- Спасибо вам, большое спасибо! Вы сами не представляете, как меня выручили!

Вынула деньги, отсчитала. Пожилой интеллигент изменился в лице. Бледный нос сморщился, верхняя губа приподнялась, обнажая фальшивые зубы:

- Ну нет, милая, так дело не пойдет. Мне эта курточка стоила много больше. Пришлось приплатить фее за прилавком, да завмагу, да еще кой-кому. Знаете, как эти дела делаются?

Сказать бы: не знаю и знать не хочу. И все. И ничего бы не было. Вернулась бы в гостиницу, еще раз прошлась бы по своему докладу... Но больно уж хороша куртка!

- Сколько же я вам должна? - Холодно, соблюдая дистанцию.

Он назвал сумму вдвое больше той, которая значилась в чеке. А главное, больше той, что лежала у меня в сумочке.

- Это же спекуляция! - крикнула я, да так громко, что несколько человек обернулись.

- Ша! - просипел "интеллигент", быстро превращаясь в обыкновенного жулика. - С луны свалилась! Психопатка! Лахудра! У самой денег нет, а туда же нацелилась!

Стал выдергивать куртку; мне бы ее отпустить, а я держала. Кругом зашумели: назревал скандал, а скандалы везде любят - и тут и в родном городе. Только тут все происходит быстрее. Мигом явился милиционер:

- Это вы, гражданка, сбываете дефицит?

Отпустила куртку:

- Я?! - даже задохнулась. - Это _он_, - показывая пальцем, - продавал мне куртку по двойной цене!

- Видите, как они умеют выкручиваться, - спокойно сказал владелец куртки. - Я не я, и лошадь не моя.

- Пройдемте, гражданка, - сказал милиционер. - И вы, гражданин, тоже. Там разберемся, кто кому продавал.

Я закричала:

- Товарищи! Будьте свидетелями!

Но маленькая толпа вокруг места происшествия быстро растаяла. Вся, кроме жиденькой старушки в клетчатом платке.

- Кто кому продавал - не видела. Только верней всего она и продавала. Сумка, сапожок заграничный. Много таких шнырит, лишь бы нажиться. Она, она продавала, истинный крест.

- Как вы смеете? - крикнула я.

- Пройдемте, граждане, для выяснения, - сказал милиционер. Молодой, розовый, с пушком на щеках, но очень важный.

Вышли на улицу, на тротуар, густо покрытый снежной кашей.

- Вы не имеете права! - глупо восклицала я, роясь в сумке. - Вот мои документы: паспорт, командировка. Я делегат конференции аллергологов!

- Много таких делегатов найдется, - сказал человек с портфелем.

- Вы не очень-то, товарищ, - оборвал его милиционер. - За соучастие в спекуляции тоже по головке не погладят. Давайте-ка оба со мной в отделение. Протокольчик составим...

- Вы понимаете, товарищ милиционер, я тут совершенно ни при чем. Искала куртку, он предложил уступить. Думала, просто из любезности, а он запросил вдвое...

И тут произошло неожиданное: высокий каблук импортного сапожка поскользнулся на талом снегу; под ним, очевидно, был лед. Я упала во весь рост. Растянулась, нелепо подвернув ногу. Больно не было.

Милиционер подал руку:

- Вставайте, гражданка.

Попробовала - и не смогла. Острая боль ударила как ножом. Я вскрикнула. Боль где-то в бедре. И, главное, вся нога от бедра и ниже - чужая. Какой-то мешок вместо ноги.

Перелом, сообразила я. Бедра или шейки. Только бы не шейки! Кругом опять скопилась небольшая толпа. Милиционер топтался. Сочувственные, любопытные лица. Все-таки каждое происшествие - аттракцион. Сумка с деньгами и документами отлетела в сторону; кто-то ее поднял и положил мне на грудь. Как мертвой.

- Ишь ты, модница! - сказал женский голос. - На каблучках да по такой скользоте!

- Совершенно, совершенно перестали чистить улицы! - посетовала старая дама в суконных ботиках. - Когда-то были дворники, теперь они исчезли как класс!

- Сама бы пошаркала дворником, - отозвался старик в ушанке, - узнала бы почем фунт лиха!

- Ну, как, будем вставать, гражданочка? - спросил милиционер.

- Не могу. У меня перелом. Я сама врач, понимаю, что не ушиб, перелом. Вызовите "скорую".

Приказ, а не просьба. Милиционер пошел в ближнюю телефонную будку. Светло-серую. Странно, что все так подробно помнится, будто сейчас. Светло-серые - и будка, и снег. И небо.

Боль затихла, но лежать было неудобно и холодно. Глядела вверх, на неприветливые, нависшие над улицей этажи. Небо было перекрещено проводами, на них покачивались вороны. Одна из них, тяжко хлопая крыльями, перелетела через улицу, села на подоконник и каркнула. Начинается царство подробностей...

Любопытно, что я, когда что-то серьезное случается, не вскидываюсь, а каменею. Может быть, это у меня от мамы. Она тоже окаменела, получив треугольник...

Маленькая толпа вокруг не таяла, но менялась в составе. Бормотала все о том же: об уборке улиц, о дворниках, которых нет. Сравнивала оплату дворников с оплатой бюллетеней, и выходило, что держать дворников выгоднее, даже если платить им вдвое больше. Словом, происходил один из тех стихийных митингов на экономические темы, которыми так богата наша действительность. Кто-то из митингующих подложил мне под голову сумку, кто-то прикрыл меня большим, пронзительно-алым шарфом. "Какие добрые люди!" - подумала я и заплакала. Слезы были как-то связаны с алостью шарфа, она резала мне глаза. Кто-то неопознанный утер мне слезы душистым платком... Вот тебе и поговорка: "Москва слезам не верит"! Моим слезам она верила, и от этого они текли все обильнее.

Вернулся милиционер: "Сейчас будет "скорая". Вы уж потерпите, гражданка. Извиняюсь, запятнал подозрением". Ага, пока он отсутствовал, человек с портфелем и курткой смылся... Маленькая толпа не расходилась. Москва продолжала верить слезам. Милиционер приговаривал: "Теперь уже скоро. У нас эта служба налажена. Извиняюсь, гражданочка, обмишурился. Такая у нас работа".

Наконец-то "скорая". Люди в белых халатах. Когда меня клали на носилки, я кричала. Позорно кричала...

В машине суровая молодая сестра сделала мне укол. "Дромедол?" спросила я. "Спокойно. Что надо, то и вкололи".

И тут я в первый раз стукнулась о преграду, отделяющую врача-специалиста от праздно любопытствующего профана. В данном случае отвечала мне сестра, а не врач, но тон был тот же, жреческий: "Что надо, то и вкололи. Что надо, то и сделаем".