- Безумный, о чем бесишься? Забудем все и будем друзьями.

- О чем бешусь? - кричит А... - По-твоему безделка, что ты оскорбил мою жену и после того отнял у меня жизнь!

- Узнай же наконец истину, - отвечает тот. - Я был возлюбленным твоей жены, и когда роман этот наскучил мне, она отомстила клеветой!

Не знаю, стали ли они друзьями после этого, но неожиданное разъяснение обдало холодом.

Два родственника сидели вместе.

- Я создан был для стихотворения, - говорил один из них. - Мои первые произведения имели громадный успех!- Знаю это лучше тебя, ответил другой. - Я же писал критику о них во всех журналах.

- Ты?! Трудно же было тебе это сделать.

- Конечно, но я любил тебя так горячо, что все было мне нипочем.

Номер первый стал задумчив и после непродолжительного молчания сказал:

- Я был в моде, но вдруг критика изменилась, и, несмотря на все старания, я не мог уже найти издателя для своих творений.

- И это могу объяснить тебе: твоя мать говорила, что ты не имеешь ни малейшего авторского дарования, между тем как способности твои к торговле несомненны. Она умоляла меня со слезами спасти тебя от погибели. Я понял, что она права, и принял всевозможные меры, чтобы уничтожить твою литературную славу. Таким образом ты стал хорошим торговцем и патриотом.

- И попал в ад! Был ли бы я здесь, если б не помешали моему назначению!

- Не могу ответить на этот вопрос. Не знаю, открыла ли бы тебе поэзия двери рая. Но знаю, что я хлопотал о твоем благе.

Торговец-поэт отвернулся с негодованием от него.

Два монаха разговаривали между собою.

- Скажи мне, как попал ты в монастырь? - спрашивал один из них.

- Очень просто. Я любил Лизеллу Нери, она отвергла меня, я удалился от мира и всю жизнь раскаивался в своей глупости. А ты?

- Я любил тоже Лизеллу и сделался ее мужем, но скоро жить с ней стало так невыносимо, что я нашел единственным спасением бежать в монастырь. Когда впоследствии устав святой обители казался мне тяжелым, стоило мне вспомнить Лизеллу, чтобы примириться с своей участью.

Мартын, бедный Мартын, где ты? Какую несправедливость потерпел ты от меня! Она была красива, та девочка, несмотря на свою молодость. Она просила подаяния. Я вырвал ее из унизительного положения и поместил в известное семейство на воспитание. Она, казалось, понимала, что недаром я заботился о ней. Как познакомились они с Мартыном, не знаю, но полюбили они друг друга, и он объявил мне свое намерение сойтись с молодою девушкою. Я отказался уступить ее, и тогда он покинул меня вместе с нею. Что хотел он сообщить потом? Вот загадка, на которую я напрасно ищу ответа!

Шестое письмо

Опишу тебе Лили, хотя трудно припомнить ее ребенком, когда перед глазами вижу ее уже взрослою девушкою. Она была креолка. Тонкие, хотя не вполне правильные черты лица, черные блестящие волосы и темно-синие, почти черные глаза, всегда, как две звездочки, сверкающие из-под длинных ресниц. Стройный, гибкий стан, миниатюрные ноги и руки, вот ее наружность. Лучшим украшением ее был смеющийся сквозь слезы взгляд. Креолки необыкновенно своевольны, прихотливы, ленивы, но эти недостатки не были присущи Лили. С пылкой душой она соединяла ласкающее, полное неги обращение. Всегда готовая уступать во всем другим, она была тверда для того, что казалось ей долгом. Она жила самоотвержением. Главная цель, первая потребность ее жизни была облегчать горести других, сочувствовать им, сострадать каждому. Она плакала от умиления при добром слове, сказанном ей, и бросалась мне на шею, в порыве благодарности, за любящий взгляд. Немногие понимали ее, так как она была сосредоточена, любила уединение и дичилась всех, кроме меня, несчастного! Она не подозревала зла в людях, хотя знала о существовании греха. Мирская грязь не касалась ее. Я чувствовал, что эта девочка не создана для света, но с восторгом мечтал, что я первый открою перед ней тайны бытия, докажу, что и она человек, созданный из плоти и крови! Бедная Лили! Какая противоположность между нею и мною! Она училась мало, жила сердцем, а не разумом. История больше других наук занимала ее, в ней она читала о страданиях человечества и задумывалась над ними. Напрасно старались мы отвлечь ее от такой мечтательной жизни, невозможно было противостоять природе. Рассказ об искуплении людей крестной смертью Спасителя произвел на нее сильное впечатление. Я думаю, ангелы считали слезы, пролитые ею над Евангелием. Позднее крестовые походы составили для нее новый интерес.

Сын Божий был ее первой любовью, крестовые походы - первой мечтой. Изучая их, она сама стремилась к святой земле. Приятельницы подтрунивали над ней, и тогда она перестала говорить о своем желании посетить гроб Господень. О! Как глубоко чувствовал я, что не стоил ее! Я искал красоты и УДОВОЛЬСТВИЯ, а эта детская душа была чиста, как кристалл. Время уходило. Мать моя посоветовала мне ехать в чужие края на несколько лет, утверждая, что после разлуки я лучше оценю свое счастье. Кстати, и по делам мне нужно было отлучиться, и я простился с Лили. Она, рыдая, бросилась мне на шею; силой оторвали ее от меня. Трогательны были письма от нее, написанные, казалось, ангельской рукой, - так было чисто, возвышенно их содержание. После долгого отсутствия я наконец возвратился и нашел в ней разительную перемену: из ребенка она развилась в женщину, исполненную красоты и чар. Услышав свое имя, она бросила на меня взгляд любви и радости, и этот один мгновенный взор открыл мне всю ее душу. Я был счастлив, но в то же время и мучился, сознавая, что привязанность ее ко мне так же похожа на мою страсть к ней, как небо на ад.

Для нее составляло действительно то, что для меня было суетою-сует! Мою мать тревожила мысль, что Лили привыкла смотреть на меня как на брата и потребовала, чтоб я жил отдельно. Я повиновался и дал ей обещание не говорить молодой девушке о любви, пока не минет ей семнадцать лет.

При редких свиданиях Лили стала как будто стыдиться меня, но и это имело свою прелесть. Ее здоровье было слабо, и для поправления его мы решились поехать втроем на год в более благоприятный климат. Путешествие это было лучшими минутами моего земного странствования. Мы чувствовали себя в раю, а теперь... я здесь! Я начинаю испытывать на себе влияние Лили. Тебе покажется странным, если я скажу, что, прислушиваясь к ее речам, полным самоотверясения и небесной чистоты, я возвышался над землей и во мне являлось желание быть достойным этого ангела. Я презирал свои дурные наклонности и стыдился, а все-таки изредка во мне пробуждалась животная страсть. Лили не понимала меня, пугалась моей необузданности, но старалась успокоить и проливала слезы вместе со мной.