Позади графских оруженосцев ровными рядами ехали двадцать два арситанских рыцаря, отправленные королем в почетный караул своей внучки. Перед господином следовал знаменосец с гордо распущенным стягом; место каждого рыцаря в процессии было строго определено знатностью рода и заслугами перед королевством.
Не часто даже жители самых блестящих столиц могли любоваться столь величественным и красивым зрелищем, на которое сейчас равнодушно взирали окрестные скалы.
За рыцарями ехала, запряженная четверкой белых без единого пятнышка лошадей, золоченая карета арситанской принцессы. Следом — карета графа, подобающая ему по должности королевского посла, но никто не видел, чтобы он хоть раз садился в нее. А дальше — неохватная взглядом вереница карет священнослужителей, знатных дам и фрейлин, повозок с провиантом, запасным оружием и прочей необходимой в дальнем походе снедью, а также с приданым принцессы, одно перечисление которого заняло четыре свитка. Замыкали кавалькаду, за которой еще не успели, как на материке, увязаться гулящие девки, конные копейщики и два опытных рыцаря, участвовавших в последней арситанско-орнейской войне, поставленных графом в арьергарде для защиты от внезапного нападения с тыла.
Сотни человек, третий день пути по безлюдной дороге главного острова архипелага.
И каждый думает о своем: принцесса — о том, как выглядит ее суженый, а так же, что тот рыцарь, жадно ловящий каждый ее взгляд, очень недурен собой, что граф Роберт жестокий самодур, шуток не понимающий, что его сын сегодня же будет восхищенно стоять перед ней на коленях, а сквернавке Инессе, она еще отомстит как подобает. Фрейлины мечтали о ласках какого-нибудь молодого кавалера, едущего шагах в ста от кареты, или о новых прическах, что они увидят в чужой столице; воины прикидывали долго ли еще до стоянки и что было бы неплохо расположиться на ночлег в каком-нибудь городке, где есть постоялые дворы со всеми приличествующими подобным заведениям атрибутами, говоря проще, вином, сытным ужином и девками; ветераны прошлой войны рассказывали соседям по строю о жестоких и странных обычаях, бытовавших в ту пору у орнеев, но их историям сейчас уже верилось с трудом; слуги размышляли о какой-нибудь болячке, чесночной похлебке или другом подобном пустяке. И все маялись от жары и скуки.
Один граф обязан думать о безопасности, об успешном выполнении миссии.
А он, казалось, дремлет в седле, углубившись в себя после краткого диалога с сыном. Огромный, тучный, с коротко стриженными каштановыми волосами, начинающими серебриться на висках, еще красивый, но то, что старость уже стучится в его двери, догадаться несложно. Конь под стать хозяину, с толстыми ногами, обросшими у копыт густой шерстью — специальной выносливой породы, что разводят в вольных княжествах на малом континенте. Другой конь такого гиганта как граф и не выдержит; еще три подобных запасных коня двигались в обозе. Предусмотрителен граф во всем, что касается амуниции, и, значит, жизни. Опытный, битый, закаленный… Хотя по лицу и не скажешь, чистое лицо, ни шрамов, ни ожогов, словно всю жизнь провел в великолепных дворцах, развлекаясь танцами с прекрасными дамами. И не поверишь, глядя на него сейчас, в рассказы о нем, но Тени соврать не дадут.
Да и не слышал молодой Блекгарт ни одного рассказа из уст отца, он с ним вообще общался крайне мало, поскольку отец все время в разъездах — стремится к цели, известной лишь ему одному. А вот барон, у которого Блекгарт служил два года оруженосцем, был совсем другим, так и сыпал: «А вот, помню, я вызвал на поединок такого-то…» или «А вот, помню, я вызволил из плена красавицу такую-то…» Как правило, у Тени барона никто переспрашивать о тех подвигах не решался, а сами они в разговоры никогда, если уж слишком рыцарь не фантазирует, не вмешиваются:
когда спросят, тогда и скажут, что видели, без комментариев. А вот отец — молчалив, за него говорят другие. Такое говорят, что и поверить трудно. Тем более, глядя, как он сейчас дремлет в седле, а до этого тянул лениво винцо из фляги. Причем — на такой жаре. А другим, кроме как на привале, вино пить не разрешает… Он — посол, ему все можно…
А до привала еще ой как далеко.
Сам Блекгарт внешне на отца не походил, удался в мать, тонкую хрупкую и очень красивую женщину, отошедшую в мир иной семь лет назад. Юноша не отличался высоким ростом, хотя и низким его было не назвать, ни геркулесовым сложением.
Черты его лица были тонки и изящны, сразу привлекая к себе женский взгляд, а небольшой шрам между правым глазом и виском, оставшийся от детской шалости, добавлял ему мужественности.
Дорога резко огибала скалу, сразу за поворотом выделялся на фоне коричневых невзрачных гор огромный, не менее двух человеческих ростов, идеально черный валун. Юный рыцарь бросил на него равнодушный взгляд и невольно вздрогнул.
— Отец! Что это? — не сдержал он восклицания.
— Старый идол, — не поворачивая головы, ответил граф Роберт. — Стоит уже много веков, с тех времен, когда истинная вера еще не была принята здесь. Ты еще и не то в столице орнеев увидишь. Вера, казалось бы, одна, а обычаи… Ничему не удивляться — вот первый закон для рыцаря, сынок. Вбей это себе в сердце, если хочешь выжить…
Блекгарт смотрел на отполированный то ли временем, то ли человеческими руками или магическим желанием валун.
Посреди гладкой поверхности камня, точно на уровне головы проезжающего мимо путника, в камне были глаза. Они казались живыми, наверное, были выложены из тщательно подобранных по цвету минералов. Они были не человеческими, почти круглыми, напоминали скорее глаза какой-нибудь хищной кошки.
Блекгарт ехал, не в силах оторвать взор от странных глаз. У него было такое ощущение, будто они сверлили его взглядом, не отпуская ни на мгновение, пока юный рыцарь не отъехал достаточно далеко. Взглянув вперед на дотоле опостылевшую дорогу, юноша вздохнул с облегчением. Он с трудом преодолел, и то лишь потому, что рядом ехал отец, желание слезть с коня и встать перед камнем на колени. Злой был взгляд у этого идола, беспощадный, и в то же время будто вопрошающий: «Куда и зачем едешь ты, путник?»
Молодой рыцарь не выдержал — бросил прощальный взгляд на странного идола. И заметил, что все прочие так же не могли отвести с него взгляда, а кое-кто из рыцарей даже спешился перед ним, словно молча давая отчет о прожитой жизни чудному камню с пронизывающим взором.
Все разговоры смолкли, словно люди считали кощунственным обмениваться незначительным фразами перед взором, глядящим из глубины веков; только топот коней, да скрип колес, раздавался над дорогой, да и то, они будто тише стали.
Блекгарту очень хотелось подъехать к каретам фрейлин принцессы и поинтересоваться, какое впечатление странное изваяние произвело на них. Молчание все более и более угнетало юношу, а граф беззаботно прихлебывал из очередной фляги, словно находился на прогулке в собственных владениях и ни что окружающее его не касалось.
— Отец, — не смог снести молчания Блекгарт, — сколь долго еще до Иркэна?
— Не знаю, — пожал плечами граф. — Я всегда преодолевал это расстояние за два дня. Когда ехал один. А сейчас… — он кивнул за спину. — Когда еле тащимся…
Столько же осталось. А, может, и чуть больше.
Граф снова вздохнул — не тяжело, не горестно, скучающе. Он ничем не показывал, что возложенная на него почетная миссия посла ему в тягость. Как ни молчалив граф, но долгая дорога, тем более безделие во время морского путешествия, развязывает язык, и окружающие его рыцари знали, что согласился он на путешествие в Орнеи единственно, чтобы повидать своего старого друга Найжела, который отписал графу, что отныне не может более покинуть родину. И Роберт, нелюбивший отвечать за кого-либо, кроме себя самого, согласился на просьбу своего короля. Да и кому нести мир, как не одному из героев прошедшей войны?
Многие из кланов орнеев его ненавидят? Что ж, пусть смирятся, раз тогда не сумели победить. Очень многие из островитян хотели бы реванша — граф Астурский это очень хорошо понимал. Но он, несмотря на то, что для рыцаря война родная стихия, так же понимал, что еще одно противостояние было бы губительно для обоих сторон (стареет, стареет — лет двадцать назад такие мысли и в голову бы не пришли). В то время, как на малом континенте появилось новое грозное государство, подмявшее под себя почти всех соседей и угрожающих начать завоевания большого материка, что этот государь рвется к силам столь великим…