Приедольское сельскохозяйственное училище было устроено в бывшем дворце какого-то помещика, сбежавшего после войны в Германию. В одном флигеле помещались классы, в другом — интернат. Здесь же, за большим парком, начинались поля, где воспитанники проходили сельскохозяйственную практику. Окрестности были живописны — березовые рощи, пологие холмы и богатая рыбой речка Приедоле.

Большинство воспитанников составляли дети богатеев. У них были примерно одинаковые интересы, одинаковое отношение к окружающему миру. Почти все они готовились применять приобретенные в школе знания в отцовских усадьбах, и лишь немногие, у кого родители не имели собственного хозяйства, думали о службе. Кулацкие сынки, которым во всех школьных делах принадлежало решающее слово, называли себя «молодыми волками» и составляли замкнутое, крепко спаянное общество, во главе которого стоял так называемый «старый волк» — один из самых энергичных и влиятельных воспитанников последнего класса. Такого главаря выбирали в начале учебного года на открытом собрании; это событие почему-то именовали «завыванием молодых волков», и ученики первого класса участвовать в нем не имели права.

С нескрываемой радостью они восприняли фашистский переворот Гитлера в Германии; еще с большей радостью приветствовали события 15 мая в Латвии[16] — эти события казались им чем-то само собою разумеющимся и необходимым, они придавали их классу больший вес и значимость. Наследники состоятельных хозяев, поставщиков масла, льна и бекона, считали новый курс правительства вполне естественным — ведь он был на руку крупным землевладельцам. Государственная дотация за каждый произведенный для экспорта килограмм масла, льна или бекона, так же как доплата за каждого занятого в усадьбе городского безработного, не казались им странными и несправедливыми, гак как они готовились строить свое благополучие именно на этих доплатах.

Айвар скоро привык к режиму училища: воспитанники вставали в один и тот же час, в определенное время шли в классы, обедали, готовили уроки, отдыхали и ложились спать. С первого же дня Айвар серьезно взялся за ученье и без особого усилия стал одним из лучших учеников в классе; однако первое место принадлежало Юрису Эмкалну, сыну кузнеца. Айвар сидел с ним за одной партой. Их кровати в интернате тоже стояли рядом. Они быстро подружились. Юрис Эмкалн заменил Айвару Ингу Регута. Без такой дружбы не может обойтись ни один юноша: он должен иметь единственного, настоящего друга, которому можно доверить свои мечты и тайны. У Юриса не было надежды когда-нибудь попасть в общество «молодых волков» — для сына простого кузнеца, которому отец не мог ежемесячно высылать карманные деньги, не было места в этом обществе, но он и не стремился туда, Иногда Эмкалн, не стесняясь, высмеивал высокомерных «молодых волков». Богатые сынки кое-как мирились с зубоскальством Эмкалн на и не задевали его, потому что он обладал качеством, которое всегда высоко ценят все подростки: физической силой и ловкостью. В приедольском училище не было лучшего гимнаста, чем этот светлокудрый худощавый юноша, а когда он в гимнастическом зале брался за гири или штангу, то некоторые хвастуны от удивления разевали рты.

По совету Эмкална Айвар тоже стал в свободное время заниматься гимнастикой и гирями. В конце концов это было полезнее, чем тайное курение и увлечение пивом, распространенные среди большинства «молодых волков»; они считали это проявлением истинного мужества и молодечества.

Воспитанники училища всегда отмечали именины выпивкой: в одной из комнат интерната приготовляли стол с пивом, вином и закусками, и, когда учителя уходили, начинался пир. У некоторых старшеклассников уже были подруги среди дочек соседних хуторян, к которым они ходили по ночам на свидания, и порой рассказывали товарищам совершенно неслыханные вещи о благосклонности возлюбленных.

— Мы — будущие хозяева жизни! — хвалились «молодые волки». — Надо заранее учиться брать от жизни все, что можно. Надо наслаждаться — вот в чем главное.

Чувствуя за спиной коренастые фигуры отцов и их тугие кошельки, молодчики держались свободно и самоуверенно, не особенно церемонясь даже с учителями, которые все же были не одной с ними кости, не одной плоти. Случилось, что один из приедольских воспитанников, сын владельца крупного имения, пристал в пьяном виде к молодой жене учителя, о которой болтали, что она благоволит к ученикам старших классов. Парень действовал слишком опрометчиво и высказал свои предложения в присутствии госпожи директорши. Произошел скандал. Однако дело кончилось отеческим внушением в кабинете директора и формальным извинением перед оскорбленной дамой; из училища исключали только сыновей бедноты, а сынки состоятельных родителей могли позволить себе то, за что других сажали в тюрьму.

В таком окружении приходилось жить и учиться Айвару. И если он не испортился, то только благодаря Юрису Эмкалну, у которого в жизни были совсем иные цели и содержание и который сумел хоть отчасти привить свои идеалы Айвару.

— Труд — вот главное содержание человеческой жизни, — сказал как-то во время прогулки Эмкалн Айвару. — И нет более благородной цели, чем служить человечеству своей деятельностью и этим способствовать приходу лучшей жизни не только для себя, но и для всего общества.

— Что бы ты сделал, если бы у тебя была возможность исполнять все свои желания? — спросил его Айвар.

— Во-первых, я постарался бы познать мир и жизнь людей во всей ее многогранности, — ответил Эмкалн. — Много бы путешествовал, читал и постарался бы за самый короткий срок усвоить опыт и мудрость, накопленные человечеством, чтобы потом с большим успехом поработать в той области, которая была бы мне по душе и где я мог бы принести больше пользы обществу. А что бы ты, Айвар, стал делать, если бы у тебя была такая возможность?

— Я об этом не думал. Когда все возможно, трудно выбрать. А может, совсем и не стоит думать о таких вещах, когда знаешь, что они недостижимы.

— Например? — Эмкалн участливо посмотрел в глаза Айвару. — Чего бы ты хотел такого, что сейчас тебе кажется недостижимым?

— Я очень хотел бы повидать далекие земли, моря, но… мне придется жить в усадьбе отца, в Ургах. Я буду к ней привязан до конца жизни.

— А кто тебе мешает уйти, порвать эту связь?

— Долг, Юри. Меня ведь только потому воспитывают, посылают в училище, чтобы Урги не остались без хозяина.

— Я не завидую тебе, Айвар, — сказал Эмкалн, обхватив рукою плечи Айвара.

…Первый учебный год пролетел быстро. Летние каникулы Айвар провел в Ургах, а Эмкалн — в маленькой отцовской кузне, работая молотобойцем и помогая старому Эмкалну: нелегко было кузнецу обучать сына, когда дома были едоки, которые еще не могли помогать отцу.

В начале второго учебного года, когда приедольцы на очередном «завывании» выбирали «старого волка», Айвару предложили вступить в стаю «молодых волков», но он отказался: слишком дурацким казалось ему это паясничание, эта пародия на общественную деятельность. Звали его не очень настойчиво, потому что в училище хватало парней, желающих получить звание «молодого волка».

В эту зиму Айвар прочел множество книг. Вначале читал все, что попадалось под руку: под его подушкой произведения Виктора Гюго сменяли мрачные романы Достоевского; «Мистерии» и «Голод» Кнута Гамсуна Айвар прочел после романов Бальзака, их в свою очередь сменили «Война и мир» и «Крейцерова соната» Льва Толстого. Как-то Эмкалн достал сборник рассказов Максима Горького, и они так очаровали Айвара, что он не успокоился, пока не прочел все произведения Горького, какие только мог достать: «Старуха Изергиль», «Городок Окуров», «Мальва», «Дело Артамоновых». С этого времени Айвара уже не прельщали переводы французских салонных романов и стряпня доморощенных трубадуров, до хрипоты восхвалявших сына земгальского прасола и установленный им в Латвии режим.[17] В начальной школе Айвар настолько усвоил русский язык, что мог с помощью словаря читать русских писателей в оригинале. Таким путем ему удалось познакомиться с «Петром I» Алексея Толстого и с нелепо сокращенным изданием «Тихого Дона» Шолохова. В голове Айвара все еще царил большой сумбур, но некоторые книги, беседы с Эмкалном о новой, строящейся в Советском Союзе жизни и несколько советских фильмов, которые ему удалось посмотреть в рижских и уездных кинотеатрах, сделали свое. Айвар уже перестал слепо верить всему, что старалась втемяшить латышскому народу продажная свора пропагандистов министерства общественных дел.