Что бы ни случилось, нам теперь отсюда не выбраться, горестно думал он, и, если островитяне пойдут против нас, здесь мы встретим свой последний час. Другого пути нет. Мы лишились возможности собственными силами вернуться на родину.

До вчерашнего дня Кодаю не покидала мысль, что они еще доберутся до какого-нибудь острова, приведут в порядок корабль и вернутся на родину. Теперь эта надежда рухнула. На корабле находились одежда и достаточный запас риса, но теперь не стало и этого. Ни разу за все восемь месяцев блужданий по морю Кодаю не испытал столь безнадежного отчаяния, как в это утро.

Когда совсем рассвело и японцы увидели, во что превратился корабль, начался страшный переполох. Даже Сангоро, который последние дни не поднимался, выполз из пещеры. Матросы звали Кодаю наружу, но он продолжал лежать ничком.

— Не могу глядеть на эти обломки, сердце кровью обливается, — твердил он.

До вечера Кодаю не покидал пещеру, прислушиваясь к крикам островитян, доносившимся время от времени со стороны скал, на которые выбросило корабль. Коити все еще не возвращался, и это еще больше огорчало Кодаю.

Вечером близ пещеры послышался шум, который заставил Кодаю выйти наружу. Оказалось, что добрый десяток иноземцев во главе с Невидимовым пили сакэ[9] из бочки, которую они прикатили с потерпевшего крушение судна. Поодаль, сгрудившись, стояли Кюэмон, Кантаро, Тосукэ и другие. Японцы отрешенно наблюдали столь необычную попойку.

Кодаю присоединился к ним. Захмелевшие иноземцы пели и плясали. На фоне потемневшего неба и холодного моря веселье их выглядело разнузданным, и вместе с тем в нем ощущалась тоска. Островитяне издали наблюдали за происходящим. Кто-то подкатил к пещере еще бочку, и островитяне стали маленькими чарками черпать ее содержимое, но, попробовав, тут же недовольно отходили в сторону. Дело в том, что бочка, которую они подкатили, хотя и была из-под сакэ, но использовалась матросами во время плавания для малой нужды.

Наблюдая за пьяным разгулом на берегу, Кодаю внезапно ощутил, что надежда выжить, которую вчера он совсем было потерял, стала возрождаться в нем. Воля к жизни возвращалась, как возвращается вода в пересохшее русло реки. И Кодаю обратился к сгрудившимся, дрожавшим от холода японцам:

— С сегодняшнего дня мы должны стать другими людьми. Не знаю, что это за земля, но нам следует вести себя так, будто здесь мы родились и выросли. Сумеем сделать это — выживем, не сумеем — нам конец. А будем жить — будет и нам веселье, питье и песни. Что до возвращения на родину, то положимся на волю провидения — оно не покинет нас. Положение этих пьющих и пляшущих иноземцев, по-видимому, мало чем отличается от нашего. Иначе к чему бы им заливать вином тоску и пускаться в такой безудержный разгул?

На следующее утро японцы обнаружили, что волнами разбило о скалы плот, на котором они переправились на берег. Кодаю отнесся к этому новому несчастью с удивительным хладнокровием. Незадолго до полудня пришел Невидимое. С ним — несколько иноземцев и островитян. Островитяне подняли на плечи Сангоро и Дзиробэя и понесли. Остальным Невидимое подал знак следовать за ними. Кодаю решил не противиться. Японцы поделили между собой поклажу и последовали за иноземцами. Кодаю прицепил к поясу меч и взвалил на плечи походный мешок. Некоторое время они шли вдоль прибрежных скал, затем стали подниматься вверх по крутому склону, пока не углубились в горы, поросшие мелким кустарником.

Спустя полчаса вдруг появились Коити и Исокити — они шли навстречу. Все страшно обрадовались, увидев их живыми и невредимыми, а Сангоро даже прослезился.

По словам Коити, расставшись с Кодаю, он и его товарищи последовали за островитянами. Пройдя по горной тропинке около половины ри, они увидели на перевале иноземцев — те начали палить из ружей в воздух. Японцы было испугались, но ничего страшного не последовало. Благополучно миновав перевал, они вышли к северному берегу острова. Побережье было пустынным. Невдалеке от берега оживленно беседовала группа иноземцев, вооруженных копьями и ружьями, одетых в сукно и бархат. Японцев подвели к строению, напоминавшему погреб, отворили дверь и проводили внутрь. Под землей была большая комната, в которой, по-видимому, жили иноземцы. Японцам подали напиток, напоминавший чай. А вечером им принесли какую-то белую жидкость и вареную рыбину длиной не менее одного сяку[10] на деревянной доске. Не успели они завершить трапезу, как появились пятеро вооруженных копьями и ружьями иноземцев и предложили Коити, Сёдзо и Сэйсити пойти с ними. Исокити и Синдзо бросились следом, подумав, что их товарищей хотят убить и решив разделить с ними печальную участь. Иноземцы, посовещавшись, оставили в погребе Коити и Исокити, остальных же повели неизвестно куда. В тот вечер на Коити и Исокити пришли поглазеть островитянки. Их лица были так разукрашены, что мало походили на человеческие. Коити почему-то перепугался, но ничего страшного не случилось. Пожилой, обходительный иноземец принес Коити и Исокити изготовленную из звериных шкур одежду, они согрелись и вскоре уснули. Следующий день прошел без происшествий, однако беспокоила участь Сёдзо, Синдзо и Сэйсити, Кодаю и остальной части экипажа, с которой Коити и Исокити расстались сразу после высадки на берег. Прождав еще день, Коити и Исокити вылезли из землянки и отправились к морю. На полпути они повстречались с Кодаю.

Коити очень обрадовался и все повторял, что вместе и умирать веселее. Кодаю же был настроен вполне оптимистически. Он был убежден, что ничего плохого с ними не случится, что Сёдзо, Синдзо и Сэйсити здоровы и никто не покушается на их жизнь. Но спутников его продолжали обуревать мрачные мысли. Одни тихо молились, думая, что вот-вот наступит конец. Другие сетовали на свою горькую судьбу.

Лишь Исокити — самый молодой из японцев — шел молча. Он предоставил Коити рассказывать о том, что с ними случилось после того, как они расстались с Кодаю. Кодаю давно заметил, что Исокити многим отличается от остальных японцев. Вот и сейчас он как будто не очень страдал от того, что с ними происходит. Время от времени останавливался, срывал придорожную траву, растирал на ладони и нюхал.

— Напоминает чернобыльник, тот, что растет в Исэ, — обратился он к Кодаю.

Наконец отряд достиг перевала. Отсюда было видно уходящую на север светло-коричневую линию берега. Ее, словно ожерелье, окаймляла белая полоса морского прибоя. С запада и с юга моря не было видно. Горизонт закрывали высокие горы.

— Остров это или материк? — обратился Кодаю к своим спутникам, но никто не смог дать ответа. У Кодаю сложилось впечатление, что находятся они на сравнительно небольшом острове. Его предположение подтверждали конфигурация близлежащих гор и то, что, пройдя менее одного ри, они увидели противоположный берег.

Миновав перевал, отряд спустился к берегу. В некотором отдалении виднелось поселение иноземцев. Собственно, поселение состояло всего из двух домов: в одном жил Невидимов, в другом — его подчиненные. Кодаю и его спутников поселили на складе, где хранились заготовленные на зиму продукты. От груд сушеной рыбы, вяленых гусей и уток исходил невыносимый запах. Кодаю вытащил несколько сохранившихся у него ароматных палочек и зажег их. Это помогло скоротать первую ночь на складе.

На следующий день вернулись Сёдзо, Синдзо и Сэйсити. Оказалось, что иноземцы привели их на пристань, накормили, но работать не заставляли. Зачем их туда приводили — непонятно, спросить же они не могли — языка не знали.

Прошло несколько дней, и японцы убедились, что иноземцы пользуются властью на острове. Островитяне беспрекословно выполняли их приказания. Однако по всему было видно, что иноземцы не ставили японцев на одну доску с аборигенами. Прошло еще несколько дней. Кодаю перевели в дом Невидимова, а его спутников — в дом, где жили подчиненные. По-видимому, иноземцы поняли, что Кодаю — главный среди японцев, поэтому и поселили его отдельно от остальных. Невидимое был высокий худощавый человек лет сорока. Спокойный, рассудительный, он умел скрывать свои мысли, на людях держался холодно, даже несколько высокомерно, но плохим человеком назвать его было нельзя.