Его расчудесные родственнички, которые все время так трогательно о нем заботились, играли в карты. По столу были раскиданы фишки. Тетя Адела азартно съехала на краешек стула, леди Эмми озабоченно прикрывала рукой свои карты, оберегая их от нескромных взглядов. Гарт нервно теребил галстук, стараясь ослабить и без того уже ослабленный узел, а Джеймс, кажется, готовился перетасовать колоду, судя по движениям его рук.

Их возбужденный и взъерошенный вид наводил на мысль о том, что игра длится уже достаточно долго, может быть, они уселись за стол сразу же, как только эта пигалица увезла его из дому.

— Чем это вы занимаетесь? Что за дурь на вас нашла? — загремел Ранд.

Все вздрогнули, словно и не чаяли увидеть его появления.

— Слушай, Ранд, сел бы ты на место этого рохли, а? — обратился к нему Джеймс. — Он так медленно сдает карты, словно женитьбу оттягивает. Наверно, так никогда и не женится.

Гарт через стол попытался достать двоюродного братца:

— Молчал бы уж. Я-то хоть знаю, что такое козырь.

Тетя Адела укоризненно взглянула на пререкавшуюся молодежь.

— Вы ведете себя так невежливо только потому, что выигрывают леди.

— Согласись, милая, что побеждать — гораздо приятнее, — с улыбкой отозвалась леди Эмми, И все снова дружно уткнулись в свои карты, не обращая ни малейшего внимания на Ранда.

В душе его вскипела обида. Значит, когда он изо всех сил одолевал утес, поднимаясь в гору, они в картишки перекидывались. Обрадовались, что он, наконец, позволил себя сплавить куда подальше и не мозолил им глаза. Для того любезный братец эту чертову сиделку сюда и притащил. То-то повеселились они, когда она назад одна вернулась. Небось об заклад стали биться: сумеет ли он сам вернуться или придется кого-то за ним посылать.

На стол выбрасывались все новые карты, игра шла с прежним азартом, пока мать, наконец, не соизволила снизойти и проворковала:

— Как погулял, милый?

И тут Ранд взорвался:

— Погулял? Какие еще гулянья? Я не могу гулять. Ноги нужны для прогулок. А не это… — Он указал на бесполезные конечности, некогда носившие его повсюду, куда бы он ни вздумал двинуться. — Я не могу гулять!

— По-моему, вашей матери это известно, — раздался голос Силван за его спиной. — Вам вовсе незачем лишний раз расстраивать ее своими несчастьями.

Ранд развернул коляску, готовясь к бою, но Гарт попытался разрядить обстановку:

— Это просто так говорят, оборот речи такой. Видишь ли, Ранд, мама хотела сказать…

— Да знаю я, что она хотела, — Так со вдовствующей герцогиней не разговаривают, — одернула его тетя Адела. — Это не приличествует ни ее положению, ни твоему.

— Оставь, Адела, я давно уж и внимания не обращаю. — Леди Эмми лишь слабо улыбнулась. Вечно ей приходится мирить Аделу с сыном.

— Зато я обращаю внимание. За нас обеих. Не будь меня, семья давно обратилась бы к пагубным обычаям простонародья и ее бы постиг нравственный упадок. — Тетя Адела устремила пылающий негодованием взгляд на Гарта. При этом она постаралась задрать нос повыше. — Но однако и я не всесильна. Я — не та крепость, о которую разбивались бы все недостойные действия нынешнего герцога.

— Опять вы о том же. Сколько можно. — Гарт бросил свои карты на стол. — Мои соображения вам известны, тетя Адела.

— Я пошел спать, — объявил Ранд.

— Вот и хорошо, миленький. — Леди Эмми помахала ему рукой, но жест был слабым, механическим. Все ее внимание сосредоточилось на разгорающейся перебранке.

Ткнув пальцем в Ранда, словно в экспонат на выставке, леди Адела провозгласила:

Норовит накачать каким-нибудь отвратительным пойлом. Даже в эти дурацкие травяные ванны меня окунали, и что?! Каким был, таким и остался — ни на что не годным куском мяса!

— Прошу тебя, дорогой. — Леди Эмми всплеснула руками, по-прежнему машинально сжимая в них карты. — Не говори так.

— Но я никуда не гожусь. И ни на что! — Ранд, казалось, находил какое-то извращенное наслаждение в том, чтобы мучить себя и Других. — Никуда и ни на что.

— Ранд. — Голос Гарта звучал глухо. — Сегодня вечером мы побыли немного без тебя. И знаешь, это было неплохо. Не вводи нас в искушение — а то мы только и будем думать, как бы от тебя хоть на время избавиться.

Ранд ушам своим не верил. Брат — его брат! — угрожал ему. Да еще нашел чем напугать.

Он обратил пылающий ненавистью взгляд на Силван. Вот оно, его несчастье. Весь день она ему отравила, с того самого момента, как только вышла из коляски, Это она во всем виновата!

— Мальчики, не надо ссориться. — Леди Эмми положила ладонь на плечо Гарта и понизила голос:

— Гарт, мы должны проявлять снисходительность.

Но Гарт взбунтовался, и утихомирить его было непросто.

— А то мы не проявляли снисходительность весь этот год? — возмутился он. — Да, он мне брат, он ранен, я его люблю, Но мне надоело, что он целыми днями ставит весь дом с ног на голову. Неужто мы не заслужили минуты покоя? Хотя бы до тех пор, пока я не закончу дела с фабрикой? Почему все так озабочены настроениями Ранда, а вот мои дела никого не интересуют?

Отчаяние в голосе Гарта что-то перевернуло в душе Ранда, и там, где закипала злость, шевельнулось чувство вины.

Все это — из-за увечья. Видно, действительно допек он, всех в доме, если даже его благодушный брат так вышел из себя. Ранд понимал, что титул герцога Клэрмонтского обязывает, что это нелегкое бремя. Особенно для такого человека, как Гарт, с его ответственностью за свои земли и за тех людей, что живут на этих землях.

Ему было известно все это — раньше Гарт часто с ним делился замыслами и надеждами, спрашивая его совета. Но сколько воды утекло с тех пор, когда они в последний раз так беседовали?

Ранд оглянулся по сторонам в поисках поддержки. Что, неужели они все согласны с Гартом? Увы… Джеймс старательно отводил глаза, леди Эмми вытирала слезы, а по каменному лицу тети Аделы было ясно, что уж она-то никак не собирается стать его союзницей.

— А вы знаете, говорят, что бывает смерть от ветра? Никому про такое слышать не доводилось? — Голос Силван прозвучал как ни в чем не бывало, можно было подумать, что перед нею изо дня в день разыгрываются такие спектакли, к — Я… — Джеймс откашлялся. — Я что-то такое слышал. В старину.., э.., так говорили, когда солдатик целехонек, а все равно неживой.

Силван кивнула.

— Это у врачей, особенно хирургов, такое поверье. Будто бы пуля, пролетая близ тела, отсасывает воздух из легких, и человек погибает от удушья. Правда, исследования показали, что смерть часто наступает из-за серьезных внутренних травм, хотя заметные внешние симптомы при этом отсутствуют.

— Вы полагаете, что нечто подобное могло случиться с Рандом? — спросила леди Адела.

— Пока еще не до конца, — вмешался в разговор сам Ранд. — Я еще живой. Вы что, меня уже похоронить готовы?

— Различие не очень велико, но все же существенно. — Видя, что Силван опять собирается пуститься в теоретические рассуждения, Ранд сделал нетерпеливый жест. — Я полагаю, что в данном случае мы, возможно, имеем дело с травмой позвоночника.

Очень хотелось бы Ранду в это поверить, но… Он покачал головой.

— Быть того не может. Я держался на ногах даже сумел отчитаться перед Веллингтоном. А потом я рухнул и, говорят, двое суток не приходил в сознание, когда очнулся… — Он показал на свои ноги.

— Откуда ты знаешь, что тебя изувечило, — вмешался Гарт. — Ты же весь был изранен, с головы до пят, и одна рана на другой, мудрено ли, что у тебя ноги отнялись?

— Может быть, случилось так, что позвоночный столб — цел. Но вблизи его скопилась кровь. Со временем сгусток должен рассосаться. И тогда ты сможешь опять научиться ходить! — возбужденно вмешался Джеймс.

— Все возможно, — примирительно сказала Силван. — Но Ранду следует приспосабливаться к тому, что есть, а не надеяться на чудо, которое, быть может, так и не произойдет.

Джеймс не сводил глаз с Ранда, и эти искательные, просящие, требующие глаза еще сильнее вжимали его в инвалидное кресло.