Это остудило всеобщее веселье, чего и добивался Элдран. Смех был хорош для того, чтобы снять волнение – и, возможно, даже более чем волнение, – которое ощущалось ими с тех пор, как они вошли в горы, но им постоянно надо помнить, зачем и куда они пришли, если хотят уйти отсюда живыми.

Когда другие сели, легли или даже принялись ходить, разминая ноги, Элдран прилег, намотав на руку поводья. У него была собственная причина, не дававшая ему полностью сосредоточиться на цели, ради которой они пришли в Кезанкийские горы. Даже сквозь беспокойство, охватывающее его, будто поднимающийся от земли болезнетворный туман, постоянно, как только он ослаблял внимание, к нему пробивался образ высокой заморийской красавицы, в которой было столько надменности, что хватило бы и на два десятка царей. Но действительно ли она заморийка, думал он. Ее манеры – а княжна вела себя так, будто правила всюду, куда бы ни ступила ее нога, – говорили. Но глаза… Будто утренняя дымка, задержавшаяся в ветвях дубов. Ни у одного из заморийцев никогда не было таких глаз – таких же серых, как и у него.

Он со злостью напомнил себе о своей цели – отомстить за брата и остальных попавших к кезанкийцам. А также за тех, кто погиб, защищая свои хутора от огненного зверя. Чтобы этот зверь не сеял больше смерть. Успех стоит того, чтобы даже и он сам, и все его люди погибли. В этом они все были согласны еще до того, как выйти из Бритунии.

Высоко над ними кружил ворон. Как и птица, подбитая им и Йондрой, подумал Элдран. Он со злостью вскочил на ноги. Неужели эту женщину никак не выбросить из головы? Ладно, он не позволит проклятой птице напоминать о ней. Бритуниец вынул лук из чехла, сделанного из волчьего меха.

– Элдран! – С площадки, лежащей выше на склоне, где не было валунов, ему отчаянно махал костлявый человек с острым носом. – Иди скорее, Элдран!

– Что там, Фюрдан? – отозвался Элдран, но он уже карабкался вверх по склону. Фюрдан не из тех, кто паникует по пустякам. Остальные члены отряда стали карабкаться следом.

– Там, – сказал костлявый, взмахнув рукой, когда Элдран поравнялся с ним.

Элдран сложил ладонь вокруг глаз, чтобы лучше видеть, но разобрать можно было лишь бурлящую пыль и копошащихся людей внизу на холмах.

– Горцы, – произнес наконец Элдран.

– И заморийцы, – добавил Фюрдан. – Я видел, как упало знамя их генерала.

Элдран медленно опустил руки.

– Прости меня, Йондра, – проговорил он тихо.

– Возможно, солдаты еще не взяли ее с собой, – сказал Харал. – Возможно, мы видели других солдат.

Элдран покачал головой:

– Другие были дальше к западу. И я наблюдал за их лагерем до тех пор, пока генерал не отправился за ней.

– Заморийская девка, – презрительно бросил Фюрдан. – Полно хороших бритунийских женщин, которые только рады поваляться с… – Он замолчал под взглядом Элдрана.

– Не будем больше говорить о женщинах, – сказал Элдран. – Поговорим о другом – о чем следует говорить. Мы выследили зверя до этой земли, и здесь его следы уходят в горы. Камни губительны для человека, и в воздухе висит смрад враждебности. И пусть никто не говорит, что не почувствовал этого.

– А дальше ты будешь утверждать, что обладаешь даром провидца, – проворчал Харал, затем, посмеявшись, добавил: – Если ты не слишком сильно изменился с тех пор, как мы вместе с тобой купались, ты никак не можешь быть жрицей.

Никто не разделил веселья Харала; люди попрежнему угрюмо смотрели на Элдрана, который продолжал:

– Не нужно быть провидцем, чтобы чувствовать смерть. Тот, кто последует за мной дальше, должен примириться с тем, что кости его останутся непомазанными. Я не буду думать плохо о тех, кто повернет назад, но сделать это надо сейчас.

– Ты поворачиваешь назад? – спросил тихо Харал. Элдран покачал головой. – Тогда, – сказал толстячок, – я тоже не поверну. Мне уже достаточно лет, чтобы самому выбирать место, где умирать, а это уже пора делать.

– Мой брат был с твоим братом, Элдран, – сказал Фюрдан. – Моя кровь так же кипит, взвывая к мести, как и твоя.

Каждый по очереди заявил, что он пойдет дальше, и Элдран кивнул.

– Очень хорошо, – сказал он просто. – Что будет, то будет. Поехали.

Ворона больше не было, как видел он теперь, направляясь назад к тропе. Птица, предвещающая недоброе. Однако Элдран не чувствовал в себе радости оттого, что ворон улетел. Птица напомнила ему о Йондре, и независимо от того, жива она или нет, он не мог надеяться увидеть ее снова. Хотя ведь, подумал он мрачно, дальше в Кезанкийских горах воронам не будет числа и им найдется чем поживиться.

Ималла Басракан расхаживал по своей отделанной дубом комнате, склонив голову так, будто пестрый тюрбан был слишком тяжел. Кроваво-красные одеяния ималлы разлетались в стороны от его раздраженных шагов. Столько забот свалилось на плечи, думал он. Дорога святости нелегка. Да и в соседнем помещении лежал еще один мертвый ворон., – сказал он, прежде чем умереть. Но сколько и где? И две птицы убиты в течение всего лишь нескольких дней. Может быть, кто-нибудь знает о назначении воронов? Какой-нибудь враг? Другой тоже доложил о людях. Не о солдатах, птица могла отличить их. Но из-за неспособности птиц считать там может оказаться и десяток, и сотня. Это могут быть те же самые люди, которых видел мертвый ворон. Нужно усилить патрули и найти этих пришельцев, сколько бы их там ни было.

По крайней мере, птица, которую он послал сопровождать людей, направленных против солдат, доложила о победе. Об уничтожении. Но даже это прибавляло забот. Посланные им воины стоят сейчас лагерем, как сообщил ворон. Делят награбленное у мертвых и ссорятся между собой, без сомнения. Но они вернутся. Должны. Он дал им символ древних богов, и тем самым – победу.

Внезапно ималла снова ощутил истинную причину своего беспокойства, хотя в последние дни он всячески старался отогнать от себя эту мысль. Символ древних богов. Символ благоволения древних богов. Уже семь раз пытался он вызвать дракона, тщательно скрывая каждую попытку даже от глаз собственных последователей, и семь раз потерпел неудачу. В лагере нарастал ропот. И те, кого послал он за Огненными глазами, еще не вернулись. Неужели древние боги лишили его своего благоволения?

Скрестив руки на груди, он стал качаться с носка на пятку.

– Достоин ли я, о боги, своих праотцев? – простонал он. – Достоин ли я?

– То же самое спрашиваем и мы, ималла, – послышался грубый голос.

Басракан резко обернулся и увидел перед собой трех горцев. Он с трудом восстановил внутреннее равновесие. Когда ималла распрямился, двое бородатых мужчин отпрянули.

– Вы осмелились побеспокоить меня? – прогремел он. – Как вы прошли сквозь стражу?

Тот, что остался стоять на месте, – усы его были загнуты, как бычьи рога, – заговорил:

– Даже твоя стража сомневается, ималла.

– Тебя зовут Валид, – сказал Басракан, и у горца в глазах мелькнул страх.

Однако в этом не было колдовства. Ему докладывали, что этот Валид один из тех, кто сеет смуту, кто задает вопросы. Ималла мгновенно вспомнил описание этого человека. Он, однако, не подозревал, что эти разговоры доведут до такого. Но он был готов к любой случайности.

С видимым спокойствием ималла спрятал руки в длинных рукавах своего алого одеяния.

– И в чем сомневаешься ты, Валид?

Густые усы горца дрогнули, оттого что повторили его имя, и он оглянулся, ища поддержку у товарищей. Они оставались далеко за спиной и старались не встречаться глазами ни с ним, ни с Басраканом. Валид набрал в легкие воздуха.

– Мы пришли сюда – многие из нас, – потому что слышали, что древние боги благоволят тебе. Те, кто пришел раньше нас, рассказывают о сказочном звере, символе этого благоволения, но я не видел этого существа. Однако что я действительно видел, так это то, что горцев послали биться с заморийскими солдатами, которые всегда до этого резали нас, как баранов. И я еще не видел, чтобы эти воины вернулись.