— Мы никогда не бывали… — начала было я.

— Это странно. К нам часто приезжают гости. Мама любит общество.

Эти его слова меня удивили. Я и не подозревала о существовании миссис Клеверхем.

— Наверное, миссис Клеверхем не часто бывает в Лондоне? — спросила я.

— Вообще-то, ее обычно называют леди Констанс. Ее отец был графом, и она унаследовала титул.

— Леди Констанс Клеверхем, — пробормотала я.

— Да, верно. Честно говоря, она не в восторге от Лондона. Бывает здесь изредка — купить платье или еще что-нибудь.

— По-моему, у нас она никогда не бывала, иначе бы я знала об этом — я всегда дома.

Было очевидно, что ему такая ситуация тоже показалась довольно странной и даже таинственной.

— Наш дом всегда полон гостей, одни уезжают, другие приезжают, — продолжала я. — Особенно в такие моменты как сейчас, накануне премьеры.

— Должно быть, это так интересно, когда мама — знаменитость.

— Да, конечно. И она — самый замечательный в мире человек. Ее все любят.

Я рассказала ему, как это бывает, когда спектакль готовится к сдаче. Рассказала, как в доме постоянно слышится пение и реплики из спектакля, потому что всегда бывали какие-то сцены, которые маме хотелось проиграть еще раз с партнерами, и ее больше устраивало собирать их для этого у себя дома.

— Играя какую-то роль, она настолько входит в образ, что перевоплощается в свою героиню, и нам всем приходится привыкать к этому. В данный момент она графиня Мауд.

— А кто такая графиня Мауд?

— Продавщица, но на самом деле — графиня.

— А, так значит, это музыкальный спектакль?

— Да, именно это у мамы получается лучше всего. Пение и танцы — она просто создана для этого. Других ролей она почти не играет. Скорее бы вышел этот спектакль «Графиня Мауд». Перед премьерой мама обычно ужасно нервничает, хотя отлично знает, как и все мы, что она, как всегда, будет великолепна. Потом все уляжется, пройдет время, и спектакль начнет понемногу ей надоедать. И в конце концов он сойдет со сцены, и все начнется снова. Мне нравится, когда у нее перерывы между ролями. Тогда мы больше бываем вместе, и нам так весело. До тех пор, пока ею опять не овладеет беспокойство и не появится Долли с новой пьесой.

— Долли?

— Дональд Доллинггон. Вы, вероятно, слышали о нем.

— Да, актер и менеджер. По-моему, сейчас он больше работает как администратор, чем играет в спектаклях.

Раздался бой часов, стоявших на каминной полке.

— Я пробыла здесь уже почти час, а пришла только для того, чтобы передать записку.

— Мне было очень приятно беседовать с вами все это время.

— Дома, наверное, уже беспокоятся; думают, не случилось ли со мной что-нибудь.

Он взял мою руку и задержал в своей на несколько мгновений.

— Надеюсь, ваш отец приведет вас как-нибудь к нам, пока вы здесь, в Лондоне.

— Мне бы очень этого хотелось.

— И вы обязательно должны побывать на премьере «Графини Мауд».

— Непременно буду.

— Ну, тогда мы еще увидимся.

— Я провожу вас.

— О, мне совсем недалеко.

— И все же, я провожу вас.

Он настаивал, а поскольку его общество мне доставляло удовольствие, я не стала протестовать.

Когда мы подошли к нашему дому, я предложила ему зайти.

— Мне бы очень хотелось познакомиться с вашей мамой, — сказал он. — У нее такой чудесный голос.

— Да, вы правы, — подтвердила я. Когда мы вошли в прихожую, я услышала голоса, доносившиеся из гостиной.

— Она дома, — сказала я. — У нее кто-то есть, но, все равно, проходите.

Мама тоже услышала, что я пришла.

— Это ты, дорогая? — окликнула она. — Иди, посмотри, кто к нам пришел.

— Может быть, мне лучше… — пробормотал Родерик Клеверхем.

— Нет-нет, у нас всегда гости.

Я отворила дверь.

— Оказывается, тебе вовсе не надо было ходить, — начала мама.

Рядом с ней на диване сидел Чарли. Он вперил взгляд в моего провожатого, и я сразу заметила, что тот крайне смутился.

— А я как раз говорила Чарли, что написала ему записку, и ты пошла относить ее, — сказала мама.

Улыбаясь, она смотрела на Родерика, ожидая, что его представят.

— Дезире, это мой сын, Родерик, — проговорил Чарли.

Она встала, взяла его за руку и с улыбкой стала говорить, как ей приятно с ним познакомиться.

Но я заметила, что возникла довольно неловкая ситуация, и все потому, что я привела Родерика и они с Чарли встретились лицом к лицу в доме моей мамы.

Маме всегда отлично удавалось сглаживать всякие неловкости. Сейчас она как будто разыгрывала сцену из спектакля, реплики звучали немного неестественно. Через несколько минут Чарли, казалось, уже вообще не способен был произнести ни слова.

А мама все говорила:

— Как я рада познакомиться с вами. Долго ли вы еще пробудете в Лондоне? Погода стоит прекрасная. Я бесконечно люблю весну, а вы?

Мне пришло в голову, что эта ситуация начинает забавлять ее, и она со всей естественностью входит в предназначенную для нее роль.

— Мне было очень интересно узнать об этих удивительных находках на ваших землях, — сказала я Чарли.

— Да-да, конечно, — согласился Чарли. — Это очень и очень интересно.

Мама непременно хотела послушать об этом. Она говорила, как это удивительно и необыкновенно, как они должны гордиться этим, как замечательно — найти нечто такое, что пролежало в земле столько лет.

Потом она спросила Родерика, не хочет ли он выпить рюмочку шерри или чего-нибудь еще. Он отказался, сказав, что ему уже пора идти, и что он был очень рад познакомиться с нами обеими.

— Вы только подумайте, как забавно, — сказала мама. — Пока я тут посылала записку вашему отцу, он в это самое время как раз направлялся сюда.

Вскоре Чарли и его сын ушли.

Как только они вышли за дверь, мама откинулась на диванные подушки и, состроив гримасу притворного раскаяния, проговорила:

— О, Боже! Что мы с тобой наделали!

— Не понимаю, о чем ты? — спросила я.

— Остается только молиться за то, чтобы это никогда не достигло ушей грозной леди Констанс.

— Я только сегодня узнала, что это жена Чарли. Никогда не думала, что у него есть жена.

— У большинства мужчин есть жены, они их держат где-нибудь взаперти.

— И леди Констанс живет взаперти в этом великолепном старом поместье с остатками римских поселений.

— Мне представляется, что и сама она похожа на старую римскую матрону.

— А какие они?

— Ах, это такие женщины, которые все знают, все делают правильно, никогда не ошибаются, всегда соблюдают приличия и ждут, что все остальные будут вести себя таким же образом, и тем самым, чаще всего, отравляют жизнь другим, обычным людям.

— Наверное, Чарли рассказывал тебе о ней.

— Я только знала о существовании леди Констанс, вот и все. А этот молодой человек симпатичный. Надо полагать, он пошел в отца.

— Но Чарли, он же твой лучший друг. Как же это он никогда не рассказывал тебе о своей жене?

Она взглянула на меня и рассмеялась.

— Ну, видишь ли, здесь не все так просто. Леди Констанс никогда бы не позволила своему мужу водить дружбу с какой-то ветреной актрисой, ведь так? Поэтому-то она никогда не слышала обо мне, а мы не разговаривали о ней.

— Но Чарли так часто приезжает в Лондон…

— Это бизнес, моя дорогая. Есть тысячи мужчин, которых бизнес заставляет уезжать из дома. Ну, а я для Чарли что-то вроде части его бизнеса.

— Ты хочешь сказать, что если бы она знала, то запретила бы ему бывать у нас?

— Можешь не сомневаться.

— Но теперь это стало известно ее сыну.

— Я знала, что мне не следует посылать тебя с этим письмом. Я поняла это сразу же после твоего ухода. Думала, ты только отдашь его и все.

— Я так и собиралась сделать. Но горничная провела меня в гостиную. Я ожидала встретить там Чарли, а ко мне вышел Родерик. Боюсь, это я во всем виновата.

— Ну, что ты! Если в этом и есть чья-либо вина, то прежде всего моя. Это ведь я послала тебя. Ну, ладно, давай больше не будем волноваться по этому поводу. Чарли — не ребенок, и Родерик тоже, сам должен догадаться.