— Опасно быть умненьким, очень опасно. Лучше оставаться дурачком. Впрочем, уже слишком поздно. Нам жаль расставаться с тобой. Очень жаль.

Дьюранд открыл глаза. По подвалу кружили тени. Кто-то зарычал. Дьюранд понял, что это Мульсер.

Одна из чёрных фигур склонилась над русоволосым воином. Мульсер дёрнулся, пытаясь встать, но чернец лишь коснулся пальцами груди воина, и Мульсер тут же рухнул обратно на тюфяк, недвижимый, словно его пригвоздили к полу ударом топора. Через мгновение он снова заёрзал, как будто пытаясь сбросить с себя невидимые путы. Чернец склонился над ним словно мать над колыбелью.

Дьюранд нащупал кинжал.

Чернец потянулся губами к лицу Мульсера. Коснувшись рта воина, он растянул его губы и разжал челюсти. Дьюранд попытался выхватить кинжал, но по его телу молнией прошла судорога. Над ним склонился второй чернец, который пристально смотрел в ему в глаза, словно пытаясь прочесть мысли. Указательный палец чернеца коснулся артерии на шее Дьюранда, и воин почувствовал, как с каждым ударом сердца его тело содрогается в коротких спазмах, как деревенеют его мышцы.

Слух все ещё подчинялся Дьюранду — он услышал шёпот. Это были не чернецы. Это был шёпот многих голосов, подобный ропоту, который, порой, проходит по толпе людей. Глаза Дьюранда вылезли из орбит, он попытался найти взглядом Мульсера. Несчастный воин пытался бороться с чернецом, припавшим к его рту. Плечи Мульсера оторвались от пола, содрогаясь в ритмичных конвульсиях, отчего казалось, что чернец, нависший над ним, — кукловод, управляющий каждым движением воина, спина которого выгибалась все сильнее и сильнее, пока не послышался треск.

Шёпот становился все громче. Казалось, теперь Дьюранд может различить отдельные слова. Он стал вращать глазами, пытаясь найти источник звука. Надо ртом каждого спящего солдата плясал язычок бледного пламени, словно чернецы вытягивали из несчастных души.

Со стоном Мульсер распростёрся на тюфяке.

Наступила тишина.

Чернец, нависший над Мульсером, повернулся к собрату и улыбнулся. Казалось, он заметил Дьюранда, и его улыбка стала ещё шире. На горле чернеца образовалась выдающаяся вперёд жутковатая выпуклость. Продолжая улыбаться, он прижал палец к губам.

Стоявший над Дьюрандом чернец убрал палец от его шеи, и воин почувствовал, что свободен.

Мульсер был мёртв, а Дьюранд едва мог пошевелиться.

Он снова стоял на часах, охраняя вход в покои Альвен.

Ему никак не удавалось побыть одному.

Вот уже два дня, как Альвен сидела в заточении. Время от времени из-за двери раздавался плач ребёнка. Дьюранд понимал, что дверь, ведущая в покои Альвен, уже никогда не откроется, и раздумывал, что он скажет в своё оправдание, когда предстанет перед престолом Всевышнего. Нет уж, если лорд Радомор решил уморить свою жену-прелюбодейку, Дьюранд ему не помощник.

Одним из первых порывов Дьюранда было сбросить с дверей засов и, подхватив женщину с ребёнком, броситься вниз по лестнице. Естественно, сначала надо будет избавиться от стражника, стоявшего с ним в паре. Но это не единственный стражник, с которым пришлось бы схватиться. Внизу лестницы стоял караул, воины несли стражу в трапезной, не говоря уже о том, что в самом городе было полно солдат.

«Есть и другой способ», — подумал Дьюранд, уставившись на шлем своего напарника. Можно избавиться от стражника, а потом спустить женщину с ребёнком прямо во двор через окно, не ломая голову над тем, что делать с воинами, охраняющими внутренние покои замка. Именно так поступали настоящие герои в балладах, которые пели скальды, — они помогали красавицам бежать из высоких башен, связав верёвки из одежды или постельного белья.

Он попытался представить эту картину: Альвен с плачущим ребёнком спускаются по верёвкам, связанным из простыней. От окна до каменных плит двора — пятнадцать фатомов. Длина простыни — примерно пять футов. Если у Альвен в покоях наберётся штук двадцать простынь — что ж, тогда, быть может, у них и есть шанс.

Дьюранд закрыл глаза, тасуя в голове варианты и возможности, словно колоду карт. К чему безрассудный героизм? С Радомором надо поговорить. Лицом к лицу. Он представил самого себя в трапезной: чужак, незнакомец, ведущий напыщенные речи о жене-прелюбодейке своего господина. Безнадёжно. Впрочем, больше ничего не приходит в голову. Несчастная Альвен не может поговорить с собственным мужем! Право обращаться к Радомору напрямую теперь имеют только чернецы.

«Как же я мог забыть, — неожиданно спохватился Дьюранд. — Замок, Ферангор и земли Ирлака не принадлежат Радомору, это владения старого герцога Аильнора». Раз владелец замка — герцог, известный своим благородством, он должен узнать, что за безумие здесь творится.

Увы, герцога не было в городе.

Дьюранд почесал затылок, стараясь скрыть охватившее его отчаяние от второго стражника. Какой прок от герцога, если его отделяют от города десятки лиг? Дьюранд посмотрел на отделанную железом дверь. Герцог может вернуться в любой момент, но сколько ещё продержится Альвен? А ребёнок? Самое большее — пару дней. А если в их покоях нет воды, тогда им осталось и того меньше.

Дьюранд повернулся ко второму стражнику:

— Я пошёл вниз.

Воин, удивлённо моргая, уставился на Дьюранда.

— Пока я не вернулся — смотри в оба, — добавил Дьюранд, спускаясь по ступенькам вниз.

На этот раз Дьюранд, не доходя до пышущей жаром трапезной, свернул в боковой проход. Перед ним был коридор, очерченный рядами арок с окнами. Когда он выглянул в одно из окон, то обнаружил, что оно выходит прямо в трапезную — перед его взором предстала бритая голова Радомора и чернецы в мрачных одеждах, стоящие возле него. Дьюранд отпрянул, прижавшись к стене. Его могут убить, но сейчас на кону стояла не только его жизнь.

Дьюранд тихо вздохнул и, крадучись, направился по коридору — ему было нужно попасть на самые нижние уровни замка. В подвалах любого замка должен быть подземный ход, ведущий наружу. Интересно, когда стражник, стоявший вместе с ним в карауле начнёт беспокоиться и поднимет тревогу? Наверное, он решил, что Дьюранд пошёл до ветру. Скоро он поднимет тревогу.

Узкие мрачные переходы привели Дьюранда в подвальные помещения замка, сложенные из массивных валунов, — царство затхлости и мрака. Там он и обнаружил узкий проход, вырубленный в стене. Должно быть, это и есть подземных ход.

— Ну и куда ты собрался? — поинтересовался кто-то. Из темноты на Дьюранда надвинулся один из солдат Радомора, сжимавший в руке свечу.

— Смена, — решил рискнуть Дьюранд.

Солдат, прищурившись, посмотрел на него.

— Силы ада, ты кто? Новенький? Тебя Дурмунд зовут.

— Почти, — кивнул Дьюранд. — Тебя что, оставили здесь одного?

— Ага. Свечу вот дали, — от рябого солдата несло луком. — Но я только заступил.

Дьюранд уставился на солдата. Господи, как же ему надоело врать!

— Я и не собирался сменять тебя, — признался он, сразу почувствовав облегчение.

— Тогда чего…

— Я не намерен больше здесь оставаться.

— Увидел, что характер у Радомора крут и решил удрать? — солдат приподнял бровь.

— Да, — кивнул Дьюранд.

— Что ж, понимаю. Только не милорда тебе надо бояться, а Гоула. Он очень не любит ребят, которые сначала берут денежки, а потом пускаются в бега. А особенно он не любит тех, кто много слышал и много знает. Гоул такой нервный в последнее время — ужасно боится оплошать, а все из-за советников его светлости. А если ты сбежишь, это будет означать, что Гоул оплошал. Ты так беду на него накличешь, — солдат улыбнулся. — Ступай, откуда пришёл, и выкинь мысли о побеге из головы. Если у тебя в кармане есть звонкая монета, считай я тебя не видел.

— У меня ни гроша.

— Ну, с собой у тебя может ничего и нет, но…

Дьюранд бросился на солдата. Схватив его, как тряпичную куклу, он со всей силы приложил его о стену. Голова гулко стукнулась о камень. Дьюранд ожидал, что солдат попытается вырваться, начнётся драка, на шум прибегут другие, но вместо этого воин обмяк в его руках.