— Это Карр. Помните такого? Полторы тысячи баксов.

Было слышно, как он тяжело сопит, переваривая сообщение.

— А теперь-то вы с чем? — спросил он наконец.

— Заходил Страшила, — сказал я. — Он хотел переделать мне лицо своим ремнем с гвоздями. Пришлось обойтись с ним немножко круто. Вы послали бы сюда «скорую», похоже, ему срочно необходим уход и забота.

Я положил трубку и минуту-другую сидел неподвижно, разбираясь в своих ощущениях. Я посмотрел на свои руки, лежавшие на столе. Они не дрожали. Я не чувствовал совершенно никакого внутреннего напряжения — словно после хорошей игры в гольф, — и это удивило меня. Вся яростная стычка заняла две минуты. Я совершил нечто такое, что еще три недели назад, даже меньше, счел бы для себя невозможным.

Я встретился лицом к лицу с восемью головорезами, одного искалечил, а других обратил в бегство. И теперь, когда все было позади, я не испытывал потрясения. Мне только хотелось закурить, что я и сделал. Потом, зная, что примерно через час придет Дженни, я достал из шкафа подовую тряпку и подтер кровь Страшилы. Запихивая тряпку в мусорную корзину, я услышал сирену санитарной машины. Я не потрудился выйти в коридор и, сидя за машинкой, продолжал работать над картотекой. Через некоторое время вошли два копа.

— Что здесь такое? — спросил один. — Из-за чего шум?

Они ухмылялись и выглядели донельзя довольными.

— Пришел Страшила и начал буянить, ну, я с ним и не церемонился, — объяснил я.

— Ага, мы его видели. Поднимайтесь, приятель, сержант хочет поговорить с вами.

По дороге в участок они сообщили мне результаты футбольного матча, который только что слушали по радио. Для копов они вели себя более чем приязненно. Я подошел к столу сержанта, который катал свой карандаш, но на сей, раз, кажется, без особого увлечения. Он посмотрел на меня, сузив свинячьи глазки, засопел, почесал под мышкой, потом сказал:

— Выкладывайте, что случилось.

— Я говорил вам по телефону, сержант, — отозвался я. — Страшила вернулся с семью дружками. Он угрожал мне. Я вышвырнул его, а остальные убрались сами. Вот и все.

Он с любопытством посмотрел на меня, сдвинул фуражку на затылок и фыркнул носом.

— Я только что получил заключение врача, — сказал он. — У подонка челюсть вдребезги, сопатка вдребезги, восьми зубов как не бывало, и ему еще повезло, что он остался жив. Чем вы его огрели? Кирпичом?

— Торопясь уйти, он упал с лестницы, — высказался я без всякого выражения.

— Вроде как споткнулся, а?

— Вроде. — Последовала долгая пауза, потом я спросил:

— Вы не видели его ремень? Он весь утыкан заостренными гвоздями. Этим ремнем он собирался отхлестать меня по лицу.

Он опять кивнул, не спуская с меня глаз.

— Стоит ли нам плакать над ним, сержант? — продолжал я. — Если вы считаете, что я должен послать ему цветы, я пошлю, если вы и правда этого хотите.

Он вновь начал катать карандаш.

— Он может подать жалобу. Телесные повреждения. Нам пришлось бы расследовать.

— Так, может, подождем, пока он пожалуется. Свинячьи глазки опять остановились на моем лице, и он перестал катать карандаш.

— Угу. Это мысль.

Он посмотрел мимо меня и обвел взглядом пустую дежурку. По той или иной причине никто в тот момент не нуждался в помощи полиции, а мы были в комнате одни. Он наклонился вперед и просипел:

— Каждому полисмену в городе хотелось сделать с сукиным сыном то, что сделали вы. — Его похожее на кусок сырого мяса лицо расплылось в широкой дружеской улыбке. — Но смотрите, мистер Карр, Страшила вроде слона: он не забывает.

— У меня много работы, — ответил я. Мое лицо было по-прежнему лишено всякого выражения. — Я могу вернуться к своим делам?

— О, конечно.

Он откинулся назад, и его взгляд стал задумчивым.

— Шофер такси сообщил, что прошлой ночью видел, как загорелся мотоцикл Страшилы. Вы случайно ничего об этом не знаете?

— А должен? Он кивнул:

— Правильный ответ, мистер Карр. Но не зарывайтесь. Мы должны чтить в городе закон и сохранять порядок.

— Когда у вас найдется свободная минута, сержант, — отозвался я, — попробуйте сказать это Страшиле.

Мы посмотрели друг другу в глаза, потом я повернулся и вышел.

В офисе я застал Дженни. Разумеется, она знала обо всем. Я и не надеялся сохранить происшествие в секрете. Она была бледна и дрожала.

— Вы могли его убить! — воскликнула она. — Что вы с ним сделали?

— Он стал буянить, вот и нарвался. — Я обошел стол и сел. — Ему давно причитается. Я говорил с полицией. Они веселятся, как ребята на вечеринке. Так что давайте забудем про Страшилу.

— Нет! — В ее глазах вдруг вспыхнул гнев, который я никак не ожидал увидеть. — Вы думаете, что вы герой, да? Ничего подобного! Я знаю, вы сожгли его мотоцикл! Вы сломали ему нос и челюсть! Вы такой же жестокий и злобный, как и он! Я не потерплю, чтобы вы здесь оставались! Вы портите все, что я стараюсь делать! Я хочу, чтобы вы ушли.

Я изумленно воззрился на нее:

— Вы еще скажите, что поедете в больницу и будете сидеть у его постельки.

— Незачем плохо острить. Я хочу, чтобы вы ушли!

Меня начинала разбирать злость, но я овладел собой.

— Послушайте, Дженни, посмотрите в лицо фактам. С головорезами типа Страшилы нужно обращаться как с животными. Да они и есть животные, — заверил я. — Предположим, я сидел бы сложа руки и позволил бы ему содрать ремнем мясо с моей физиономии. Тогда вы были бы мной довольны?

— Вы чуть не убили его! Я не хочу с вами разговаривать! Поднимайтесь и уходите!

— Ладно. — Я встал и вышел из-за стола. — Я поживу в отеле еще пару дней. — У двери я остановился и взглянул на нее. — Дженни, беда в том, что хорошие люди редко бывают реалистами. Страшила — свирепое животное. Ладно, ступайте, держите его за ручку, если вам так хочется. У каждого есть право на собственное мнение. Но будьте осторожны, еще не родилось животное опаснее и свирепее Страшилы.

— Я не желаю вас слушать! — Она повысила голос. — Дядя ошибся, послав вас сюда! Вы совсем не годитесь для социальной работы! Вы не можете и никогда не сможете понять, что люди отзываются на доброту! Я работаю здесь два года, а вы пробыли тут десять дней. Вы…

И тогда я вспылил:

— Погодите!

Пораженная резкостью моего тона, она умолкла.

— Чего вы добились за два года своей добротой? Люди не ценят доброту! Все, что им от вас нужно, — это талон на обед или подачка. Они поднимут подачку, даже если ее швырнут им под ноги! Все те женщины, от которых вам нет покоя, просто попрошайки. А вы уверены, что они не смеются над вами? Страшила годами терроризировал ваш сектор. Даже полиция не могла с ним справиться, а я вот справился, и, может быть, вы убедитесь, что я больше сделал для этого района города в десять дней, чем вы за два года!

— Уходите!

Я видел, что причиняю ей боль, но мне было все равно. Я сделал то, на что ни у кого в этом маленьком городишке не хватало смелости: прищемил хвост Страшиле Джинксу, и здорово прищемил.

Я оставил ее одну и зашагал к отелю «Бендинкс». По дороге я заметил, что прохожие больше не сторонятся меня, а некоторые даже улыбались мне. Новости расходятся быстро. Коп, стоявший на краю тротуара, дружески подмигнул. Я вдруг стал популярной личностью в Луисвилле, но и это не доставило мне радости: Дженни испортила триумф. Я просто не мог понять, как она может быть такой бестолковой. Я спрашивал себя, что я теперь буду делать. Может быть, через день-другой она поостынет и мы опять сможем работать вместе? Парадиз-Сити казался таким далеким, я не хотел возвращаться туда, во всяком случае, пока. Почувствовав, что проголодался, я зашел в ресторан «Луиджи». Два пожилых официанта просияли, увидев меня, а в прошлый раз они меня игнорировали. Когда я начал есть, к столику подошел толстый пожилой мужчина с пятнами еды на костюме. Он представился как Херб Лессинг.

— У меня аптека за углом. Хочу вам сказать: по-моему, вы сделали хорошее дело. Этот ублюдок получил по заслугам. Может быть, теперь у меня будет покой по ночам. — Он помолчал, обдавая меня дыханием, потом добавил: