У Клея неожиданно сжалось сердце. Его голос стал мягче:

— И никто не пытался его остановить?

— Меня в доме не было. Моя мать не попыталась бы его остановить, даже если бы и могла. Она тени собственной боится… Ты не знаешь моего старика. Если ему что-то запало в голову, ничто и никто не сможет его остановить. Он сумасшедший.

Клей поставил ногу в машину и закрыл дверь. Он размышлял над сказанным, сопоставляя данные, потом обнял руль обеими руками. Наконец он повернул голову и посмотрел на нее через плечо.

— Я даже боюсь спрашивать… что там было?

— Все.

Со слабым стоном он опустил лоб на руль.

— О Господи!

— Да, — тихо повторила Кэтрин. — О Господи!

— Полагаю, ту ночь ты запомнила лучше, чем я? — спросил он, сам себе удивляясь.

— Я ничем не отличаюсь от других девчонок. Это было со мной в первый раз. Боюсь, что я была слишком красноречива, описывая свои чувства и события той ночи.

Пауза затянулась, и Кэтрин начала терять спокойствие. Лучше бы он злился, чем выражал трогательное сочувствие.

Клей вздохнул и стал молча смотреть в окно. Долгое, напряженное молчание рождало дерзкие образы, которые проносились у обоих в памяти, пока, наконец, Клей не заставил себя вернуться в настоящее — к угрозам ее отца.

— Итак, ему нужна компенсация.

— Да, но, что бы он ни говорил, чем бы ни угрожал, ты не должен идти на его уступки. Не плати ему ничего! — сказала она с внезапно разгоревшейся страстью.

— Слушай, теперь от меня это не зависит. Он втянул в это дело моего отца, а мой отец… Мой отец — самый честный человек, какого я когда-либо встречал. Либо он заставит меня ему заплатить, или же заплатит сам, каковы бы ни были требования твоего отца.

— Нет! — воскликнула Кэтрин, схватив его за руку. — Ты не должен этого делать!

— Послушай, я тебя не понимаю. Ты потратила целый вечер, убеждая меня, что носишь моего ребенка. А теперь ты умоляешь не платить ничего твоему отцу. Почему?

— Потому что мой отец — мерзавец! — Ее слова были острыми, как нож. Клей видел, как они ранят и саму Кэтрин. — Потому что, сколько я себя помню, я его ненавижу, и последнее, что я хочу, — это убедиться в том, что он не извлечет никакой выгоды благодаря мне. Он много лет ждал, пока такое случится. И вот теперь я чувствую ответственность за происходящее и хочу сорвать его планы.

Неожиданно у Клея сжалось сердце.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что это последнее, что ты хочешь?

Она выдавила из себя сардоническую улыбку.

— О, не беспокойтесь, мистер Форрестер, не нужно даже на минуту думать, что из-за всего этого я покончу жизнь самоубийством. Как бы то ни было, это вряд ли его остановит.

— Тогда что?

— Будет достаточно, если ты откажешь ему в выплате денег. Ты его не знаешь и не можешь понять, о чем я говорю. Каждый раз, как он… — Кэтрин резко замолчала, ее охватила ненависть к отцу, возвращая к воспоминаниям, которыми она не хотела делиться.

Клей потер переносицу, пытаясь не вникать в ее прошлое более подробно, чем ему было нужно. Но мстительность, которую она проявляла, плохое обращение отца, оскорбительный тон и обвинения, которые он незаслуженно бросал в ее адрес, составляли классический портрет психически ненормального человека. Но было бы ошибкой, если бы он проникся сочувствием к этой женщине. И хотя Клей старался больше не копаться в ее прошлом, то, что ему уже было известно, мучило его в темной тишине. «Все это лишнее», — думал он. Клей почувствовал, как у него разболелась голова. Он опять схватился за руль.

— Сколько тебе лет? — поинтересовался он.

— Какое это имеет значение?

— Сколько лет?! — повторил он, на сей раз с большей силой в голосе.

— Девятнадцать.

Он испустил звук, в котором сочетался смех и возмущение. — Девятнадцать лет, и она понятия не имеет, что нужно предохраняться, — сказал он в потолок.

— Я! — взвизгнула Кэтрин. Ее окутал внезапный гнев — она кричала: — Почему ты этого не делал? У тебя есть богатая практика в таких делах!

— Я ничего не планировал на ту ночь, — все еще возмущенно сказал он.

— Да, я тоже не планировала!

— Если у девушки есть здравый смысл, она не пойдет искать сексуальных приключений, не подготовившись заранее.

— Я не искала секса!

— Ха! Девственница в девятнадцать лет — и не ищет секса!

— Ты, самонадеянный ублюдок, думаешь… — начала она, но Клей ее перебил.

— Самонадеянность тут ни при чем, — приблизившись к ее лицу, сказал он. — Ты не должна делать это наобум, без средств контрацепции!

— Почему?! — закричала Кэтрин. — Почему я? Потому, что я женщина? Почему не ты? А как насчет того, чтобы думать наперед, если ты такой опытный жеребец?

— Ты во второй раз обозвала меня жеребцом, леди, а мне это не нравится!

— А ты во второй раз обозвал меня леди, и мне тоже это не нравится, не говоря о том, каким тоном ты это сказал!

— Мы уходим от темы разговора, а темой была твоя небрежность.

— Мне кажется, что сам предмет разговора был небрежностью.

— Обычно женщина предохраняется. Естественно, я полагаю…

— Обычно! — каркнула она, всплеснув руками. — И он называет меня случайной!

— Ни на минуту…

Но на этот раз она перебила его:

— Я говорила тебе, это было со мной в первый раз. Я даже не знаю, как пользоваться средствами контрацепции!

— Не говори мне этого! Сейчас не Англия Викторианской эпохи! Все, что тебе нужно было сделать, это открыть телефонную книгу и посмотреть, как и где можно это узнать. Или ты не слышала, что женщины созревают? Большинство из них доказывают это, когда проявляют хоть немного разума во время их первого полового акта. Если бы ты сделала то же самое, мы бы не оказались в такой неразберихе.

— Что толку от всех этих слов? Я сказала тебе, что это случилось, вот и все.

— Это ясно, как Божий день! Просто мне повезло, что мне попалась невежественная девчонка, которая даже не знает, что такое контроль рождаемости.

— Послушайте, мистер Форрестер, я не намерена сидеть здесь и выслушивать ваши наставления! Ты в равной степени виновен, как и я, только ты осуждаешь меня, потому что это легче, чем обвинить себя. Плохо, что мне приходится терпеть твои осуждения и не защищать себя от того, что ты называешь меня невежественной! Знаешь, нас было двое!

— Хорошо, хорошо, расслабься. Может, я был с тобой слишком резок, но всего, что случилось, можно было легко избежать…

— Ну, этого не произошло. Это — факт жизни, который нам придется признать.

— Разумные слова, — прошептал он.

— Послушай, отвези меня домой. Не возражаешь? Я устала и не хочу больше сидеть здесь и спорить.

— Хорошо, а как насчет ребенка — что ты собираешься с ним делать?

— Это тебя не касается.

Он прикусил губу и быстро спросил, пытаясь не выходить из себя:

— Ты возьмешь деньги на аборт?

На фоне предыдущего молчания ее ответ показался многословным.

— А, тебе бы этого хотелось, так ведь? Тогда твоя совесть будет чиста. Нет, я не возьму деньги на аборт!

До того, как она закончила, он почувствовал себя настоящим негодяем.

— Ладно, ладно, извини, что спросил. — Он еще не мог определенно сказать, расстроил его или обрадовал ее ответ. Он вздохнул. — Ну, а что ты собираешься делать со своим отцом?

— Ты еще раз показал, какой ты чудесный! — Кэтрин знала, что послезавтра главный козырь Герба Андерсона исчезнет, и тогда для его парусной лодки удачи наступит штиль. Но будь она проклята, если расскажет об этом Клею Форрестеру. Пусть он варится в своем собственном соку!

— Я не могу, — почти клялся Клей, — и я вовсе не чудесный, извини, что я назвал тебя невежественной, извини, что назвал тебя случайной, и я совсем не снимаю с себя ответственности, но что, разве мужчина не может выйти из себя?

— Тебя можно было бы оправдать, если бы я чего-то от тебя требовала, но я не делаю этого. Я не приставляю к твоей голове ружье и не заставляю ничего делать. И я не собираюсь пить из твоей запятнанной серебряной ложки, — с сарказмом закончила она.