уточнил я, – чтобы ребята из ВНВ достали деньги из затонувшей лодки и использовали их для финансирования своей революции.

– Не совсем так. – Доулиш потыкал спичкой тлеющие в трубке угольки. – Идея в том, чтобы мы достали для них деньги из затонувшей лодки.

– О нет. Вы, конечно, не согласились на такое! За что же тогда получает деньги разведывательный отдел министерства иностранных дел?[1]

– Да, я и сам иногда удивляюсь, – усмехнулся он, – но, думаю, что у министерства иностранных дел все же есть кое-какие проблемы.

– Не говорите мне о них, – ответил я, – а не то я зарыдаю!

Доулиш кивнул, снял очки и приложил свежий платок к глазам. За его спиной, на подоконнике, солнце листало пыльные бумаги.

На улице машина с сиреной выражала неудовольствие по поводу транспортного затора.

– ВНВ утверждают, что у берегов Португалии лежит затонувшая подводная лодка. – Доулиш никогда не говорил ничего, не нарисовав предварительно схему. На листе блокнота золотым пером он набросал маленькую лодку. – Это немецкая подводная лодка, направлявшаяся в Южную Америку в марте 1945 года. Она везла большую партию прекрасно изготовленной фальшивой валюты – банкноты по пять фунтов стерлингов, пятидесятидолларовые купюры и некоторое количество настоящих шведских денег. Груз предназначался для высших нацистских чинов, которые, конечно, предполагали скрыться. – Я промолчал. Доулиш протер глаза, и до меня донеслось, как машины за углом начали двигаться. – ВНВ хотят, чтобы мы помогли им заполучить эти деньги. Под словами «помочь получить» нужно понимать «подарить им». Так рассматривает ситуацию министерство иностранных дел и надеется таким способом поддержать смену власти, которую оно считает неизбежной, не втягиваясь слишком глубоко в сам процесс и не расходуя денег, понимаешь?

– Вы полагаете, что, пустив фальшивые американские доллары и подлинные шведские кроны на закупку пушек и финансирование своих политических афер, португальские революционеры не смогут использовать английские деньги, поскольку рисунок на пятифунтовых банкнотах изменился? – воскликнул я.

– Именно, – подтвердил Доулиш.

– Ну что же. Я – циник. А вы уже получили из исторического отдела военно-морского министерства какую-либо информацию – название лодки, карту расположения ее обломков и германские документы о погрузке?

– Пока еще нет, – опустил глаза Доулиш. – Но у меня есть подтверждение, что в этом районе в ходу много фальшивых пятерок. Они явно с этой лодки. Кроме того, ВНВ знают местного рыбака, который уверен, что может показать, где находится лодка.

– Пункт второй, – продолжил я. – Идея заключается в том, что мы организуем подрывную операцию в Португалии, где, с какой стороны ни смотри, царит диктатура. Само по себе это хитрое дело, но мы будем его выполнять в сотрудничестве или от имени группы граждан, открытая цель которых – сбросить правительство. Это, как вы говорите, вызовет у британского правительства меньше затруднений, чем помещение на счет означенных граждан нескольких сотен тысяч. – Доулиш состроил гримасу. – Хорошо, – закипал я, – но пусть у нас не будет ложных представлений относительно мотивов, которыми оно руководствуется. Это способ сэкономить деньги за счет некоторого риска, которому будем подвергаться мы.

Доулиш нетерпеливо заерзал в кресле:

– Конечно, ты знаешь, что эти старые фальшивые пятерки не являются законным платежным средством, но рисунок долларовых купюр не изменился...

– О, я улавливаю работу жадного умишки секретаря министерства финансов. Он собирается организовать революцию, но только так, чтобы ее финансировали американцы, потому что в мире слишком много фальшивых долларов. Но министерство финансов заблуждается.

Доулиш взглянул на меня пытливо и начал стучать карандашом по ежедневнику на столе. Похоже, что автомобиль с сиреной достиг почти Оксфорд-стрит.

– Ты так думаешь?

– Я просто знаю это, – ответил я. – Португальцы – крутые ребята. Они ездят повсюду и быстро избавятся от английской валюты. Тогда министерство финансов будет иметь бледный вид – оно получит много маленьких дипломатических протестов.

Мы молча сидели несколько минут. Доулиш рисовал под изображением лодки бурное море. Он повернул свое вращающееся кресло так, чтобы можно было смотреть в окно, выпятил нижнюю губу и постучал по ней карандашом. За это время он четыре раза произнес «Хм-м-м».

Наконец, повернувшись ко мне спиной, он заговорил:

– Шесть месяцев тому назад О'Брайен сказал, что знает сто пятьдесят человек – знатоков иностранной валюты и семерых, которые могут ответить на любые вопросы о ее циркулировании, но, чтобы пересылать ее или менять нелегально, он выбрал бы только тебя.

– Весьма польщен, – откланялся я спине начальника.

– Может быть, – произнес Доулиш, считавший талант к незаконным действиям сомнительным достоинством, – но у министерства финансов появится иная точка зрения, если они узнают, насколько ты настроен против их идеи.

– Не рассчитывайте на это, – успокоил его я. – Неужели министр финансов упустит возможность сэкономить миллион фунтов стерлингов? Геральдическая палата уже готовит ему за удачную операцию Гербовый шит.

Я оказался прав. Через десять дней пришла повестка, где мне предлагалось явиться в Легководолазную школу военно-морского флота (Курсы неглубокого погружения № 549) на корабль «Вернон». Министр финансов, который имеет дело непосредственно с премьер-министром и поручает казначейству выполнять решения правительства, получит титул графа, а я свидетельство военно-морского министерства об окончании курсов неглубокого погружения.

Когда я пожаловался, Доулиш сказал:

– Но ты – единственный достойный. – Он начертал цифру "I" в своем блокноте и изрек: – Первое, Лиссабон, 1940, много связей, знаешь чуть-чуть язык. Второе, – он написал цифру "2", – ты специалист в вопросах валюты, и, третье, – он написал "3", – ты первый, у кого был контакт с ВНВ в Марокко в прошлом месяце.

– Но неужели мне надо идти на эти лягушачьи курсы? – взмолился я. – Там сыро и холодно и занятия проводятся рано утром.

– Физический комфорт, мой мальчик, всего лишь состояние ума. Это подготовит тебя к борьбе. Кроме того, – Доулиш доверительно наклонился вперед, – ты будешь командовать. И, понимаешь, тебе же не захочется, чтобы эти бездельники ныряли впустую.

Затем Доулиш издал своеобразный полифонический звук, сначала высокий, потом гортанный, и туча табачного пепла разлетелась по комнате. Я недоверчиво взглянул на него – мой начальник смеялся.

В квадрате А-3 недалеко от Кохема есть место, где взору внезапно открывается вся гавань Портсмута. Поверхность залива – большой серый треугольник с вершиной, обращенной к Соленту. По сторонам его – острые зазубренные края доков, дамб и песчаных отмелей для высадки на берег. Все это окружает бесцветную воду.

Когда я прибыл в шесть часов сорок пять минут утра в А-3 Кингстон-Вейл, низкие облака затянули небо и моросил мелкий, пронизывающий дождик. Я миновал толпы фабричных рабочих и докеров, въехал в красные кирпичные ворота объекта «Вернон-С» и припарковал машину. Старшина в блестящем черном дождевике стоял у входа, а перед ним, сгрудившись, сидело, держа руки в карманах, полдюжины моряков в обвисших мокрых плащах. Вахтенному поступил сигнал. Я постучался. Молодой старшина поднял голову от стола, на котором лежали разобранные части велосипедного звонка.

– Чем могу быть полезен, сэр?

Я ответил.

– Отдел инструктирования ныряльщиков? Курсы 549? – спросил он.

– Да – кивнул я.

Он с сомнением осмотрел мой гражданский плащ. Прозвучал один удар колокола. Высокий бездельник с одной нашивкой обменял мне на сигарету «Голуаз» полчашки темно-коричневого чая, и я согрел руки о стенки эмалированной кружки. Я предвидел, что все будет происходить спозаранку. Так оно и вышло. И в течение целой недели!