– Не может этого быть, – спокойно говорила она.

А вышло другое: скит на Увеке закрывался навсегда, как и другие скиты, разбросанные по Уралу там и сям.

Густомесовы переехали на время в свой дом в Сосногорске. Яков Трофимыч и слышать не хотел, чтобы оставаться здесь навсегда, и Агния Ефимовна отмалчивалась. Дом был большой, и одну половину занимали квартиранты. Теперь пришлось квартирантам отказать и занять весь дом. Яков Трофимыч не желал, чтобы вместе жил кто-нибудь посторонний.

– Еще убьют как-нибудь, – жаловался слепой старик. – Известно, какой нынче народ. Знают, что есть у меня кое-какие деньжонки, – ну и убьют, как пить дадут.

Хлопоты по устройству в своем доме заняли все время Агнии Ефимовны, так что ей некогда было даже думать о том, что будет дальше. Каждый день был переполнен своими собственными заботами. Она была совершенно счастлива своей новой обстановкой. Яков Трофимыч тоже устраивался по-новому. Двор был превращен в настоящую крепость, и все ворота запирались тяжелыми замками, ключи от которых хранились у хозяина. Главная опасность грозила от ворот на улицу, и здесь были приняты все необходимые предосторожности. Никто не мог войти во двор без ведома хозяина, и он шнурком отворял сам калитку, разузнав предварительно, кто пришел, по какому делу. Затем, он знал в каждый момент, где жена, что она делает и что делают другие. В своем собственном доме Яков Трофимыч являлся каким-то злым духом. И все-таки Агния Ефимовна была счастлива, особенно когда вспоминала свое скитское сидение. Здесь ее время уходило по крайней мере на хозяйство по дому, на сношение с живыми людьми, как та же прислуга.

– Хорошо, Агнюшка, – радовался слепец. – Хлопочи, матушка… Везде надо свой глаз, а то все добро растащат по крохам. Вот какой народ нынче пошел…

Из посторонних бывала только одна Аннушка, или, по-теперешнему, Анна Егоровна. Яков Трофимыч очень любил ее и был рад, когда она завертывала. Молодая женщина заметно похудела и не имела вида счастливого человека, что Агния Ефимовна чувствовала каждый раз.

– Когда вы кончите пиры-то пировать? – спрашивал слепец. – Уж будет. Ты бы останавливала своего-то Капитона. На то жена…

– Как я его остановлю, Яков Трофимыч, если он меня не слушает?

– Значит, не любит, если не слушает… А ты его забери в руки, как меня забрала Агнюшка… хе-хе!..

– Не умею, Яков Трофимыч…

Аннушка приезжала на своем собственном рысаке и всегда разодетая по-богатому, что ее смущало.

– Что, любит тебя муж? – спрашивала Агния Ефимовна. – Какая я глупая… Конечно, любит, нечего и спрашивать. А мой-то слепыш как ревновал меня к Капитону Титычу… Задушить хотел со злости. И теперь не пущает к вам, а уж так охота мне хоть одним глазком посмотреть, как вы там живете. Ведь есть же счастливые люди на свете…

– Всякий по-своему счастлив, Агния.

– Не прикидывайся, смиренница. Все знаю…

Агния Ефимовна, действительно, все знала, что делается у Аннушки, и рассказывала мужу. Яков Трофимыч хохотал до слез, когда жена так смешно все представляла. Он убедился, что она, действительно, возненавидела Капитона и готова устроить ему всякую пакость.

– Ах, если бы можно было его разорить! – со вздохом повторяла Агния Ефимовна. – Будет, порадовался. Надо и честь знать… Ничего бы, кажется, не пожалела!

– И Аннушки не жаль?

– Чего ее жалеть-то… Все равно, Капитон ее не любит.

– Ну, это ихнее дело… Промежду мужем и женой один бог судья.

А дела Капитона шли все лучше и лучше. Из тайги шли хорошие вести. Золото лилось рекой… Егор Иваныч повел дело сильной рукой, и промыслы давали страшный дивиденд. В первый же год на долю Густомесова и Мелкозерова досталось тысяч по шестидесяти. Так, за здорово живешь, сыпались деньги. На долю Капитона доставалось меньше, но он проживал втрое больше, чем получал от Егора Иваныча. Скоро дошли слухи, что и другие, уехавшие в тайгу по следам Егора Иваныча, тоже получили свою долю, открывая новое золото. Сосногорск вообще переживал самое тревожное время, как охваченный лихорадкой человек. Наступал какой-то золотой век, причем Егор Иваныч являлся чуть не колдуном, разворожившим похороненные в тайге сокровища.

Осенью Капитон уехал в Сибирь, а Анна Егоровна осталась. Теперь она начала часто бывать у Густомесовых, с которыми ее связывали общие скитские воспоминания. Она чувствовала, что Яков Трофимыч ее любит, как родную дочь, и инстинктивно льнула к этому родному огоньку.

Скоро для Агнии Ефимовны исчезла и последняя тень затворничества. Новые сибирские дела требовали усиленной работы, а Яков Трофимыч никому не доверял и ничего слышать не хотел о помощнике. Между тем нужно было и счета подвести, и съездить в банк, и достать какую-нибудь справку. Агния Ефимовна вдруг оказалась великим дельцом. Она быстро освоилась со всей этой деловой механикой и сделалась необходимой сотрудницей мужа. Труднее всего было Якову Трофимычу выпускать жену хлопотать по делам одну, поэтому он уговаривал Анну Егоровну выезжать вместе.

– Тебе-то я верю, Аннушка, – повторял слепец. – А женушка, того гляди, сбрендит… Знаю я ее превосходно.

Агния Ефимовна не обижалась этой опекой и везде таскала за собой Анну Егоровну. Сделавшись необходимой, она быстро вкралась в полное доверие к мужу. Теперь уже он советовался с ней, как поступить в разных затруднительных случаях.

– Ты у меня золото, Агнюшка, – говорил слепой. – Ежели бы я совсем мог довериться тебе… Знаю, все знаю, какая ты есть.

Познакомившись со всеми делами мужа, Агния Ефимовна составила довольно сложный план мести Капитону. Часто по ночам она уже видела его разоренным, униженным, жалким и впредь торжествовала победу. Да, он будет в ее руках и будет ждать одного ее ласкового взгляда. Иногда, проверяя присылаемые Егором Иванычем приисковые счета, она очень ловко подчеркивала растраты Капитона, разнесенные по разным статьям.

– Так, так, женушка, – соглашался Яков Трофимыч. – Этак-то Капитон и совсем разорит нас… Вот он как распыхался.

– И совсем он не нужен нам, – говорила Агния Ефимовна. – Только зря деньги травим…

– Что поделаешь, Агнюшка! Вся статья в Егоре Иваныче… Для него и терпим Капитошку. А промежду прочим посмотрим…

Эти подготовительные беседы делали свое дело. Яков Трофимыч мало-помалу озлоблялся. С другой стороны, он был так доволен, что жена сама подводит ненавистного Капитона. Оставалось обработать Лаврентия Тарасыча, и Агния Ефимовна действовала здесь с особенной осторожностью, чтобы характерный старик не догадался, по чьей дудке будет он плясать. Когда при Мелкозерове Яков Трофимыч начинал травить Капитона, она непременно вставляла какое-нибудь словечко за него.

– Молод еще Капитон Титыч. Остепенится…

Густомесов был в восторге от такой политики.

– Старик-то, старик-то в каких дураках, Агнюшка… Ха-ха!.. Ты его ловко взнуздываешь, а он-то думает, что все сам… Ловко!

– Нельзя по-другому-то… Никого не слушает Лаврентий Тарасыч, а бабу где же послушает. Еще наоборот сделает…

– Вот, вот… Ты нахваливай ему Капитошку-то. Ох, и согрешил я с тобой, Агнюшка!..

Так прошла зима, а когда по последнему пути вернулся из тайги Капитон, все уже было готово. Он приехал вместе с Егором Иванычем и, конечно, ничего не подозревал.

– Ужо к нам приедет, так ты с ним поласковее, – учил жену Густомесов. – А я будто не слышу… Хе-хе!..

– Не учи, Яков Трофимыч.

– Ах, эти бабы! Вот разбери-ка ее, что у ней на уме. А Капитошка-то прост, всему поверит. Потеха!.. Уж ты постарайся, Агнюшка, чтобы комар носу не подточил.

Действительно, Капитон приехал к Густомесовым вместе с женой и был принят, как дорогой гость. Агния Ефимовна встретила его спокойной улыбкой. Дальше все шло, как по писаному. Яков Трофимыч был необыкновенно весел и только ухмылялся, слушая, как жена разговаривает с Капитоном. Потом старик не выдержал и принялся отчитывать гостя. Капитон выслушал попреки молча, молча повернулся и молча пошел в переднюю, не простившись с гостеприимным хозяином. Анна Егоровна страшно перепугалась и бросилась уговаривать Якова Трофимыча.