- Это он правильно – согласился помрачневший Митрич. – В армии главное, не чтобы солдат пользу приносил, а чтобы он задолбался. Иначе от безделья у солдата мысли разводятся, а это опасно! Ох-хо-хо…То есть – никак нам в данж по-другому не попасть?

- Никак, Сереж – вздохнула Светлана. – Без разрешения хозяина участка – никак.

- А что вы паритесь? Нормальные условия нам предложили! – вдруг влез в разговор Андрюшка – По-моему, все справедливо. Поупираемся сейчас – через три недели в данж попадем. Кинуть Барсук вряд ли кинет, не похож он на кидалу. Нормально! Сейчас еще Цита прокачаем – и нормально всех пэкашить будем. Не, ну реально – партизанить это же прикольно. Фан, движуха, все дела. Лут опять же. Романтика, блин! Всяко лучше, чем тупо гриндить.

И тут мрачный Митрич неожиданно взорвался:

- Рот закрой, сопляк, когда старшие говорят! Романтика ему, блин! Ты ту романтику нюхал когда-нибудь, обалдуй малолетний? Ты вообще знаешь, что такое партизанская война? Это когда на тебя охотятся все, загоняют как дикого зверя. Забудь о гостинице, забудь о кроватках - мы бомжевать будем! Все время в бегах, все время – настороже! Спишь вполглаза, где-нибудь в лесу в листья зарывшись, и каждый день на новом месте. А сам ты бьешь только в спину и каждый день придумываешь новые подлости – потому что в честном бою никаких шансов у тебя нет. И все тебя боятся и ненавидят – и враги, и местные гражданские. Потому что ты всем жить мешаешь, всем поперек горда встаешь. И ладно мы, мужики, но теткам нашим так же придется по лесам скрываться. А тут меня – битого опытного мужика такая тоска берет, как представлю, что опять надо к такой жизни возвращаться. А ты – «фан, движуха»! Молоко еще на губах не обсохло, жизни не видел, а туда же – советы давать!

Андрюшка пошел пятнами. Он открыл было рот, но так и не нашел, что сказать, и от этого покраснел еще больше. Наконец, он рявкнул:

- Да пошли вы!

И выскочил из гостиницы, хлопнув дверью.

Прода 19

На следующий день Андрюшка в игре не появился. Бабки весь день безостановочно пилили Митрича, тот же, понимая, что виноват, даже не отбрехивался. Чтобы ему не выели мозг окончательно, он после обеда куда-то удрал, взяв с собой только верного Тортика. А мы весь день бродили по лесам вчетвером: я, старушки, и охраняющий нас Цитамол.

- Вот ведь говнюк какой! – никак не могла успокоиться Семеновна. – Напакостила кирза – и смылась. Вот все вы, мужики, такие – как накосячить, так вы первые, а как ответ держать – вас тут же митькой звали.

Старушка закончила потрошить зарубленную Цитамолом лису. От скелета на охоте была большая польза, которая, правда, могла обернуться и большими проблемами – на «нечистую силу», как обзывала его Семеновна, агрились все, даже зайцы. Поэтому выслеживать никого не приходилось, главным было не собрать «паровоз».

- И здесь пусто! – раздраженно резюмировала хилерша-потрошительница, отправив шкурку и мясо в сумку. – Что за жизнь пошла? Жилья своего нет, денег нет, лута нет, ладу в семье – и то нет! Ну вот кто этого сапога за язык тянул? Ну что он, не понимает, что ли, что Андрюшка – еще подросток практически? Ну разве ж можно в таком возрасте так человека унижать?

- Человека ни в каком возрасте нельзя унижать, – поддержала тему травница, сортировавшая очередную набранную охапку – а Митрич просто привык в своей армии на людей орать – да так и не поймет, что мы давно уже не в казарме. А нынешние дети – совсем не то, что мы в их возрасте были. Они в своей жизни ни ремня, ни даже угла обычно не видели. Андрюшка, вон – единственный ребенок, как я понимаю, ему всю жизнь в рот заглядывали: «Андрюшенька то, Андрюшенька се…». А потом жизнь ключом по голове настучала, объяснила, что он не милый, не дорогой, не любимый и не единственный. Сколько подростков на этом ломается? Вспомни, каким он был, когда мы познакомились!

- И не говори, подруга! – охотно откликнулась Семеновна. – Только-только он с нами отошел немного, только-только улыбаться начал, все успокоилось – и вдруг БАЦ! Вот такое услышать. И от кого – от лучшего своего друга, от учителя можно сказать! Ну как так можно?! Нет, Светка, давай сворачиваться, не играется мне сегодня. Половина седьмого уже – хватит, наработались на сегодня. И вояке этому пиши – пусть вылазит уже из игрушки. И в Молоди тащиться нечего – только зря время терять. Здесь распадок укромный, до завтра здесь тела поваляются, никто и не найдет. Все, выходим, Андрюшке звонить будем. Что-то неспокойно у меня на душе.

- Хорошо, - кивнула Светлана, которая уже набивала текст, судя по всему – писала Митричу. Не отрываясь от этого занятия, она обратилась ко мне – Мить, поставь своего скелета на охрану, все спокойнее будет.

- Хорошо.

Я подошел к Цитамолу. Скелет преданно смотрел мне в глаза, улыбаясь во все зубы. Цитамол был единственным из нашей компании, кто пребывал не просто в хорошем, а в прекрасном настроении. Скелет был создан для войны, а воинам нет ничего хуже, чем сидеть без дела и не иметь возможности проверить свое умение побеждать. Выход из подземелья, где годами ничего не происходило, и последовавшая за этим прокачка, сопровождавшаяся многочисленными победами над разнообразной лесной скотиной, сделали его самым счастливым скелетом в мире. А мбвана, предоставивший ему эту возможность , превратился для него в нечто вроде полубога.

- Цит, мы выходим. Присмотри, пожалуйста, за телами. Плащ только не снимай, здесь до деревни недалеко, мало ли кто забредет. Завтра мы вернемся как обычно. Спокойной ночи. Не забывай считать.

- Мбвана не волнуйся, Цит все сделать. Если кто придет – Цит его победить.

- Нет-нет-нет! Сколько раз тебе говорить: если появляются чужие – ты прячешься. В бой вступаешь, только если они заметят тебя или наши тела и попытаются сделать что-то нехорошее. Понял?

- Понял. Спокойной ночи, мбвана.

***

Через пятнадцать минут мы все вчетвером уже сидели на нашей «кухоньке».

- Жвони, сапог! – с угрозой повторила Семеновна, традиционно облаченная в засаленный халат.

- Да звонил я! – оглушительно рявкнул Митрич, запихивая в ухо слуховой аппарат – весь день звонил, толком не работал. Что я – не понимаю, что ли? Не берет он трубку, скидывает звонки! Не берет!

И он развел руками.

- Хорошо – ответила невозмутимая Светлана, сидевшая с идеально прямой спиной, и раскрыла свою сумочку, которую так и хотелось назвать старорежимным словом «ридикюль». Не глядя, что-то перебирала внутри. Она традиционно представляла полный контраст подруге – строгое шерстяное платье с кружевными воротничком и манжетами, седые волосы собраны в аккуратную прическу. Вот как она умудряется не растрепать волосы в капсуле?

Меж тем Светлана извлекла из сумки мобильник и повернулась к Митричу.

- Номер диктуй.

- Девятьсот три, два, двенадцать, восемьдесят пять, ноль шесть.

Пошли гудки. Светлана переключила аппарат на громкую связь. Андрей долго не отвечал, наконец, на восьмом, что ли, гудке, в трубке прозвучало:

- Да.

- Андрей, это Светлана Сергеевна из игры. Андрюшенька, послушай меня…

- Нет, это вы меня послушайте! – перебил ее наш воспитанник. – Я все понял, все нормально! Вам – восемьдесят, мне – восемнадцать, как бабушка говорила, гусь свинье не товарищ! Я всегда для вас сопляком буду, и слушать вы меня никогда не будете, только типа из вежливости. В общем, так. Что было – то прошло. Я вам чем-то помог, вы мне что-то сделали – все это дело прошлое, и мы с вами в расчете! Никто никому ничего не должен. Ломать игру я вам не стану, через час запущу «Раздел» на дядю Сережу. Там, правда, срок ожидания трое суток, но ничего, я подожду, пока дела свои в порядок приведу. Я тут с юристами папиными поговорил – там есть чем заняться. Все, все честно, мы в расчете! А вот потом посмотрим – кто из нас сопляк, и кто должен молчать в тряпочку!

И Андрей бросил трубку.