Я с негодованием уставился на него:

— Ни слова больше, Дживс. Это уже слишком! Шляпы — да. Носки — да. Пиджаки, брюки, рубашки, галстуки, воротники — во всем этом я полагаюсь на ваш вкус. Но фарфоровая ваза, — нет, уж увольте!

— Слушаю, сэр.

— Вы говорите, что ваза нарушает стиль комнаты. А мне она нравится. Я считаю ее художественной, во всяком случае, стоящей заплаченных за нее пятнадцати шиллингов.

— Очень хорошо, сэр.

— Итак, с этим покончено. Если будут спрашивать, то я буду у мистера Сипперлея, в редакции «Майфэр Газетт».

Я вышел, недовольный Дживсом.

Недавно, бродя по Стренду, я попал на один из тех аукционов, куда вас затаскивают почти насильно с улицы за рукав, и купил китайскую вазу с пурпурными драконами, птицами, собаками, змеями и странным зверем вроде леопарда. Весь этот зверинец теперь стоял на полке над дверью моего кабинета.

Ваза мне нравилась. Она была очень ярка и декоративна. Вот почему я так напал на Дживса, который начал ее критиковать. Разве в обязанности камердинера входит критика китайского фарфора?

Я зашел в редакцию «Майфэр Газетт», чтобы излить свою скорбь моему старому другу Сиппи. Когда мальчик впустил меня в кабинет, я увидел, что Сиппи так занят, что совестно его отрывать от дела. Вся эта пишущая братия всегда ужасно занята! Шесть месяцев тому назад Сиппи был веселым, жизнерадостным малым, печатал рассказики и стихи. Но с тех пор, как он стал редактором журнальчика, он сделался чертовски серьезен.

Сегодня Сиппи выглядел еще более занятым, чем обычно. Отложив излияния о моих домашних неприятностях, я решил польстить ему, похвалив последний номер его журнала, который я, конечно, и не думал читать.

Сиппи очень обрадовался.

— Тебе в самом деле понравился журнал?

— Очень.

— Много интересных статей?

— Все, без исключения.

— А поэма «Одиночество»?

— Превосходна. Кстати, кто автор?

— Там есть подпись, — несколько холодно ответил Сиппи.

— Ах, я всегда забываю имена.

— Поэтесса мисс Гвендолен Мун. Ты знаешь ее?

— Не имею чести. А что она, интересная?

— Божественная…

Сиппи откинулся в кресле с устремленным в пространство взглядом, рассеянно кусая резинку, и я немедленно поставил диагноз: Сиппи влюблен.

— Расскажи мне все, дружище.

— Берти, я люблю ее.

— Ты ей признался?

— Как можно!

— А почему бы и нет? Хотя бы в разговоре между прочим.

Сиппи вздохнул.

— Берти, знакомо ли тебе такое состояние, когда чувствуешь себя ничтожным червяком?

— И даже очень. Сегодня Дживс вел себя невозможно… Он стал критиковать купленную мной вазу.

— Она много выше меня…

— Неужели она такая высокая?

— Выше в переносном смысле! Я перед нею прах.

— Неужели?

— Разве ты забыл, что в прошлом году я получил тридцать дней без замены штрафом за то, что ткнул кулаком в пузо полицейского?

— Об этом давно все забыли.

— Все равно. Смею ли я после этого любить ее?

— Ты слишком сгущаешь краски, старина. Ты был выпивши и полез в драку с полицейским.

Сиппи покачал головой.

— Все-таки это нехорошо, Берти. Не утешай меня. Твои слова бесполезны. Ах, я могу только обожать ее издали! В ее присутствии я робею, язык прилипает к гортани. Мои нервы… Кто там? Войдите!

В дверях появился представительный джентльмен с глазами навыкате, римским носом и выдающимися скулами. Видно, важная и авторитетная персона, хотя мне не понравился его воротничок, а Дживс мог бы отпустить несколько нелестных замечаний относительно его брюк. Он держался, как железнодорожный жандарм.

— А, Сипперлей, — грозно сказал он.

Сиппи вскочил и стоял навытяжку, вылупив глаза.

— Садитесь, садитесь, Сипперлей, — произнес незнакомец. Меня он не удостаивал вниманием, смерив искоса величественным взглядом и повернув свой римский нос в мою сторону. — Я вам принес еще одну статейку. Просмотрите ее в свободное время.

— Хорошо, сэр, — предупредительно ответил Сиппи.

— Думаю, что статейка вам понравится. Надеюсь, Сипперлей, вы отведете ей более видное место, чем моей прошлой статье «Земельные отношения в деревне Тосканы». Я понимаю, что в еженедельном журнале места мало, но все же прошу не помещать мою статью в объявлениях среди портных и театров варьете. Запомните это, Сипперлей?

— Слушаю.

— Я вам очень благодарен, друг мой, — продолжал незнакомец. — Вы должны извинить меня за мои замечания. Я вовсе не собираюсь вмешиваться в вашу редакторскую политику. Ну, всего доброго, Сипперлей, я зайду к вам завтра часа в три.

Незнакомец удалился, освободив пространство объемом десять на шесть футов.

— Кто это? — спросил я.

Сиппи расстроился. Он обхватил руками голову, подергал волосы, потом свирепо стукнул кулаком по столу и откинулся в кресло.

— Чтоб его! — выругался Сиппи. — Он никогда не поскользнется на банановой корке и не вывихнет себе ногу.

— Кто это?

— Черт бы его подрал!

— Кто это?

— Инспектор колледжа, где я учился. Ты понимаешь?

— Ни черта.

Сиппи вскочил с кресла и прошелся по ковру.

— Как ты себя чувствуешь при встрече со своим бывшим инспектором?

— Не знаю. Он умер.

— Так я тебе скажу, что бы ты чувствовал. Я становлюсь снова приготовишкой, как будто меня вызвали для нотаций за шалости! Однажды он меня вызвал… Ах, Берти! Я постучал в дверь его кабинета. «Войдите!» Так, вероятно, рычали Нероновы львы, почуяв христианское мясо. Он грозно глядел на меня, обнажив клыки, а я лепетал какой-то вздор в свое оправдание. Но он не растерзал меня, а только отщелкал линейкой. И теперь, когда он появляется, я теряюсь, бормочу «да, сэр», «нет, сэр» и чувствую себя четырнадцатилетним школьником.

Я начал понимать, в чем дело. Люди с артистическим темпераментом, как Сиппи, всегда имеют свои странности.

— Он является сюда с карманами, набитыми статьями вроде «Старинные монастырские школы», «Некоторые неизвестные места из Тацита» и так далее, а у меня не хватает смелости отказать ему. И все это я должен печатать в журнале для легкого чтения!

— Нужно быть более твердым, Сиппи. Побольше смелости, старина!

— В его присутствии я становлюсь хуже жеваной промокательной бумаги. Ничего не поделаешь, Берти! Если же я буду печатать его статьи, то меня прогонят.

— Как же быть?

— Дело скверно.

— Нужно посоветоваться с Дживсом.

— Дживс, — сказал я, вернувшись домой, — дело плохо.

— Сэр?

— Встряхните своими мозгами. Я надеюсь на вашу сообразительность. Вы слышали о мисс Гвендолен Мун?

— Поэтесса, написавшая «Осенние листья», «Это было в июне» и другие поэмы. Слышал, сэр.

— Черт возьми, вы знаете все на свете, Дживс!

— Благодарю вас, сэр.

— Итак, мистер Сипперлей влюбился в мисс Мун.

— Да, сэр.

— Но боится ей признаться.

— Бывает, сэр.

— Считает себя недостойным ее.

— Совершенно верно, сэр.

— Так. Но это еще не все. Слушайте дальше. Мистер Сипперлей, как вам известно, редактор журнала для легкого чтения. И вот бывший его школьный инспектор заваливает его статьями, ничего общего с легким чтением не имеющими. Понятно?

— Более или менее, сэр.

— И несчастный Сиппи печатает его дребедень, не имея сил послать его к чертям. В общем, создается… Ну, как бы это сказать, Дживс?

— Сложное положение, сэр?

— Именно, сложное. У меня с тетей Агатой тоже сложное положение. Вы знаете меня, Дживс, для друга я готов на все!

— Да, сэр.

— Я тоже становлюсь труслив, как кролик, перед Агатой. Так же и старый Сиппи. Он не может объясниться с мисс Мун и прогнать своего старого школьного инспектора с его статьями. Ну-с, что вы думаете, Дживс?