Казалось, Нийл Кингсблад не был создан ни для трагедий, ни для особо выдающихся удач. Рыжий, кудрявый, голубоглазый, рослый, веселый, в равной мере далекий от книжной премудрости и житейского коварства, Нийл в ноябре 1944 года занимал должность помощника главного бухгалтера во Втором Национальном Банке Гранд-Рипаблик, где директором был мистер Джон Уильям Пратт.

Он любил свою семью, своих друзей, свою работу, рыбную ловлю, охоту и гольф, любил удочки, ружья, лодки и другие простые и замечательные вещи, с которыми связаны эти виды спорта. Но теперь он уже не мог странствовать по лесам и озерам Северной Миннесоты. Год назад, когда его пехотная часть занимала одну итальянскую деревушку, он был ранен в правую ногу.

Эта нога навсегда осталась на полдюйма короче, но хромота уже почти не мешала ему передвигаться, и он твердо рассчитывал, что к весне 1945 года, хоть и вприпрыжку, а выйдет на теннисный корт. Его репутация одного из самых красивых мужчин в городе не пострадала; хромота даже придавала что-то забавно-милое его походке, а плечи и грудь у него были такие же могучие, как и раньше.

Прошлое рождество он промучился в военном госпитале в Англии; зато в этом году он встретит рождественские праздники дома, со своей любимой Вестл, высокой, жизнерадостной, ласковой, но вполне рассудительной молодой женщиной, и с дочуркой Элизабет, все четыре года своей жизни известной под именем Бидди, — прелестной умницей Бидди, у которой кожа точно клубника со сливками, а волосы цвета шампанского.

Нийл родился в 1914 году, когда мир лихорадило предвестиями первой мировой войны; он верил в священный характер второй мировой войны; а теперь, за коктейлем в Теннисном клубе Сильван-парка, он смело утверждал — да и сам готов был поверить, — что третьей мировой войны не будет и можно спокойно растить сына, если милостью богов (его бог был баптистский, а бог Вестл — епископальный) у них родится сын.

Его отец был известный зубной врач доктор Кеннет М.Кингсблад, еще благополучно здравствующий и практикующий (прием в Доме Специалистов, угол Чиппева-авеню и Вест-Рэмси-стрит), а его дед с материнской стороны — Эдгар Саксинар, в прошлом агент телефонной компании, теперь живший на покое в Миннеаполисе. Таким образом, он происходил из весьма почтенных ученых и деловых кругов, но что касается имущественного и общественного положения, то в этом, нужно признаться, его семья далеко уступала семье Вестл, отцом которой был Мортон Бихаус, президент Акц. О-ва Энергосвет Прерий, брат Оливера Бихауса, главного юрисконсульта уоргейтовских предприятий. Когда в Гранд-Рипаблик говорят «Бихаус» — это звучит, как «Адаме», «Сесиль» или «Пиньятелли».

Вестл в свое время была президентом Лиги Образованных Молодых Женщин, чемпионкой по гольфу загородного клуба «Вереск», лучшим в округе добровольным агентом по распространению военного займа, секретарем Гильдии св.Ансельма, председателем Программного Комитета Дамского клуба и победительницей турнира по бриджу в Космополли (приз — кофейный сервиз на шесть персон). При всем том она сохранила человеческие черты.

Она окончила Свит-Брайер-колледж в Виргинии, и считалось, что у нее более утонченный вкус, чем у Нийла, который в бытность свою студентом Миннесотского университета не поднимался выше дешевых пансионов и пивнушек. Но она говорила о себе: «Я не претендую на интеллектуальность. В душе я домашняя хозяйка».

У нее было узкое, продолговатое лицо, освещенное веселыми серыми глазами, и волосы заурядного каштанового оттенка, но удивительно густые и пышные. Руки у нее были шире, чем у Нийла, у которого сильная кисть оканчивалась длинными тонкими пальцами. Вестл смеялась легко, но не слишком много. К Нийлу она чувствовала любовь, уважение, нежность; в кино, во время сеанса, часто держала его руку в своей, и супружеские отношения не стали для нее простой привычкой. До его ранения она любила странствовать с ним на лодке по пустынным северным озерам; она разделяла его Здравые Консервативно-Республиканские Взгляды на банковское дело, налоги и вероломство профсоюзов. Это было в полном смысле Счастливое Американское Супружество.

Хотя Вестл выросла в сером каменном Бихаусовском особняке на аристократической Белтрами-авеню, ей сразу пришлась по душе замысловатая простота Сильван-парка. Там «лесные кущи, древние, как мир, смыкались вокруг солнечных прогалин», которые мистер Уильям Стопл, Продажа и Управление Недвижимостью, не щадя затрат, распланировал в виде участков прихотливой формы.

Вестл питала нежность к своему беленькому домику, к его нарядному полукруглому крыльцу со стройными колоннами. Гостиная в домике была обставлена скромно, но все в ней радовало глаз — низкие стулья с темно-синей обивкой, терракотовые занавеси, часы с боем, ярко пылающий камин (электрический, со стеклянными углями), а на каминной полке — немецкая каска, считавшаяся боевым трофеем Нийла. Но еще более выразительно говорила о благоденствии хозяев стеклянная веранда, где пол был выложен красными плитками и стояла зеленая плетеная мебель и холодильник для бутылок и откуда для вящего аристократизма открывался вид на холм, на вершине которого высился Хилл-хауз; сказочная вилла Бертольда Эйзенгерца.

Подобное великолепие было явно не по средствам обыкновенному банковскому кассиру, а Нийл до недавнего времени был всего лишь кассиром. Это тесть помог ему устроиться на столь широкую ногу и даже завести прислугу — самая большая роскошь американской цивилизации, в условиях которой вы можете иметь «кадиллак», но обувь должны себе чистить сами. К слову сказать, не такая уж это плохая форма цивилизации, раз она позволяет вам помыкать только механическими слугами.

В Сильван-парке не встретишь ни садов с кирпичной оградой, ни шоферов с кирпичными физиономиями, которые украшают собой Оттава-хайтс. Соседи Нийла наслаждаются жизнью в стандартных коттеджах, семикомнатных шале и каркасных домах. Вдоль серповидных Аллей и Троп красуются веселые фонтанчики, а центральная площадь, именуемая «Пьяцца», окружена квазииспанскими аркадами, где расположены нарядные магазины. Но по этой бутафорской Гренаде неистово носятся ребятишки, матери возят колясочки с младенцами и отцы сгребают опавшие листья.

Мистер Уильям Стопл (не забывайте, что недавно он был мэром Гранд-Рипаблик) конфиденциально обращает ваше внимание на то, что в Сильван-парке вы избавлены от евреев, итальянцев, негров и назойливых нищих, равно как и от шума, комаров и скучной прямолинейности улиц. Официально же он возвещает:

«КУДА исчезли юношеские грезы и видения девичьих снов? ГДЕ романтика минувших лет, ГДЕ лилейно-белая дева у зеркальной глади пруда, под сенью зубчатой башни с гордо реющим флагом? В ВАШЕЙ власти воскресить сегодня эту мечту. Сильван-парк — вот место, где сбываются сны, где гармоничный быт, живописный ландшафт, новейший комфорт, все блага Американского Образа Жизни к Вашим услугам по исключительно недорогой цене и на самых льготных условиях, справки письменно и по телефону, по средам контора открыта до 10 ч. веч.».

Нийл и Вестл смеялись над этим образцом поэзии нашего времени, но Сильван-парк они и сами считали раем, в высшей степени разумно организованным раем — и деньги за их домик были уже почти полностью выплачены.

Рядом с супружеской спальней (при ней была изразцовая ванная с лотосами и морскими коньками по стенам) находилась детская Бидди — кролики и Микки Маусы, — а дальше шла тесная комнатушка, вся в углах и выступах, заставленная и заваленная всяким ненужным хламом, которая именовалась «кабинетом» Нийла и в случае надобности служила комнатой для гостей. Сюда Нийл приходил созерцать свои удочки и клюшки, кубок «За меткую стрельбу», который он выиграл в 1941 году, и свою любимую коллекцию огнестрельного оружия. У него было охотничье ружье компании Гудзонова залива, пистолет 45-го калибра, из каких стреляла Канадская конная полиция, и полдюжины современных винтовок. Он всегда мечтал о жизни фронтирсмена, какого-нибудь агента пограничной фактории Астора в Миннесоте 1820 года и любил календари с заметками о байдарочном спорте и о повадках лосей.