Однажды Эдит предложила мне съездить в Уормер и Дилл, два небольших городка в нескольких милях на побережье. Я с радостью согласилась, и мы отправились туда, когда остальные девочки пошли на занятие к священнику.

Стоял чудесный день середины апреля. Море отливало зеленоватой голубизной, и дул легчайший ветерок. Золотистое великолепие цветущего утесника радовало глаз. Вдоль оград пастбищ виднелись сиреневые пятнышки фиалок. Я с радостью вдыхала весенний запах земли, ощущая ласковую теплоту солнца. Я уже давно не испытывала такого приподнятого настроения. Возможно, на меня повлияла чудесная весенняя погода, вид усыпанных цветами кустарников, пение птиц. Все это, казалось, обещало сердцу близкую радость, и мне так хотелось верить, что в этой картине пробуждающейся природы было нечто символическое. Щебетали и заливались трелями то ласточки, то дрозды, синицы и щеглы. Но чаек слышно не было, их тоскливые крики, как я заметила, раздаются чаще в хмурую погоду.

— Когда на море штормит, чайки возвращаются на сушу, — пояснила Эдит. — То, что их нет, видимо, предвещает хороший день.

Я призналась, что никогда раньше не видела такое великолепие цветущего утесника, на что Эдит ответила, что есть старая поговорка: когда цветет утесник — время поцелуев.

Ее лицо осветила прелестная улыбка. Затем она добавила:

— Это, конечно, шутка, миссис Верлейн. Ведь утесник цветет по всей Англии в разное время.

Эдит становилась все более жизнерадостной и с большим удовольствием рассказывала мне о местной природе. Никогда прежде я не осознавала, насколько мне привычнее городская жизнь. Лондонские парки, Тюильри, Булонский лес — вот чем ограничивалось мое знакомство с природой. Здесь все было другим, и я с радостью вбирала в себя этот мир.

Внезапно Эдит остановила повозку и сказала, что с этого места можно увидеть стены Уолмерского замка.

— Там когда-то было три замка, — сообщила она мне, — всего в нескольких милях друг от друга. Но сохранились только два. От Сэндона остались одни развалины. Море наступает, и берег подмыло. Но Диллский и Уолмерский замки в прекрасном состоянии. Если посмотреть на них сверху, то можно убедиться, что они имеют форму розы Тюдоров5. Это скорее даже крепости, которые защищали побережье.

Я посмотрела на выложенные из серого камня стены Уолмера, резиденции губернатора Пяти портов графства Кент. Потом перевела взгляд на море.

— Вы ищите обломки кораблей, затянутых песками? — спросила Эдит. — Сегодня они должны быть хорошо видны. Вон там… Смотрите.

Она указала направление, и я увидела трагичные остовы мачт, казавшиеся на расстоянии не более, чем тростинками.

— Это место называют «Пески-пожиратели кораблей», — сказала Эдит и невольно содрогнулась. — Один раз я видела их вблизи. Мой муж возил меня туда посмотреть. Он полагает, что я должна… должна избавиться от своих страхов, — и чуть ли не извиняющимся тоном она добавила:

— Он, конечно, прав.

— Вы были совсем рядом с этими песками?

— Да, он… он сказал, что это безопасно в определенное время.

— И как там?

— Тоскливо и пустынно, — прикрыв веки, проговорила Эдит. — Во время приливов море накрывает пески, самое глубокое место оказывается на глубине примерно трех метров. Поэтому моряки часто и не догадывались, что внизу под ними кроются страшные пески, готовые заглотить их.

— А вы их видели? — нетерпеливо спросила я.

— Да, когда спал прилив, — ответила Эдит, и я почувствовала, что даже вспоминать об этом ей неприятно, но она уже не могла остановиться. — Только в это время и можно их увидеть. Но когда не видишь, а только знаешь, что они там внизу, становится еще страшнее. Ведь невидимое может внушать еще больший страх, чем зримое.

— Да, это верно, — согласилась я.

— Во время отлива там чистейший, золотистый песок весь в мелкой ряби. В некоторых местах есть впадины, в которых задерживается вода; присмотревшись можно заметить, что песок движется, образуя иногда жуткие фигуры, наподобие чудищ с когтистыми лапами… Они словно ждут, что кто-нибудь туда забредет, и тогда они на него набросятся и утянут вниз.

Над головой у нас все время кружили чайки. Их крики звучали тоскливо.

— О, там страшно, там так одиноко и пустынно. Говорят, что в тех песках водятся привидения. Я как-то разговаривала с одним человеком из команды плавучего маяка «Северный Гудвин», и он сказал, что, когда бывает на дежурстве, то иногда слышит душераздирающие крики со стороны песков. Правда, многие утверждают, что это просто чайки, но он не очень в это верит. Ведь в песках происходили жуткие трагедии, поэтому вполне возможно, что…

— Думаю, в подобных пестах у людей нередко возникают самые невероятные фантазии.

— Это верно, но есть в песках некая особая жестокость. Муж об этом мне рассказывал. Оказывается, чем больше прикладывать усилий к тому, чтобы из них вырваться, тем сильнее они засасывают. В давние времена там не было маяка. Теперь он есть, и про этот Гудвинский маяк говорят, что он самое большое благодеяние, когда-либо сделанное для моряков. Если бы вы видели пески, миссис Верлейн, вы бы поняли, что это так и есть.

— Я и сейчас понимаю.

Эдит мягко тронула поводья, и лошадь опять зацокала по дороге в Дилл. Я вдруг представила себе, как Нейпьер возил туда Эдит, как она не хотела видеть эти пески. Он наверняка смеялся над ее боязнью, оправдывая себя тем, что должен научить ее быть смелой, но на самом деле в нем говорило садистское желание причинить ей боль.

Эдит, видимо, решила сменить тему разговора и начала рассказывать, как отец возил ее в детстве в Лоувет Стейси. В те времена этот дом казался ей Эльдорадо.

— В Лоувет Стейси все вызывало восхищение, — призналась она мне. — Тогда был еще, конечно, жив Бо.

— Вы хорошо его помните?

— О, да, Бо забыть невозможно. Он был похож на рыцаря… рыцарь в сверкающих доспехах. У меня была книга, и там на картинке был изображен такой рыцарь. Мне тогда было всего четыре года, и Бо часто катал меня верхом на пони, и все время поддерживал, чтобы я… — лицо у Эдит слегка напряглось, — …чтобы я не боялась. Иногда он сажал меня на свою лошадь и обычно говорил: «Ничего не бойся, Эдит. Пока я с тобой, бояться не надо».

Бедная Эдит, из ее слов невозможно было не понять, что она сравнивает обоих братьев.

— Его все любили. Он был таким обаятельным и никогда не сердился, — на ее лице опять появилось напряженное выражение. Значит, Нейпьер сердится часто, его раздражает ее простота и бесхитростность.

— Бо всегда был веселым, — продолжала Эдит. — Его все веселило. Потом меня вдруг перестали возить в Лоувет Стейси, и мне было очень жаль. А потом, когда я опять сюда приехала, все здесь было уже по-другому.

— А когда вы в детстве сюда приезжали, ваш муж был здесь?

— Да. Но он никогда не обращал на меня внимания. Я плохо его помню. А потом спустя много времени — кажется, почти целую вечность, — отец снова меня сюда привез. Ни Бо, ни Нейпьера здесь уже не было. И все тут изменилось. Тут уже жили Элис и Оллегра. Нас стало трое. Правда, они были на несколько лет младше меня.

— Но все-таки у вас было с кем проводить время.

— В общем-то да, — ответила Эдит с сомнением в голосе. — Я думаю, отец волновался, что будет со мной. Он знал, что долго не проживет, потому что у него была чахотка. Он договорился с сэром Уилльямом, что тот станет моим опекуном. Я переехала в Лоувет Стейси, когда он умер.

Бедная Эдит, она осталась одна, когда ей так нужен был кто-то, чтобы помочь в трудный момент взросления.

— Теперь, я думаю, вы довольны тем, что стали хозяйкой такого дома.

— Да, я всегда его очень любила.

— Теперь в вашей жизни все наладилось. Вы, должно быть, чувствуете себя вполне счастливой.

Как было глупо с моей стороны говорить такое, ведь она явно не выглядела счастливой, и в ее жизни далеко не все было ладно.

Дорога спустилась к морю. Тихие волны с мягким шуршанием набегали на гальку.