Шум за стенами избы постепенно затих. В поселении постепенно воцарилась тишина, прерываемая лишь мерными шагами ночной стражи.

Было где-то около полуночи, судя по звездам, что заглядывали через маленькое, забранное решеткой окошечко под потолком. Кормака приковали над самым полом, поэтому он не мог ни стоять, ни сидеть. Он опирался спиной на стену избы, которая одновременно являлась частью внешнего ограждения, и именно оттуда, снаружи, до его ушей донесся звук, не похожий ни на скрип деревьев, ни на завывание ветра. Кельт сдвинулся настолько, насколько позволяли цепи, и обнаружил между двумя бревнами щель, достаточную для того, чтобы выглянуть через нее наружу. Луна уже зашла, но лес напротив его глаз был все еще неплохо освещен. На самом краю леса что-то, едва заметное, медленно скользило между деревьями. Приглядевшись, Кормак понял, что то же самое происходит везде, вдоль всей стены. Ночь казалась насыщенной таинственным шелестом и шорохом, словно лес вдруг пришел в движение. А ведь пикт, Кормак отчетливо слышал тогда его слова, произнес: «Когда лес оживет…»

Кельт услышал одного из стражников: — О Тор, никак тролли в лесу куролесят. Как свищет этот ветер!

Кормак прижался лицом к щели и попытался проникнуть взглядом во тьму, но, хотя имел исключительно хорошие зрение и слух, так и не смог выяснить причину странного шума. И вдруг какая-то тень мелькнула под ближайшим деревом. По спине кельта пробежали мурашки: эти невысокие коренастые существа напоминали лесных демонов. Они двигались гуськом, в абсолютной тишине. Это было так неправдоподобно, что лишь мгновение спустя к Кормаку вернулась способность нормально рассуждать. Это были пикты, потомки древней расы Веков Мрака, реликты каменной эпохи, уничтоженной бронзовыми мечами кельтов. Те, кому удалось пережить разгром, боролись с тех пор за выживание. И год за годом проигрывали в этой борьбе… Кормак не мог сосчитать точно, но по его прикидкам выходило, что не менее четырех сотен пиктов промелькнуло в поле его зрения. Если это так, тогда лесной народ — после того, как драккары покинули усадьбу, — значительно превышал численностью тех, кто в ней остался.

Пикты прошли мимо щели и исчезли бесследно, словно ночные призраки. Кормак молча ждал. Внезапно ночь взорвалась грозным окриком. Лес у частокола вдруг ожил, и со всех сторон к усадьбе помчались толпы черноволосых воинов. Кормак бешено дергал цепи, пытаясь порвать их или выдрать из стены. Снаружи разгоралось сражение, а он торчал здесь, как овца, которую вот-вот зарежут. Над частоколом раздавались вопли и лязг оружия. Норманны дрались мужественно. Он не мог видеть, но по содроганиям стены чувствовал, сколь яростной была сеча.

Пикты не носили доспехов, и у викингов были немалые шансы удержать стену до появления Торвальда, который, заметив отблески пожара, конечно же, повернет назад. Двери скрипнули. Кто-то возился с замками. Наконец дверь распахнулась, и Кормак увидел старика Гримна. В одной его руке была связка ключей, второй он сжимал шлем и меч узника.

— Мы погибли! — воскликнул старец. — Я предупреждал Торвальда! В лесу полно пиктов, там их тысячи! Нам не удержать стены до его возвращения. Впрочем, его люди тоже мертвецы — стоит им сунуться в затоку, пикты нашпигуют их стрелами. Они уже пробрались морем к пристани и подожгли корабли. Оссейкс, глупец проклятый, помчался тушить драккары и остальных за собой потащил! Ни один из них не вернулся, а мы лишь с трудом закрыли ворота. Мы истребляли их дюжинами, но вместо одного убитого появляются трое живых. Я ошибся в подсчетах, пиктогораздо в больше на острове, чем я предполагал. Кормак, ты честный парень, и у тебя где-то здесь стоит корабль. Поклянись, что спасешь меня, и я тебя освобожу. Тебя, быть может, эти демоны не тронут. Только ты можешь меня спасти, я покажу тебе, где сидит пленный ют, и мы заберем его с собой… — он оглянулся вдруг через плечо и побледнел. — Кровь Тора! Ворота их не удержали! Они уже внутри! Снаружи победно взвыли пикты.

— Снимай цепи, дурак старый! — рявкнул Кормак. — Сколько можно болтать!

Гримн, трясясь от страха, перешагнул через порог, и тут же следом за ним метнулась черная тень. Коренастый воин схватил старика за волосы, задирая голову вверх. Из уст викинга вырвался пронзительный визг, и лезвие ножа чиркнуло по морщинистой шее. Пикт отбросил в сторону дергавшееся в конвульсиях тело и посмотрел на кельта. Тот ожидал смерти, ибо узнал в отблесках пожара, попадавших в избу через распахнутую дверь, вождя пиктов Бурллу.

— Ты убил Аслафа и Горди. Я видел это своими глазами. — Бурлла говорил с каменным спокойствием. — Я сказал своим, чтобы тебя, если ты еще жив, не трогали. Ты ненавидишь Торвальда не меньше, чем мы. Сейчас я освобожу тебя. Торвальд скоро вернется, и мы перережем ему глотку. Норманнам больше нет места на Гдаре. Вольный народ островов поднялся, чтобы нам помочь, и Торвальд уже мертвец!

Он освободил Кормака, тот, не медля ни секунды, схватил оружие и ключи и спросил:

— Где они держат того, кого называют ютом?

Бурлла показал на избу, черневшую на противоположной стороне двора, по ней уже ползали языки пламени. Он не имел понятия, что собирается делать дальше Бурлла, да и это его мало интересовало. Пикты успели уже поджечь все, что только могло гореть, — скалли, конюшни, склады, частокол. Возле скалли и под стеною бушевало сражение, защитники усадьбы — те, что оставались в живых, — бешено сопротивлялись. Но нападающих действительно были многие тысячи. Они гроздьями висели на каждом из викингов, те возвышались над ними подобно скалам, но рано или поздно падали, сметенные смертоносной волной. Предсмертные хрипы вонзались в усыпанное искрами небо, но Кормак, пробиравшийся между сражающимися, не слышал ни единой мольбы о пощаде. Обе стороны были охвачены такой злобой, что пощады не ждали и не дарили ее никому. Норманнские женщины дрались рядом с мужчинами и погибали вместе с ними. Норманнские дети умирали так же, как незадолго до этого их пиктские сверстники. Кормак не принимал участия в этой резне — друзей здесь у него не было, и любой из сражавшихся при оказии мог перерезать ему горло. Кельт, не замедляя шага, парировал случайные удары и продвигался вперед. Остановить его никто не пытался, и вскоре он добрался до цели. Кормак прибыл в самую пору — крыша уже занималась, и внутри было полно дыму. Он с трудом нашел дорогу к лежавшему в углу человеку. Тот увидел его или услышал, ибо тут же лязгнули цепи, и голос, произносивший слова со свойственным ютам акцентом, попросил:

— Убей меня, во имя Локи. Лучше меч, чем огонь.

— Я освобожу тебя, — прохрипел Кормак и нагнулся над ним.

В ту же секунду, когда кельт вытащил ошеломленного юта наружу, рухнула крыша. Кельт, тяжело дыша, посмотрел на спасенного. Это был рыжеволосый великан, грязный и оборванный после нескольких недель плена, но глаза его горели, он постепенно приходил в себя.

Великан огляделся.

— Меч! — воскликнул он. — Меч, во имя Тора! Тут творятся великие и страшные дела!

Кормак нагнулся и вытащил окровавленный клинок из руки утыканного стрелами викинга.

— Вот тебе меч, Хут, — сказал он, — но на чьей стороне ты собираешься драться? Норманнов, которые держали тебя в клетке, словно волка и хотели затравить собаками, или пиктов, которые сейчас набросятся на тебя, потому что у тебя голова рыжая?

— Выбор невелик, но я слышал стоны женщин.

— Все они уже мертвы. Им ты не поможешь — спасайся сам. Это ночь волка, и волки грызутся между собой.

— Торвальда бы встретить, — мечтательно вздохнул ют и устремился вслед за Кормаком, бежавшим к частоколу.

— Потом, — бросил на ходу кельт. — Слишком опасно. Я думаю, что и Вулфер, и Торвальд мчатся сейчас сюда сломя голову.

Стена в нескольких местах прерывалась кучами дымящихся углей. Едва они побежали к одной из них, из лесу выскочили трое пиктов. Предупреждающий окрик Кормака не помог — меч устремился к его горлу, и кельт вынужден был убить, чтобы уцелеть самому. Повернувшись к Хуту, он увидел, что тот, расправившись уже с одним из врагов, перебросил меч в левую руку и могучим ударом разрубил голову второму. Кельт, ругаясь на чем свет стоит, метнулся к нему.