– Да, я готов.

Ивар Нордстен улыбнулся, но эта улыбка не отличалась мягкостью, как, впрочем, и все предыдущие.

– Вы сейчас приняли единственное разумное решение, – оказал он. – Итак, Викери, я оставляю вас – работайте. У камина есть звонок, на который всегда кто-нибудь ответит. Быть может, поужинаете со мной?

– Спасибо, – ответил Святой.

Когда хозяин дома удалился, Саймон швырнул сигару в камин и закурил сигарету, потом другую. С полчаса он расхаживал по мастерской, иногда останавливаясь, чтобы рассмотреть оборудование, бумагу или образцы облигаций. Саймон напряженно думал, о чем свидетельствовали его сошедшиеся в линию брови. Однажды его рука ощупала пистолет, который он предусмотрительно захватил, когда собирался. Ведь из слов Ивара Нордстена он понял: ему, Тиму Викери, отказавшемуся от сделанного предложения, не будет позволено вынести во внешний мир то, что он узнал здесь.

Итак, Нордстену нужны поддельные облигации двенадцати стран. Зачем? Явно не в обычных для подобных фальшивок целях. Но зачем же тогда?

Святой постарался припомнить все, что он знал о Нордстене. Его имя было не столь широко известно, как имена Рокфеллера и Моргана. Но в определенных кругах его знали хорошо, а Саймон Темплер предпочитал иметь хотя бы поверхностные сведения о тех областях финансовой жизни общества, где деньги считают миллионами, чего простые люди с улицы даже и не представляют. Именно в таких областях и был известен Ивар Нордстен, так что Святой о нем слыхал.

Очень немногим людям, чьи интересы лежат в малоизвестных отраслях промышленности, Ивар Нордстен был знаком как "бумажный король". Начав с маленького заводика в Швеции, он создал целую сеть предприятий, контролировавших практически все производство бумаги в Скандинавии, Германии, Бельгии, Франции, Швейцарии и Голландии. Более половины всей потребляемой Европой бумаги производилось под его контролем. Недавно Нордстен приобрел крупнейшие бумагоделательные заводы в Австрии и Дании, а также проник в Великобританию с таким капиталом, который позволил ему практически добиться финансовой монополии в важнейших европейских странах – потребителях и производителях бумаги. И даже это Нордстена не удовлетворяло: ходили слухи, что он ведет переговоры о кредитах и объединении компаний, которые связали бы крупные концерны Соединенных Штатов и Канады в гигантскую организацию, где он был бы диктатором: это был бы неуязвимый всемирный трест, который фактически смог бы выставлять счета любой отрасли, где используется бумага, и который довел бы и без того огромное состояние Нордстена до астрономических величин. Это был тот Ивар Нордстен, о котором Аннет Викери никогда не слышала, – ведь любопытная черта современной цивилизации заключается в том, что простые смертные сравнительно мало знают о финансовых воротилах, но только до тех пор, пока эти воротилы не попадают на скамью подсудимых. И это был тот Ивар Нордстен, которому понадобился отсидевший в тюрьме фальшивомонетчик, чтобы подделать двенадцать резных серий государственных облигаций различных стран.

Саймон Темплер уселся в кресло и разложил на коленях образцы облигаций. Вторая сигарета догорела до конца и обожгла ему пальцы. Желанию Нордстена могло быть только одно объяснение, и от одной этой мысли у Святого голова шла кругом.

В час дворецкий принес ему поднос с отличным обедом и спросил, что он будет пить. Саймон спросил бутылку вина "Либфраумильх", и дворецкий тотчас же принес именно это вино.

– Мистер Нордстен просил узнать, не хотите ли вы послать письмо своей сестре, – спросил он.

Саймон быстро подумал: "Они ведь ожидают, что я как-то буду поддерживать связь с "сестрой", но совершенно очевидно, что к себе домой звонить отсюда нельзя".

– Если подождете минуточку, я сейчас же черкну ей записку, – ответил Святой.

Он набросал несколько самых обычных фраз на листке бумаги, а на конверте надписал имя Аннет Викери и вымышленный адрес где-то в северной части Лондона.

В половине третьего дворецкий пришел за подносом, спросил, не нужно ли чего-нибудь еще, и снова вышел. Саймон подошел к чертежной доске, приколол к ней одну из облигаций, наложил сверху кальку и начал копировать линии и рисунки для клише. Это он еще мог сделать, но далее его познания о механике изготовления подделок не шли. Просто Саймон посчитал разумным сделать хоть что-то, что оправдало бы его аванс, а дальше – как будет угодно судьбе.

Он проработал два часа, когда дворецкий принес чай. Святой палил себе чашку, взял сигарету и подошел к окну. Ему надо было еще кое-что обдумать, и это "кое-что" касалось состояния мозга старшего инспектора Тила, который к этому моменту, наверное, так раскалился, что его обладатель обжег бы пальцы, если бы неосторожно почесал в затылке. Конечно, задний номер такси разглядеть было невозможно, как невозможно было узнать Святого в том эксцентричном таксисте. Но Клод Юстас Тил видел его всего за несколько минут до развернувшихся в последующем событий, а Саймон отлично знал, каким образом работает мысль инспектора. Тил с самого начала данного приключения представлял собой дополнительную трудность, и Святой пока не видел, как его можно обойти.

В мастерской было довольно душно, а панорама зелени, которую можно было видеть из окна, выглядела весьма заманчиво. Святой испытал непреодолимое желание прогуляться и обдумать все свои проблемы на свежем воздухе. Нордстен, по его мнению, не мог иметь против этого никаких возражений. Он подошел к двери, повернул ручку и застыл на месте: дверь была заперта. Саймон впервые по достоинству оценил те качества Нордстена, которые принести ему такой огромный успех.

– Это становится все более любопытным, – сам себе сказал Саймон и вернулся в кресло, чтобы еще поразмышлять. Он понял: его предположение о том, что Нордстен не позволит ему уйти, даже если он откажется от денег, верно лишь наполовину. У Саймона вдруг появилось нехорошее предчувствие, что, по мнению Нордстена, у этой его странной работы может быть только один конец. Сейчас он уже ясно видел намерения финансиста, но его собственным планам это никак не соответствовало.

Закурив очередную сигарету, Святой снова подошел к окну. Рамы были полуоткрыты, и он распахнул их настежь, Высунувшись из окна, чтобы подышать воздухом и полюбоваться видом, Саймон увидел черноволосого человека со шрамом на лице, который вышел из-за угла дома и посмотрел вверх. Святой едва подавил желание приветственно помахать ему, а человек медленно прошел под окно и остановился, пристально разглядывая цветочную клумбу. Святой так и не успел до конца осознать значение этого факта. За его спиной открылась дверь, и на пороге возник дворецкий.

– Вам что-нибудь нужно, мистер Викери?

Саймон повернулся, оперся на подоконник и спросил:

– А откуда вы узнали?

– Мне показалось, что вы ходите по комнате, сэр.

– Я действительно подходил к двери, – утвердительно кивнул Святой, – но она была заперта.

– Дверь заперта по приказу мистера Нордстена, сэр, – ответил дворецкий с непроницаемым лицом. – Он не хочет, чтобы в эти комнаты входили другие слуги, кроме меня. Так что вам нужно, сэр?

– У меня кончились сигареты, – небрежно сказал Саймон. – Нельзя ли принести?

Когда дворецкий ушел, Святой внимательно осмотрел рамы и обнаружил крохотные электрические контакты, которые явно приводили в действие сигналы тревоги где-то внутри дома. Он понял, что ни в чем нельзя недооценивать предусмотрительного Нордстена.

В шесть часов снова пришел дворецкий и принес вечерний костюм. Саймон принял душ и переоделся – костюм пришелся как раз впору, – и без четверти семь дворецкий проводил его в библиотеку со всей церемонностью, которая подобает почетному гостю. Нордстен уже был там, и его грудь пересекала лента какого-то иностранного ордена.

– Я очень рад, что Трусанефф угадал ваш размер, – сказал он, с улыбкой поднимаясь навстречу Саймону. – Что будете пить – мартини или херес?