Надо же, какой ты стала красоткой, да к тому ж еще и выздоровела.

— Спасибо, — вяло отреагировала она. Надо заметить, что и в прежние времена голос ее не отличался жизненным буйством, что бы она ни говорила, даже если ситуация была критической. Таким он и остался.

— Разбери постель, — попросил я Мори, — чтобы я смог в нее плюхнуться.

Мы вместе расправили кровать в комнате для гостей, набросав простыней, одеял и подушек. Девчонка даже не шелохнулась, чтобы помочь. Она осталась в гостиной, раскалывая кафель.

— Долго она уже трудится над этой фреской в ванной? — спросил я.

— С тех пор, как вернулась из клиники. Пару недель сразу по приезде ей надо было появляться в психиатрической службе у нас в округе. Сейчас она пока еще на испытательном сроке и лечится амбулаторно. Можно сказать, что ее дали нам взаймы.

— Ей лучше или хуже?

— Намного хуже. Никогда я не говорил тебе, насколько плоха она была в школе, еще до того, как они засекли это с помощью своего теста. Можешь мне поверить, я благодарен Богу, что существует закон Макхестона. Если б они вовремя ее не прихватили, и болезнь продолжала развиваться, то сегодня она бы уже стала стопроцентным шизоидом. Естественно, под замком в бараке для безнадежных.

— Она так странно выглядит… — заметил я.

— А что ты думаешь о ее кафельной мозаике?

— Дом твой она точно не украсит.

— А я считаю иначе, — ощетинился Мори.

В дверях гостиной возникла Прис и каркнула:

— Я ведь, кажется, спросила: ОНО ВЫКЛЮЧЕНО? — Девчонка сердито смотрела на нас, будто догадываясь, что мы только что обсуждали ее.

— Да, — ответил Мори. — Если Джером снова не включит ЕГО, чтоб потолковать о Спинозе.

— Неужели ОНО и Спинозу знает? — спросил я. — В НЕГО что, заложена куча лишних, никому не нужных фактов? Если нет, то интереса у моего папы к ШТУКЕ ненадолго хватит.

— ОНО знает все, что знал подлинный Стентон. Мы тщательно поковырялись в его жизни…

Я не выдержал и выгнал их обоих из спальни. Разделся и улегся в постель. Вскоре я услышал, как Мори пожелал дочке спокойной ночи и ушел к себе. А потом единственным звуком, царящим в темном доме, был, как я и предполагал, треск разбиваемого кафеля.

Битый час я вертелся, пытаясь уснуть. Порой забывался неглубоким сном, из объятий которого меня безжалостно возвращал к действительности несмолкаемый треск. Наконец я встал, включил свет, опять оделся, пригладил волосы, проскреб слипающиеся глаза и вышел из спальни. Прис сидела в той же позе, в какой я впервые в этот вечер увидел ее. Словно йог. Вокруг нее возвышалась здоровенная куча колотого кафеля.

— Этот грохот мешает мне уснуть, — хмуро сообщил я.

— Очень плохо. — Она даже не взглянула на меня.

— Я гость.

— Идите куда-нибудь в другое место.

— Нетрудно понять значение этих щипцов: ты символически кастрируешь самцов, тысячи и тысячи, одного за другим, — заметил я. — Ты что, только ради этого и покинула клинику? Ради того, чтоб сидеть здесь всю ночь и орудовать щипцами?

— Отнюдь. Я ищу работу.

— Чем же ты собираешься заняться? Рынок труда насыщен до отказа.

— У меня на этот счет особых опасений нет. Таких, как я, в целом мире считанные единицы. Я уже получила предложение от компании, занимающейся проблемами эмиграции. Там огромное количество сложнейшей статистической работы.

— Значит, кто-нибудь вроде тебя, — спросил я, — решает, кто из нас может покинуть Землю?

— Я отказалась. Хороша перспективка — стать еще одним бюрократом. Кстати, вы когда-нибудь слышали о Сэме Берроузе?

— Никогда, — ответил я, однако это имя показалось мне до боли знакомым.

— В журнале «Лайф» о нем статья. Когда ему было двадцать, он вставал в пять утра, съедал чашку моченого чернослива, пробегал две мили по улицам Сиэтла, потом возвращался к себе побриться и принять холодный душ. После чего уходил из дому, чтобы штудировать юридические книги.

— Ах, он юрист… — Я подпустил в голос изрядную порцию сарказма.

— Не только, — пояснила Прис — Поищите-ка в книжном шкафу, там где-то должен быть экземпляр журнала.

— Зачем мне это? — возразил я, однако направился к шкафу за журналом.

И правда, на цветной обложке изображен человек. Надпись гласила:

Журнал сравнительно свежий. И, конечно же, вон он, Сэм, собственной персоной, бежит трусцой по одной из улиц деловой части Сиэтла. В шортах цвета хаки и сером спортивном свитере. Похоже, был как раз тот самый хваленый рассвет нового дня, парень с блестящей, гладко выбритой головой, глаза — крохотные, лишенные выражения, как угольки на физиономии снежной бабы. Взгляд абсолютно бесчувственный и тупой. Лишь на нижней половине лица, кажется, ухмылка.

— Вы видели его по телевидению? — спросила Прис.

— Да, — ответил я, — видел. Сейчас вспомнил. Тогда этот молодчик произвел на меня неприятное впечатление. У него какой-то бесцветный, механический голос… Он стоял вплотную к репортеру, склонившись над ним, и что-то очень быстро бормотал. — Я помедлил немного, а потом спросил: — Тебе взбрело в голову работать у него?

— Сэм Берроуз, — ответила Прис, — величайший из существующих в природе торговцев территориями, пригодными для заселения. Подумайте сами.

— Вероятно, поэтому мы так стремительно нищаем, — заметил я. — Все агенты по продаже недвижимости разоряются, так как им нечем торговать. Всюду одни только люди — и некуда их деть.

И тут я вспомнил.

Берроуз решил проблему торговли недвижимостью. Путем хитроумных юридических ходов он умудрился склонить правительство Штатов разрешить частную торговлю землей на других планетах. Сэм Берроуз один, без посторонней помощи дал зеленую улицу мелким акционерам на Луну, Марс или Венеру. Его имя теперь навечно занесено в анналы истории.

— Значит, вот он, человек, на которого ты хочешь работать, — проворчал я. — Человек, протянувший лапы к чистым незагаженным мирам. Его подручные, не вынимая своих задниц из конторских кресел, распродали красочно разрекламированные участки на Луне.

— «Лапы. Незагаженные миры», — передразнила меня Прис. — Прямо-таки манифесты составляй с твоих слов. Для собраний домохозяек.

— Однако это правда, — заметил я. — Послушай, как ты думаешь использовать землю, если уже приобрела ее? Как ты на ней собираешься жить? Ни воды, ни воздуха, ни тепла, ни…

— Их обеспечат, — заявила Прис.

— Каким образом?

— Именно это и делает Берроуза великим человеком, — торжественно проговорила Прис. — Его мечта. «Берроуз энтерпрайзис» работает круглые сутки.

Повисла напряженная тишина.

— Ты когда-нибудь лично говорила с Берроузом? — спросил я. — Ведь одно дело иметь кумира: ты молоденькая девушка и, естественно, тащишься от парня, что глядит королем с обложек и экранов. К тому же он богат и без посторонней помощи открыл Луну для ростовщиков и спекулянтов. Но ты ведь о работе говорила.

Прис ответила:

— Я обратилась в одну из его компаний. И сказала им, что хочу видеть Берроуза лично.

— Они небось вдоволь посмеялись.

— Нет, почему же. Направили в его офис, он там был и уделил мне целую минуту своего времени. Потом, разумеется, вернулся к неотложным делам. А меня отослали в офис начальника отдела кадров.

— И что ты успела наплести ему в течение отпущенной минуты?

— Я смотрела на него, а он — на меня. Вы никогда не видели, каков он на самом деле. Он невероятно хорош собой.

— Судя по телевизионной передаче, он похож на жабу, — усмехнулся я.

Прис пропустила комментарий мимо ушей и продолжала:

— Я предложила ему отсеить бездельников. Ни один пожиратель чужого времени не смог бы пройти мимо меня, если б я служила его секретаршей. Я умею быть жесткой, когда надо. Но кого-нибудь с дельным предложением не выставлю за дверь. Видите, я всяко могу. Вы понимаете?

— А письма ты умеешь вскрывать? — спросил я.