— Можно подумать, тебе впервые приходится выпускать дублершу. Ничего ужасного не случится, только не впадай в истерику и попытайся рассуждать здраво. Тебе нужно, не откладывая, взяться за дело, Долли. Разумеется, скорее всего я поправлюсь, до спектакля еще два часа. Но, пока что…
— Эта девушка здесь? — спросил Долли.
— Да, — ответила я. — Позвать ее сюда?
— Немедленно.
Я поднялась к Лайзе в комнату. Она выжидающе взглянула на меня.
— Мама не здорова, — сказала я. — У нее страшная рвота и головокружение. Приехал Долли. Она боится, что сегодня не сможет играть.
Лайза пристально смотрела на меня, безуспешно пытаясь скрыть свою радость. Впрочем, я понимала, что это вполне естественно.
— Она, что — совсем разболелась?
— Нет, это только приступ разлития желчи. Ей нужно полежать — когда она встает, у нее кружится голова. Сомневаюсь, что она сможет играть сегодня. Тебе нужно сейчас же спуститься вниз. Долли как тигр в клетке мечется по комнате, а мама пытается его успокоить.
— Он, наверное, в ярости.
— Как обычно, ты же знаешь Долли.
— Он не доверит мне это.
— Придется, — сказала я. — Если бы он считал, что ты с этим не справишься в случае необходимости, он бы не поставил тебя дублершей.
— А твоя бедная мама, как это ужасно!
— Не думаю, что это что-нибудь серьезное. Она считает, что съела что-то неподходящее. Поторопись. Чем дольше ты заставишь ждать Долли, тем больше он рассвирепеет.
Она поспешила вниз, а я пошла к себе.
Конечно, может быть, это счастливый шанс для Лайзы. И вполне естественно, эта мысль затмевает сейчас для нее все остальное.
К вечеру мама почувствовала некоторое облегчение, но не настолько, чтобы ехать в театр. Мне хотелось остаться возле нее, но она сказала, что я должна быть с Лайзой и подбадривать ее перед выходом.
— Бедная, я знаю, как она сейчас переживает. Но должна сказать, у нее крепкие нервы. И они ей сегодня пригодятся.
— Она настроена очень решительно.
— И правильно. В нашем деле, чтобы добиться успеха, нужно действовать решительно и с полной отдачей, можешь мне поверить. Однако, излишняя самоуверенность тоже ни к чему. Хотя этого у нее нет. Она все время опасается, что сорвется на верхних нотах или упадет лицом вниз на пол вместо того, чтобы попасть в объятия своего жениха. Какая-то смесь страха и уверенности, с этим нелегко справиться. Кто-кто, а я это хорошо знаю! Но это ее шанс, возможность показать себя. Выступит хорошо — Долли ее приметит, а провалится — так и останется в кордебалете до конца своих дней. Пожелаем ей удачи. Она знает все вокальные номера, все танцы. Конечно, это вращение в конце первого акта — весьма коварный момент, я и сама несколько раз на этом чуть не сорвалась.
Итак, я поехала в театр переживать за Лайзу.
Занавес вот-вот должен был подняться. Сидя в ложе рядом с Робером Бушером, я оглядывала зал. В течение этих нескольких минут мы были единственными зрителями, знавшими о том, что должно произойти.
Раздвинули занавес, и на сцену вышел Долли.
— Леди и джентельмены, с большим сожалением должен сообщить вам, что Дезире больна и не может быть сегодня с вами.
По залу прокатилось дружное «ах!». Пройдя через партер, ропот достиг балкона и галерки. Я с опаской глядела на зрителей. Эти люди, действительно, заплатили за то, чтобы видеть Дезире.
— Всего несколько минут назад, перед тем как отправиться сюда, я был у нее, — продолжал Долли. — Дезире крайне огорчена тем, что она вынуждена разочаровать вас. Она просила меня передать вам ее искренние извинения. Кроме того, она умоляет вас, любящую и любимую ей публику, дать возможность Лайзе Феннел показать, на что она способна. Дезире полностью доверяет Лайзе и, я уверен, после сегодняшнего спектакля вы будете придерживаться того же мнения. Я знаю, как вы все любите Дезире, но вы ведь не хотите, чтобы она больная была сейчас здесь, на сцене, вместо того, чтобы лежать в кровати. Она передает вам всем привет. Она также жаждет встречи с вами, как стремитесь к этому вы. Но она искренне надеется, что вы дадите Лайзе ее шанс и не будете разочарованы.
Занавес взлетел вверх. Началась первая танцевальная вставка и появилась Лайза, очень точно имитируя Дезире в «Мадам, что вам угодно?».
Это был хороший спектакль. Я следила за каждым движением Лайзы, особенно в самых каверзных местах, таких, как вращение в конце первого акта. Зал аплодировал. Некоторые из зрителей, наверное, понимали, как нелегко приходится сейчас бедной девушке и, отбросив свое разочарование тем, что перед ними не Дезире, старались ободрить дебютантку.
— По-моему, все идет хорошо, — шепнула я Роберу.
— Она так похожа, — прошептал в ответ он. — Копирует ее, да? Это как тень Дезире, ты меня понимаешь?
— Да, я понимаю, что вы имеете в виду, — ответила я. — Но мне кажется, зрители не разочарованы.
— О, нет, нет! Однако они не забывают, что платили за то, чтобы увидеть Дезире! В определенном смысле Лайзе не повезло, что ей приходится подражать именно Дезире. Если бы кому-нибудь другому, кому-то… Как бы это сказать? Не имеющему такой яркой индивидуальности, не столь выразительному, ей было бы легче. Нет, конечно, все совсем неплохо, но это — не Дезире.
Я его понимала. Она старалась как можно точнее подражать Дезире, жертвуя ради этого собственной индивидуальностью. Если бы она попыталась быть самой собой, а не бледной копией Дезире, она произвела бы лучшее впечатление. А сейчас она была как бы Дезире, но без ее неподражаемого пленительного обаяния.
Я вернулась домой в экипаже вместе с Мартой и Лайзой. Лайза казалась вконец измученной, но довольной.
Зрители шумно аплодировали ей в конце, а кто-то в партере даже кричал «браво!».
— Там были репортеры, — сказала Лайза. — Что они завтра напишут, хотела бы я знать.
Я отнеслась к ней с сочувственным пониманием. Она придает этому слишком большое значение, думала я. Возможно, в газетах появится две-три строчки, но в них будет больше о болезни Дезире, чем о Лайзе в образе графини Мауд.
Лайза по всей видимости полагала, что ее «боевое крещение» и несколько возгласов «браво» в партере должны были потрясти весь театральный мир.
Мама ждала нас. Выглядела она уже значительно лучше и горела нетерпением поскорее все узнать. Как реагировал зал? Как получился у Лайзы этот коварный пируэт в конце первого акта? Легко ли дались ей верхние ноты в дуэте «Даже будь ты продавщицей, я б все так же любил тебя»? И как ее па совпали с движениями жениха?
Все прошло лучше, чем она могла мечтать, заверила ее Лайза.
— Ну, теперь я могу спать спокойно, — сказала мама. — Милая моя девочка, я уверена, что ты была великолепна. А Долли, что он сказал?
— Он что-то проворчал, — сказала Лайза.
— А что это было за ворчание? Мы всегда узнаем, в каком он настроении по тому, как он ворчит.
— Он удовлетворенно ворчал, — сказала я.
— Ах, слава Богу! Думаю, он остался доволен, иначе он был бы уже здесь и топал ногами.
— Пора ложиться спать, — сказала я, — Лайза совершенно без сил, — и, повернувшись к маме, добавила, — а ты еще болеешь. Так что, спокойной ночи, мама, дорогая.
— Спокойной ночи, мой ангел.
Мы расцеловались, а Лайза стояла и смотрела на нас. Потом она тоже подошла к маме и обняла ее.
— Благодарю вас, — сказала она. — Благодарю вас. Я всем обязана вам.
— За сегодняшний вечер ты должна благодарить не меня, моя милая, а эту мерзкую испорченную рыбу, — сказала мама.
Мы все засмеялись, а мама продолжала:
— Я рада за тебя, моя милая. Это был твой шанс, и ты сумела не упустить его. Вот так и надо действовать.
На лице Лайзы отразилось раскаяние.
— Мне очень жаль, что это случилось из-за вашей болезни.
— Ах, перестань. Не упускай возможностей и будь за них благодарна. А откуда они на тебя свалились — какая разница.
На этом мы и разошлись по своим комнатам.
На следующее утро сообщений в газетах было немного — всего лишь несколько строчек о том, что Дезире больна и что ее заменяла дебютантка Лайза Феннел. Комментариев к ее выступлению не было.