Сарра смотрела на труп сестры. Много раз она представляла себе это в молодости, строила планы убийства, а теперь ничего не чувствовала. Ни горя, ни радости — только досаду, что перед смертью Рахиль разрушила и ее счастье. Сарра была уверена, что сестра получила по заслугам, никто не заставлял ее бежать в их дом с обвинениями. Она умерла по собственной вине — ненависть наказуема.

— Уберите и похороните ее, — тихо сказал Авраам, — он опять постарел. Пошел к дому. Каменные плиты ломались под его ногами — таким тяжелым он стал.

Сарра смотрела ему вслед, несколько раз делала шаг, чтобы догнать, но боялась. Боялась того, что хотела сказать, но потом решилась. Когда она догнала мужа, тот стоял перед домом.

Темная аллея напротив крыльца, где кроны деревьев уже образовывали арку, такую густую, что неба не было видно. В аллее всегда было темно и сыро. Авраам хотел срубить вековые деревья и сделать пространство открытым, но не решался — ведь все эти деревья росли именно для дня жертвоприношения. Сарра неслышно подошла к нему сзади, на ней был легкий утренний халат, делавший ее похожей не то на невесту, не то на привидение.

— Тебе пора готовить жертвоприношение, Авраам! — ее голос прозвучал как выстрел. — Исаак будет с минуты на минуту, я вызвала его вчера.

Авраам смотрел на Сарру с ужасом, который леденящим потоком разливался от его ушей по всему телу. Он не верил, что мать может это говорить. Авраам считал, что Сарра станет защищать Исаака, пытаться спасти! Однако по-настоящему жутко Аврааму стало после того, как он увидел, что его отражение в зеркале снова помолодело и радовалось словам жены! Его руки дрожали не от страха, не от желания принести эту жертву. Все решилось с пользой для него, он оставался богатым и молодым и избавлялся от ставшего за один миг ненавистным пасынка.

— Пора спилить деревья, Сарра, — сказал Авраам, показывая рукой на окружавшие их клены, и ушел, оставив ее в аллее.

Исаак приехал около полудня, был удивлен приветливостью матери при встрече, но радости не ощутил. Наоборот, короткие волоски на его шее встали дыбом.

— Сегодня день жертвоприношения, сын, — сказал ему Авраам. — Мы вместе поедем к горе Мориа и принесем великую жертву.

— Хорошо, отец. Что ты собираешься пожертвовать Богу?

— Жертва давно приготовлена, сынок. Очень давно, — странный блеск глаз выдал Авраама. Исаак, не зная причины, забеспокоился, увидев мелькнувший огонек в глазах отца.

Они сели в машину, захватив с собой жертвенный нож, благовония, дрова — все необходимое, и выехали.

Отъехав на приличное расстояние от дома, на половине дороги к горе Мориа, Авраам вдруг забеспокоился.

— Исаак, мне кажется, что-то шумит, ты не посмотришь? А то я ничего не понимаю в машинах, — попросил Авраам.

— Я ничего не слышу, по-моему, все нормально, — ответил Исаак.

— Ты не знаешь этой машины, я к ней привык и слышу, когда она барахлит, — настаивал Авраам.

— Может, тебе самому тогда посмотреть, ты же лучше знаешь эту машину! — саркастически заметил Исаак, продолжая держаться за руль и глядеть на дорогу.

— Тебе что, лень заглянуть под капот?! — взорвался Авраам, пружина, сжимавшаяся весь день, начала раскручиваться с неожиданной силой и скоростью.

— Хорошо… — Исаак, испуганный неожиданным взрывом раздражения отца, вылез из машины и открыл капот. — Я ничего не вижу пока, сверху все чисто! — крикнул он Аврааму. — Дай мне фонарь!

«Конечно, фонарь!» — мысль вихрем пронеслась в голове Авраама.

— Сейчас… — он торопливо полез в багажник, трясущимися руками нашел тяжелый фонарь с длинной ручкой. Он подходил к Исааку очень быстро, но расстояние в три метра преодолевалось для Авраама вечность, ощущалось плохо, как во сне. Было страшно, что он не успеет подойти, что Исаак обернется. Тот стоял, нагнувшись, опираясь руками о края капота, и спросил не оборачиваясь:

— Ты нашел фонарь?

Авраам, сильно размахнувшись, ударил Исаака по голове.

— Да…

Исаак очнулся, голова гудела, запекшаяся кровь залепила глаза — он сделал попытку протереть их, но, к удивлению, рука не пошевелилась. Придя в себя окончательно, он понял, что привязан к жертвеннику. Авраам, еле шевеля губами, дочитывал молитву, его рука, лежащая на жертвенном ноже, дрожала. Авраам читал, глотая окончания слов, быстро и без выражения «отговаривал» положенное Богу.

У Исаака помутилось в голове, он осознал, что собирается сделать Авраам. Желание жить взорвалось в нем с невиданной силой, он стал кричать и биться. Рывками ему удалось немного ослабить веревки, но держали они все еще довольно прочно. Исаак кричал, пытался отговорить отца, проклинал его, но все бесполезно. Тот не смотрел на жертву, движения стали суетливыми, Авраам заторопился, зажег факел, воткнул его в землю, чтобы поджечь дрова, как только жертвенная кровь прольется на них, подошел к Исааку, готовясь завершить жертвоприношение. Исаак посмотрел на его лицо и затих. Авраам напевал какую-то песенку, его глаза были совершенно пусты! Отец бесстрастно примерялся, как лучше сделать надрез на шее сына, чтобы кровь брызнула сильнее, — делал это так, как будто готовился кроить шторы!

Исаак закрыл глаза, решив, что все это ему снится, сейчас он откроет глаза и проснется в своей постели. Снова открыв глаза, он увидел занесенный над собой жертвенный нож. Крик Исаака потряс гору Мориа до самого основания, вся его жизненная сила собралась в этот миг воедино, веревки, державшие его ноги порвались, еще одно усилие, и он освободится — мозг Исаака полыхал, он хотел жить, хотел жить! Он забил ногами, расшвыряв дрова, но руки были привязаны крепко, и веревки не поддавались, к тому же прошло уже много времени и суставы одеревенели.

Исаак рванулся с жертвенника, увлекая за собой поленья, и тяжело упал на другую сторону его.

Ярость, ненависть, страх за свою жизнь и молодость разорвали душу Авраама, тормоза скрипнули на бешено вертящихся колесах и отказали — он схватил нож и, перепрыгнув через огромный жертвенный камень, обрушился на спину Исаака. Тот, собрав все силы, сбросил отца со спины и отскочил в сторону. Смертельная опасность заставила мышцы совершить невозможное — Исаак освободил руки, разорвав прочные путы. Отец и сын сцепились на небольшой площадке верхушки горы Мориа — древнего места самых значимых жертвоприношений.

Исаак удерживал руку Авраама с жертвенным ножом, не давая ей приблизиться к себе, они катались по земле, молча, глядя друг другу в глаза — каждый был полон решимости и ненависти. Периодически один брал верх над другим. Наконец молодость восторжествовала. Исааку удалось схватить Авраама за горло и придушить до потери сознания. Встав, он поволок тело к жертвеннику. Привязал и поджег во славу Бога.

Пожилой мужчина сидит напротив меня в кресле, закрывшись руками. На столе фотография в рамке с черной траурной ленточкой через левый верхний угол. На снимке женщина неопределенного возраста — полная, невзрачная. Ее тусклое одутловатое лицо выражает плохо прикрытое улыбкой неудовлетворение всем. Меня мучает вопрос, кто это. Его жена, сестра, племянница?

Мужчина замечает мой задумчивый вопросительный взгляд и отвечает:

— Это моя дочь… Она умерла недавно.

Мне стало неудобно. Может быть, мое любопытство ему неприятно. Однако, к сожалению, я ошиблась. Его взгляд дал мне понять, что произнесенные слова всего лишь начало очень длинной истории, в течение которой мне нужно будет участливо кивать и сочувствовать.

— Моя жена ушла от меня, а не бросила. Сказала, что, создавая новую семью, не хочет быть обремененной остатками старой. Ну да Бог ей судья. Я слышал, она уже достаточно наказана, и не желаю ей зла. Вы знаете, моя дочь… Она была такой прелестной девочкой, тихой, боязливой. Никуда не отходила от меня. Сначала я испугался — как же я один, мужчина, буду воспитывать ее? Я даже думал о том, чтобы жениться. Но каждый раз, когда я знакомил ее с какой-нибудь из своих женщин, она начинала плакать и просить меня не приводить их больше. Ей никто не нравился. Сейчас я понимаю, что она была права — никто из этих женщин не стал бы заботиться о падчерице. Родная мать и та не стала! Вы знаете, наверное, моя дочь была единственной (здесь он замялся) э… женщиной, которую я уважал. Извините, что я так говорю, я совсем вас не знаю, но из всех знакомых мне… Одним словом, моя дочь единственная, кого я любил и уважал. Когда она была маленькой, ее избили дети в детском саду. Мальчишки. Пытались заставить ее снять… Я пришел и отлупил зачинщиков, несмотря ни на какие угрозы, а их родителям потом сказал, что в следующий раз убью. Вот так. Когда это случилось, я поклялся себе, что никто и никогда не обидит ее. Я решил, что буду делать все для нее, она будет счастлива, и я буду беречь это счастье. Конечно, если бы она встретила кого-то… Кого-то, кто любил бы ее так же сильно, уважал так же сильно. Но этого не происходило. Она плакала, обвиняла меня уже потом, что я «искалечил ее жизнь»… Но все произошедшее подтвердило мою правоту — я сейчас с еще большей уверенностью говорю то, что лучше бы ей вообще не выходить замуж, чем быть несчастной.