Женщина указала стрекалом [Стрекало — острый, колющий предмет] на массивное темное здание возле маленькой церкви, стоящей на другом конце площади, куда они как раз въехали. Через минуту сержант, выполняя приказ мистера Батлера, уже стучал в окованную железом дверь монастыря. Они подождали некоторое время, но никто не вышел на стук, даже не засветилось ни одно окно. Сержант снова постучал, сильнее, чем прежде. Наконец послышалось слабое шарканье, в двери открылось окошко, из-за решетки которого пробился тусклый бледно-желтый свет, и дрожащий старческий голос спросил, кто стучит.

— Британские солдаты, — ответил лейтенант по-португальски. — Открывайте!

После раздавшегося в ответ слабого восклицания, видимо, означавшего отказ, окошко с лязгом закрылось. Шаркающие шаги удалились, и опять воцарилась тишина.

— Что за черт! — выругался мистер Батлер.

Пьяные, как и глупцы, подвержены излишней подозрительности.

— Какого дьявола они тут замышляют, если боятся впустить солдат английского короля? Постучи-ка еще, Фланаган. Громче, сержант! — Сержант стал бить в дверь прикладом своего карабина, удары возвращались назад гулким эхом и больше ни звука, можно было подумать, что они ломились в склеп.

Мистер Батлер начал терять терпение.

—  Сдается мне, мы заехали в гнездо измены. Гнездо измены! — ему явно понравилось такое определение. — Вот что это. Ломайте дверь, — распорядился он.

— Но, сэр, — набравшись отчаянной смелости, попытался возразить сержант.

— Ломайте дверь, — повторил мистер Батлер. — Давайте-ка посмотрим, что там эти монахи не хотят показывать британским солдатам. По-моему, они прячут еще кое-что, кроме вина.

Некоторые драгуны возили с собой топоры как раз для таких случаев: спешившись, они споро принялись за дело. Но дубовая дверь, укрепленная железными полосами и обитая гвоздями, оказалась весьма прочной. Глухой стук топоров и треск разбиваемых досок были слышны, наверное, даже на окраинах Таворы, однако монастырь продолжал хранить тишину. Но, после того, как дверь стала поддаваться, округу наполнил новый звук: на колокольне соседней церквушки неистово забил колокол, что, несомненно, говорило о начавшемся переполохе. «Динь-динь-динь-динь», набатом трезвонил он, призывая на помощь всех истинных сынов Матери Церкви.

Мистер Батлер, однако, не обратил на это никакого внимания, и, после того, как дверь была выломана, он вместе со своими солдатами въехал через высокий проем во внутренний двор. Спешившись здесь и оставив удрученного и крайне обеспокоенного сержанта с двумя драгунами охранять лошадей, лейтенант устремился по едва освещенной молодой луной галерее к темному дверному проему, в котором виднелся слабый мерцающий свет. Споткнувшись о ступеньку, он вбежал в зал, тускло освещенный свисающим с потолка светильником. Лейтенант подставил стул, забрался на него и снял фонарь, после чего продолжил свой путь по бесконечному коридору с рядами келий вдоль толстых каменных стен. Открытые двери свидетельствовали о поспешности, с которой их покинули обитатели, явившейся, видимо, результатом паники, вызванной появлением отряда.

Любопытство мистера Батлера возрастало, одновременно росло и его подозрение, что тут не все ладно. С чего бы целой общине законопослушных и верноподданных монахов ударяться в бега при появлении союзных солдат?

— Им же хуже! — с угрозой повторял он и быстро, хотя и спотыкаясь, направился вперед. — Пусть прячутся куда угодно, я найду их и под землей.

В конце этой длинной холодной галереи путь им преградили закрытые двойные двери, за которыми слышались звуки органа; колокол звонил теперь прямо над их головами чрезвычайно громко, и солдаты поняли, что стоят на пороге часовни, где укрылись все монахи. Тут мистера Батлера осенила внезапная догадка:

— А может быть, они приняли нас за французов?

— Лучше бы дать им понять, что это не так, прежде чем здесь соберется все село, — осмелился заметить один из солдат.

— Черт бы побрал этот колокол, — сказал лейтенант и добавил: — Нажмите-ка плечами на дверь.

Запоры оказались не слишком крепкими, и под напором солдатских тел двери подались почти сразу, раскрывшись так неожиданно, что мистер Батлер, бывший в числе первых, влетел в часовню и, пробежав с полдюжины ярдов, грохнулся на пол, растянувшись во весь свой немалый рост на каменных плитах.

Одновременно от алтаря послышалось громкое «Libera nos, Domine!» [Господи, спаси нас! (лат.)] , сопровождаемое многоголосым бормотанием молитв.

Лейтенант поднялся, взял в руку выроненный фонарь и, покачиваясь, обошел угол, закрывавший внутренность часовни. В тусклом свете висевшей вверху алтарной лампы он увидел десятка четыре монахов в черно-белых одеяниях ордена святого Доминика [Орден святого Доминика — один из самых влиятельных католических монашеских орденов; основан в начале XIII в. Доминиканцам-клирикам было положено носить белые одежды с наплечниками и капюшоном; во время проповеди и при выходе за стелы монастыря клирикам полагалось поверх белого надевать черное одеяние. Доминиканцы-миряне обязаны были носить белые одежды с черными наплечниками и капюшоном] , столпившихся у большого алтаря, словно стадо испуганных овец. Он остановился и, подняв над головой фонарь, строго окликнул их:

— Эй вы, там!

Орган тут же умолк, но колокол наверху продолжал звонить. Мистер Батлер обратился к ним на французском:

— Чего вы боитесь? Почему вы убежали? Мы — друзья, британские солдаты, ищем ночлег.

В нем уже зрела смутная тревога, и он, хотя и с трудом, начал соображать, что, пожалуй, поступил опрометчиво и что насильственное вторжение в монастырь — проступок серьезный.

От толпы отделилась фигура с четками в руках и, шурша одеждами, двинулась к ним с величавой грацией. Что-то в этой фигуре приковало внимание лейтенанта; вытянув шею, он широко раскрыл глаза, трезвея от внезапно охватившего его страха.

— Я полагала, — послышался мягкий, спокойный женский голос, — что двери монастыря священны для британских солдат.

У Батлера перехватило дыхание, и, уже совершенно протрезвев, он до конца осознал весь драматизм случившегося.