На рейде триестской бухты Николая ждали три русских корабля – фрегаты «Память Азова» и «Владимир Мономах» и канонерская лодка «Запорожец». Он еще издали увидел не только корабли, но и ожидавшие его и свиту катера, увидел фотографа с треногой и своего брата – 18-летнего мичмана Георгия, который должен был продолжать отсюда путешествие вместе с ними. Здесь же к ним присоединился и художник Н. Н. Гриценко, оставивший после путешествия сотни акварелей и карандашных рисунков1.

Объехав корабли эскадры, которой командовал адмирал В. Г. Басаргин, Николай с любопытством осмотрел «Память Азова» – трехтрубный, трехмачтовый фрегат, спущенный на воду всего 2 года назад, и 26 октября пустился в путь. 30 октября корабли бросили якоря в бухте маленького греческого городка Патрас, где, по преданию, был распят и похоронен апостол Андрей Первозванный – покровитель России и ее флота. Бело-голубой флаг, названный «Андреевским», стал военно-морским флагом России.

Николай, конечно же, не мог пройти мимо этого святилища, и, посетив храм апостола Андрея, отправился далее по железной дороге в Олимпию – родину Олимпийских игр, которую А. К. Толстой назвал «отчизной пламени и слова». В 1890 году здесь уже действовал музей, наполненный сотнями экспонатов, добытых археологами разных стран у подножия горы Олимп и вокруг храма Зевса. Статуи богов и героев Древней Эллады, элементы и детали архитектурных сооружений – все было в состоянии первозданного хаоса, изломанное, покрытое трещинами и выбоинами, но сохранившее следы прежней гармонии, благоухающее прежней красотой…

А дальше были Афины с их Акрополем и встреча с родственниками из греческого королевского дома – великая княжна Ольга Константиновна (двоюродная сестра Александра III) с 1867 года была королевой Греции; Николай в последний раз за все путешествие почувствовал себя здесь почти дома, потому что Греция была на его маршруте последней православной страной. Забрав с собой троюродного брата Николая, греческого принца Георгиоса, путешественники отправились дальше.

А дальше был Египет с его «воротами» – Порт-Саидом, Суэцкий канал и сказочно-гостеприимный Каир, где экипажи русских 3 часа засыпали цветами. Путешественники поднялись на пирамиду Хеопса, а потом на пароходе дошли по Нилу до его порогов. 21 ноября пароход повернул обратно и через 4 дня Николай снова пришел в Каир, откуда его путь лежал по Красному морю в Индию.

Переход от Египта до Бомбея занял 2 недели. Николай много читает и живет так же, как и почти 600 матросов и офицеров фрегата. Великие князья – оба Георгии и оба мичманы – живут в том же режиме, что и их сослуживцы: они занимают маленькие каюты на корме, стоят наравне с прочими вахты, в любую погоду и в любое время суток питаются из одного котла с командой и в кают-компании сидят вместе с мичманами экипажа. Свита цесаревича, доктор и художник столуются за одним столом с офицерами, и лишь Николаю накрывают отдельный стол на четыре куверта. Одно место постоянно принадлежит ему, а три других занимают по очереди офицеры корабля. По очереди оказываются за его столом и августейшие мичманы.

11 декабря 1890 года русские корабли подошли к архипелагу соединенных друг с другом островов, на которых раскинулся гигантский Бомбей. Когда катер с гостями оказался у пристани, то Николай и его спутники сразу же поняли, что они попали в совсем иной мир: в огромном шатре-павильоне их приветствует губернатор Бомбея лорд Гаррис, генералы британской армии, члены Верховного суда, консулы Австрии, Франции, Италии, Испании, Турции, Швеции, Персии, Дании и множества других стран, а вместе с ними мусульманские шейхи, магараджи и раджи, правители и вожди бесчисленных индийских племен, усыпанные золотом и бриллиантами и окруженные местными и европейскими красавицами в парижских туалетах и туземных нарядах, не менее дорогих и изысканных. Во дворце губернатора Бомбея, на Малабарском холме, цесаревича удивило множество слуг, подобных безмолвным, хорошо смазанным механическим манекенам, и смешение экзотического Востока и рационального Запада, начиная от блюд и напитков и кончая интерьерами зал и комнат. На официальном приеме было более 600 приглашенных, но ни одного индийца среди них не было.

Путешествие по Индии заняло 50 дней – с 11 декабря 1890 до 30 января 1891 года. Князь Ухтомский подсчитал, что и началось оно на пятидесятый день после отъезда из Гатчины.

Николай и его свита пробыли в Бомбее четыре дня, а затем уехали к Эллорским пещерным храмам, где Николай и увидел настоящую Индию – оборванных, одетых в одну полуистлевшую набедренную повязку и даже совершенно голых людей, худых и изможденных, но улыбчивых и добрых, без страха подходивших к экипажам; увидел стариков-аскетов с дико всклокоченными волосами и бородами до пояса; увидел сонмы крестьян-землепашцев – «безобиднейший, безответнейший, крайне воздержанный, терпеливый, трудящийся и невежественный элемент края», как писал Ухтомский, которые «обликом, цветом одежды, вообще всякими неуловимейшими подробностями… напоминают русских крестьян». Он отметил также, что они, «несмотря на любовь к земле, плохо ее возделывают, небрежно пашут и не противодействуют появлению плевелов».

Осмотрев множество храмов и дворцов в Гуджарате, побывав в доисторическом Джодкуре – городе Рамаяны и Махабхараты, путешественники в ночь под новый, 1891-й год прибыли в Дели, а оттуда по железной дороге уехали в Лахор, напомнивший «родной Север», как записал князь Ухтомский. 5 января они осмотрели «жемчужину Индии» – мавзолей Тадж-Махал.

После этого были еще дворцы и города, залы приемов, шпалеры почетных караулов, пестрая форма различных полков британских и «туземных» войск, а еще – охоты и пляски баядерок, выступления фокусников и магов и… все чаще подступающая к сердцу тоска по России… Особенно сильной она стала, когда путешественники прибыли в Бенарес – «Рим индусов, самый священный их город и средоточие браминской учености», как называли его в то время европейцы. А князь Ухтомский удостоил Бенарес еще более пышной и торжественной тирады: «Бенарес! Имя, благоговейно повторяемое и чтимое сердцами сотен миллионов! Окаменелый прообраз страны, рядом с которым Дели – один день бытия обитающих над Гималаями богов!». Но еще интереснее то, что именно в Бенаресе Николай и его спутники сошлись на том, что прошлое России и Индии сходно и родственно, и это служит надежным залогом того, что их ждет и одинаковое будущее.

И все же не дворцы и кумирни поразили их воображение в Бенаресе, а священная река Ганг, избавляющая от болезней и бесплодия, хранительница пепла тех, кому посчастливилось сгореть при погребальной церемонии на ее берегах.

Следующим после Бенареса городом была Калькутта – центр колониальной администрации Индии, крупнейший торговый и промышленный город и порт Индостана, второй после Лондона в Британской империи. Ухтомский, склонный к обнаружению исторических параллелей между Индией и Россией, считал Калькутту индийским Петербургом. «Сама судьба обеих столиц отчасти сходна, – писал он. – Основанные приблизительно в одно время и в разгар борьбы великих народов за преобладание в мире, они параллельно возникли на болотно-миазмической почве, около устья двух исторически важных рек, являясь очагами бодрой мысли и стремления вперед в национальном смысле слова». Отыскалась в Калькутте и приятная русскому сердцу сюжетная ниточка, связанная с единственным в городе православным храмом Преображения Господня: его создал в 1780 году генерал-губернатор Уоррен Гастингс, женатый на уроженке Архангельска и ставший первым пожертвователем на храм весьма изрядной суммы – 2000 рублей.

Посетив затем Цейлон, Сингапур, остров Яву и королевство Сиам (ныне Таиланд) и остановившись в Бангкоке (столице Сиама), корабли взяли курс на Китай и вскоре бросили якоря в Гонконге – «Восточном Гибралтаре». Отсюда было рукой подать до Поднебесной империи, ибо китайский порт Кантон лежал в 85 милях от Гонконга. 25 марта 1891 года цесаревича принял вице-король Кантона Ли Хан Чжан – пожилой человек, покоривший Николая умом, предусмотрительностью, вежливостью и необычайным достоинством, в котором не чувствовалось и тени гордыни.