— Господин Ален! — возопила она. — Господин Ален! Говорят, что вы лучший пловец не только в Мези, но и на всем побережье. Господин Ален, ради Бога, во имя вашего отца и вашей матери, покоящихся в христианской земле, спасите моего малютку!

— Даже не вздумайте, Монпле, — вмешался Энен, — даже не вздумайте! Иначе вас ждет жуткая смерть!

Жанна Мари поднялась на ноги и вскричала:

— Замолчите, Жак! Молчите и не мешайте этому смелому парню вернуть матери сына. О, если бы вы только знали, как я его люблю, добрый господин Ален! — продолжала несчастная женщина. — Если бы вы только знали, как он меня любит, мой бедный милый сыночек!.. Если бы вы знали, сколько притеснений я вынесла ради него!.. Если бы видели, с каким мужеством он согласился сесть в этот баркас, чтобы мы не лишились куска хлеба у дяди. О, тогда вы бы поняли, что мне нельзя терять его!.. Теперь, когда вы знаете это, я могу поклясться, что, спасая моего сына, вы спасаете жизнь сразу двух людей, ведь, кроме него, у меня никого нет! Но Бог, добрый, милосердный Бог — при этом вдова воздела руки к Небу, — Бог не станет отнимать у меня единственное утешение, которое он оставил мне на этом свете! Если же Господь заберет Жана Мари, то, значит, он не хочет, чтобы я пережила сына! О Боже, Боже! Ты ведь знаешь, что мать не может пережить свое дитя, не так ли?!

Эти слова потрясли собравшихся.

Даже Ален, питавший неприязнь к людям, был взволнован не меньше других. Как уже было сказано, наш герой был лишен материнской любви с самого

детства; сила и самоотверженность этого чувства, свидетелем которого он оказался впервые, привели его в неописуемый восторг.

— Что ж, да будет так! — внезапно воскликнул молодой человек. — Пусть не говорят, что Алена Монпле попросили спасти жизнь ребенка, никому еще не причинившего зла, а Ален Монпле отказался из страха за свою шкуру. Эй, вы! — крикнул он толпе и, скинув с себя бушлат и рубаху, бросил Их на мокрый песчаный берег. — Я поплыву туда! Обвяжите меня тросом.

Раздевшись в мгновение ока, обнаженный охотник походил на великолепную мраморную статую Геркулеса Фарнезского, разве что его запястья не были столь же тонкими.

Тело молодого человека обвязали тросом.

— Господин Ален! Господин Ален! — отчаянно кричала вдова, в то же время протягивая руки к затонувшему судну.

В эту минуту волны накрыли баркас, и он скрылся из вида в двадцатый раз.

Мучительное беспокойство людей достигло предела.

Героический поступок охотника мог оказаться бесполезным, если последние двое несчастных на борту уже испустили дух.

Наконец, баркас вновь принял вертикальное положение.

Все увидели, что третий матрос висит, перегнувшись вдвое, — он был мертв, как и двое его товарищей.

В живых остался только маленький юнга, привязанный к оконечности мачты, — при каждом ударе стихии он погружался в воду менее глубоко, чем другие.

— Ах! — с облегчением вздохнула вдова. — Он жив, он жив, Ален! Да хранит вас Бог!

— Мужайся, Ален, мужайся! — послышалось со всех сторон.

Охотник покрепче завязал трос, которым было обмотано его тело, и передал его конец боцману Энену, сказав:

— Держите, вы будете осторожно травить трос, а когда я доплыву туда, привяжете к нему крепкий канат. Я подтащу канат к себе, мы натянем его между судном и берегом, и, если Богу угодно, я вернусь вместе с мальчиком.

— Тысяча чертей! — вскричал Энен. — Ты безумец, но славный малый! Я не стану прохлаждаться, пока ты так

отважно рискуешь жизнью; если хочешь, Ален, мы поплывем туда вместе.

— Не стоит, не стоит, — ответил молодой охотник, удерживая старого моряка, собиравшегося скинуть с себя рубаху. — Если мальчика можно спасти, Жак, то одного человека вполне достаточно; если же невозможно, хватит и одной жертвы… У вас тоже есть дети, — прибавил он тихо, чтобы его не услышала вдова, — что с ними станет, если они вас потеряют?..

— По правде сказать, это так! — пробормотал старый моряк, печально опуская руки. — Ах, эти окаянные карапузы, я о них совсем забыл! Ступай же, смельчак Ален! Плыви один, а насчет каната — положись на меня. Главное — не давай волне оглушить тебя, от нее часто больше шума, чем вреда.

— Будьте покойны, — отвечал Ален, — мы с ней старые приятели. А вы следите за канатом, чтобы он не был слишком сильно или слабо натянут… Ну, вот и все, прощайте!

— Вот и все, смельчак Ален. Позволь мне пожать тебе руку, за себя и за моих товарищей.

Молодой человек и старый моряк сжали друг друга в объятиях.

После этого трогательного прощания Ален устремился вперед.

И тут настала очередь Жанны Мари.

Бедная вдова бросилась в его объятия со словами:

— А я! Вы забыли меня, господин Ален!

Женщина поцеловала охотника целомудренно и в то же время страстно.

Ей казалось, что, таким образом, она передает поцелуй своему сыну.

Ален зашел в воду по колено, готовясь к сражению со стихией, как силач к бою.

Он стал ждать очередной волны.

И вот, наконец, она накатилась — огромная, яростно ревущая, грозная. Вместо того чтобы броситься от нее вспять, человек ринулся навстречу

стихии, решительно нырнул под волну и, увлекаемый отливом, всплыл в двадцати саженях от берега.

— Браво! Браво! — вскричал Энен. — Парень знает свое дело. Теперь, когда я увидел его за работой, я готов поспорить, что он доплывет, и ставлю об заклад свою жизнь против понюшки табаку.

— Мужайся, Ален, мужайся! — кричали все. Лишь одна вдова хранила молчание.

Она молилась, стоя на коленях, и плакала; изнемогая под бременем страданий, слишком непосильным для ее хрупкого немощного тела, женщина была не в состоянии даже наблюдать за происходящим.

Рыбаки же следили за продвижением Алена с тревогой, смешанной с гордостью.

Когда человек становится свидетелем подвига, это поразительным образом возвеличивает его самого в собственных глазах.

Впрочем, можно было просто любоваться молодым человеком, ибо на него было приятно смотреть.

Он двигался невероятно энергично, при каждом удобном случае ныряя под волны, как и в начале заплыва.

Расстояние между пловцом и севшим на рифы судном постепенно сокращалось, и вскоре все увидели, как молодой человек цепляется за скалы, на которые налетел баркас.

Ален протянул руку, чтобы ухватиться за борт судна.

Но тут его захлестнули волны, и все исчезло из вида — пловец, «Святая Тереза» и маленький юнга на мачте.

Последовало очередное томительное ожидание, одно из тех, что мы уже пытались описать.

Однако на этот раз всеобщее волнение было особенно велико, так как оно усугублялось страхом за Алена и появившейся было надеждой.

Наконец баркас выпрямился.

Мальчик был еще жив!

Благодаря высоте, на которой он находился, Жан Мари во время ужасной килевой качки оставался под водой меньше остальных, как уже было сказано, и потому самый слабый пережил всех других.

Успокоившись за ребенка, люди пытались разглядеть в воде Алена.

Все затаили дыхание, у всех перестало биться сердце.

Вдова выпрямилась во весь свой рост и протягивала к морю руки; она тяжело дышала и не говорила ни слова, ибо у нее не осталось сил даже на молитву.

Внезапно по другую сторону баркаса, со стороны моря! появилась темная фигура.

Это был Ален.

Он снова плыл к судну, от которого его отбросило волной.

Во второй раз молодому человеку повезло больше: он ухватился за борт баркаса, поднялся на палубу и привязал к основанию мачты канат, который, как было условлено, переправил ему Жак Энен.

При помощи снастей Ален добрался до мальчика, который совсем окоченел и не мог самостоятельно избавиться от своих пут.

Монпле отвязал ребенка от спасительной мачты, посадил его к себе на плечи, спустился на палубу и, держась за канат, стал возвращаться к берегу.

На суше воцарилось гробовое молчание — не было слышно ни биения сердец, ни вздохов, ни одобряющих слов, ни молитв.