— Вы это уже говорили, — отозвался я вежливо. — Кажется, вы сказали, что разговор неофициальный?

— Угу.

— Тогда опять-таки неофициально, сержант, идите, вы в…

Я встал, пересек унылый вестибюль и вошел в еще более унылую столовую. Там я выпил чашку скверного кофе, покурил и просмотрел местную газетенку. Фотография семи кретинского вида юнцов, стоявших с мокрыми глазами над остатками своих «хонд», доставила мне немало удовольствия. Часов в десять я вышел из отеля, направился в единственный в городе цветочный магазин, купил там букет красных роз и зашагал к городской больнице. Иногда встречные улыбались мне, и я отвечал им улыбкой. После долгого ожидания меня наконец пропустили к Дженни. Она выглядела бледной, ее длинные волосы, заплетенные в косы, лежали по обе стороны плеч. Сестра засуетилась с вазой для цветов, а потом вышла. Пока она возилась, я смотрел на Дженни, чувствуя себя великаном.

Она не знала, что я отомстил за нее. Я не только разделался со Страшилой, но теперь еще и спешил его семерых дружков-кретинов. Остаться без мотоциклов было для них равносильно кастрации.

— Привет, Дженни, как дела? — воскликнул я.

Она печально улыбнулась:

— Я не ожидала увидеть вас. Я думала, что после тех слов, которые я вам сказала, между нами все кончено.

Я пододвинул стул и сел.

— Так просто вы от меня не избавитесь. Забудем все. Как вы себя чувствуете?

— Я не могу ничего забыть. Зря я вам сказала, что вам непонятна доброта. Я рассердилась, а некоторые женщины, как мне кажется, в сердцах говорят не то, что думают на самом деле. Спасибо за розы. Они такие чудесные.

Интересно, что бы она подумала, узнав о семи сожженных «хондах»?

— Хватит об этом, — сказал я. — Вы не сказали мне, как вы себя чувствуете. Она состроила гримаску:

— О, нормально. Врач говорит, что я встану через три или четыре недели.

— Ту проволоку натянули для меня. Мне очень жаль, что вы наткнулись на нее.

Наступила долгая пауза, в течение которой мы смотрели друг на друга.

— Ларри, если у вас есть желание, вы могли бы оказать мне услугу, — сказала она. — Насчет офиса вам незачем беспокоиться, об этом позаботились, из муниципалитета прислали замену, но тут есть одно дело особого рода. Вы не согласитесь заняться им вместо меня?

Дело особого рода! Мне бы сказать ей, что я покончил с этой опекунской лавочкой, что это занятие не для меня, а для одних дураков, но меня подталкивала судьба.

— Конечно. Что за дело?

— Завтра из тюрьмы в одиннадцать освобождают одну женщину. Я навещала ее. И дала ей обещание… — На секунду умолкнув, Дженни посмотрела мне в глаза. — Надеюсь, вы понимаете, Ларри, что для человека, сидящего в тюрьме, обещание очень много значит. Я обещала встретить ее, когда ее выпустят, и отвезти домой. Она пробыла в тюрьме четыре года. Это будет ее первая встреча со свободой, и я просто не хочу разочаровывать ее. Если меня там не окажется, если никто не будет ее ждать, это может свести на нет все труды, которые я на нее положила. Не согласитесь ли вы встретить ее, объяснить, что со мной случилось и почему я не смогла прийти, быть с ней поласковее и отвезти домой?

"Господи, — подумал я, — как можно быть такой простодушной!» Женщина, которая провела за решеткой в суровых тюремных условиях четыре года, наверняка должна быть тверже стали. Как и все прочие отиравшиеся вокруг Дженни попрошайки, эта женщина втирала ей очки, но, поскольку из-за меня Дженни сломала лодыжку, запястье и ключицу, я решил ублажить ее.

— Это не проблема, Дженни. Конечно, я встречу ее.

Она одарила меня своей теплой, дружеской улыбкой:

— Спасибо, Ларри. Вы сделаете доброе дело.

— Как я ее узнаю?

— Ее одну освобождают в одиннадцать часов. У нее рыжие волосы.

— Тогда это просто. За что ее посадили? Или мне не следует спрашивать?

— Нет, не следует, разве это имеет какое-то значение? Она отсидела свой срок.

— Да. И куда мне ее везти?

— У нее дом неподалеку от шоссе номер три. Там живет ее брат. Она покажет вам дорогу.

Появилась беспокойная медсестра и заявила, что Дженни нужно отдыхать. Вероятно, она была права. Дженни выглядела обессиленной.

— Ни о чем не беспокойтесь. — Я встал. — В одиннадцать часов я буду на месте. Вы не сказали, как ее зовут.

— Рея Морган.

— Порядок. Я навещу вас завтра после обеда и расскажу, как все прошло.

Сестра погнала меня из палаты. Удаляясь от больницы, я думал, что у меня осталась свободной большая часть дня, которую нечем заполнить. Я еще не знал тогда, что завтра встреча в одиннадцать с Реей Морган изменит все.

В четыре минуты двенадцатого решетка, загораживающая вход во Флоридский исправительный дом для женщин, распахнулась, и Рея Морган вышла на бледный солнечный свет, пробивавшийся сквозь смог и цементную пыль. Я сидел в отремонтированном «бьюике» уже минут двадцать и, увидев ее, щелчком отбросил сигарету, вылез из машины и подошел к ней. Трудно описать эту женщину словами, могу только сказать, что она была высокой, стройной, с густыми волосами цвета спелого каштана, одетая в поношенный серый плащ, темно-синие брюки и запыленные, стоптанные туфли. Женщины бывают красивые, хорошенькие и привлекательные, но Рея Морган не подходила ни под одну из этих категорий. Она была Рея Морган, единственная в своем роде. У нее были хорошие черты лица, хорошая фигура, длинные ноги и прямые плечи. Но самое большое впечатление производили ее необыкновенные темно-зеленые глаза. Большие глаза смотрели на мир с подозрением, с циничной насмешкой и обнаженной сексуальностью. Эта женщина познала все. Когда наши взгляды встретились, у меня появилось чувство, что она на несколько лет старше меня и опытнее.

— Я Ларри Карр, — представился я. — Дженни в больнице. С ней произошел несчастный случай. Она попросила меня заменить ее.

Она взглянула на меня. Ее глаза раздели меня и ощупали мое тело. Ничего подобного я не испытывал раньше и реагировал на ее медленный изучающий взгляд так, как реагировал бы любой мужчина.

— Ладно. — Она посмотрела на «бьюик». — Двинули отсюда. Дайте сигарету.

У нее был низкий, хрипловатый голос, такой же бесстрастный, как и ее глаза. Протягивая пачку сигарет, я поинтересовался:

— Разве вы не спросите, насколько серьезно пострадала Дженни?

— Дайте прикурить.

Когда я подносил огонь к ее сигарете, во мне закипел гнев.

— Вы слышали, что я сказал? Она втянула дым в легкие и медленно выпустила его из тонких ноздрей и жесткого рта.

— И что с ней?

Равнодушие, звучавшее в ее голосе, продемонстрировало мне лучше всяких слов, какая Дженни простофиля.

— Сломана лодыжка, сломано запястье и перебита ключица, — ответил я. Она сделала еще одну затяжку.

— Так и будем тут торчать? Я хочу домой. Ведь вас для того и прислали, чтобы отвезти меня?

Она обошла меня и, подойдя к «бьюику», открыла правую дверцу, проскользнула в машину и захлопнула ее. Меня охватила холодная ярость. Я рывком распахнул дверцу.

— А ну вылезай, сука! — заорал я. — Можешь идти пешком! Я тебе не фраер вроде Дженни! Вылезай, или я тебя выкину!

Она еще раз затянулась сигаретой, разглядывая меня.

— Я и не считаю тебя фраером. Не бурчи кишками. Я заплачу. Отвези меня домой, а я заплачу за проезд.

Мы посмотрели друг на друга. И тут мной овладела та же жажда секса, что и прошлым вечером. Я едва сдерживал желание вытащить ее из машины и разложить прямо на грязной, запыленной цементом дороге. Теперь ее глаза казались мне зелеными омутами обещания. Я захлопнул дверцу, обошел машину и сел за руль. Машина помчалась по шоссе номер три. Когда я ждал на перекрестке удобного момента, чтобы пристроиться к потоку транспорта, она спросила:

— Как тебя угораздило связаться с этой дурочкой? Говоришь ты вроде на моем языке.

— Сиди и помалкивай. Чем больше я слушаю тебя, тем меньше ты мне нравишься. Она рассмеялась: