— Что ж, это ее забота, — сказал я, — но теперь я вижу, какое у вас нелегкое занятие.

Она приподняла руки и уронила их на простыню.

— Я не жалуюсь, это моя работа. — Помолчав, Дженни продолжала:

— Человек должен сам прожить свою жизнь. Время от времени я замечаю, что мне удалось повлиять на кого-то, и это чувство вознаграждает за все. — Она улыбнулась. — Не могу ли я повлиять на вас, Ларри, хотя бы немножко? Не согласитесь ли вы все-таки вернуться домой и забыть этот город, просто чтобы порадовать меня?

Я на секунду задумался. Дженни — всеобщая доброжелательница, поднимающаяся по эскалатору, который движется в обратном направлении. У меня на уме было другое.

Представлялся удобный случай втереть ей очки. Она будет прикована к постели еще недели две и не сможет проверить. Я притворился, что колеблюсь, потом кивнул, как бы придя к решению.

— Хорошо, Дженни, считайте, что вы на меня повлияли, — сказал я. — Вы правы, здесь я зря теряю время. Я уеду. Очень не хочется покидать вас. Вы были мне хорошим другом. Но вы правы, я уеду завтра же утром.

Может быть, я переиграл, может быть, она была сообразительнее, чем мне казалось. Она печально посмотрела на меня, прежде чем ответила:

— Я убедилась, что человек должен сам прожить свою жизнь. Очень немногие следуют советам. Я стараюсь, но люди не слушают. Так что я ничего не могу поделать, правда?

Неожиданно мне захотелось рассказать ей, что со мной происходит. Я знал, что никогда не откроюсь доктору Мелишу, но в ее испытующем взгляде, поднятом на меня с подушки, было что-то, побуждающее довериться ей. Потом моим сознанием овладела Рея, и момент для признаний миновал. Я прикоснулся к пальцам Дженни, выдавил улыбку, произнес несколько банальных слов насчет того, чтобы не терять связи в будущем, и вышел из больницы, уже полностью поглощенный мыслями о том, что мне предстояло совершить сегодня вечером.

У себя в номере я распаковал покупки. Я надел пиджак, потом парик и зеркальные очки. С «берет-той» в руке я прошел в ванную, где висело зеркало в рост человека. Я посмотрел на свое отражение.

Вид у меня получался весьма несимпатичный, и я был уверен, что никто не смог бы меня узнать. Я злобно оскалил зубы, и вышло довольно устрашающе. Вскинув пистолет, я прицелился в свое отражение и прорычал:

— Ни с места! Ограбление!

Если бы грозная фигура, подобная той, что отражалась в зеркале, вошла в мой офис в Парадиз-Сити, я без колебаний выложил бы все бриллианты из сейфа. Удовлетворенный, я снял парик, пиджак и очки и аккуратно уложил их вместе с пистолетом в сумку. Я был уверен, что, не поленившись съездить за ними в Джейсонов Полустанок, лишил полицию возможности добраться до меня, проследив их происхождение. Я был доволен собой. Теперь надо дождаться полуночи, и тогда я стану настоящим преступником. Я лежал на кровати и пункт за пунктом перебирал в уме предстоящую операцию, повторяя слова, которые произнесу. Убедившись, что все заучено наизусть, я уснул, радуясь наступившей дремоте. Это доказывало, что мои нервы в порядке. Около девяти я проснулся и спустился в закусочную напротив, где поужинал тефтелями со спагетти. Я ел не спеша. Выйдя из закусочной, я вернулся в отель, захватил сумку и пошел за машиной, которую оставил в конце улицы.

Я выехал из города и покатил по шоссе. В шести милях от Луисвилла находилась бензозаправочная станция компании «Калтекс». Я ни разу не останавливался там, но часто проезжал мимо. Дела у них всегда шли бойко, и я знал, что они не закрываются на ночь. Проезжая мимо, я замедлил скорость. Толстый, мощного телосложения мужчина закрывал машину. Больше никого поблизости видно не было. Я решил, что этот человек заступил в ночную смену и работает один. При первой же возможности я развернулся и поехал обратно в Луисвилл. Следующие два часа я провел в ночном кинотеатре, где смотрел старый вестерн. Он оказался достаточно увлекательным, чтобы приковать мое внимание. Когда зажегся свет, я вышел с толпой зрителей на жаркую пыльную улицу и направился к машине. Прежде чем завести мотор, я неподвижно посидел несколько минут. «Пора», — подумал я и был несколько обескуражен тем, что у меня сильно забилось сердце, а ладони покрылись потом.

Ярдов за триста от станции обслуживания находилась придорожная площадка для стоянки автомобилей. Я завернул туда и выключил мотор и огни. Впереди ритмично вспыхивали буквы «Калтекс». Выйдя из машины и отступив в тень, я надел пиджак, парик и очки. У меня так дрожали руки, что я уронил игрушечный пистолет, доставая его из сумки. Несколько минут я лихорадочно шарил в траве, прежде чем нашел его. Сердце стучало как молот. Секунду я колебался, не в силах решить: вернуться в отель или продолжать задуманное. Потом перед моим мысленным взором возникла Рея, ее рыжие волосы и циничные зеленые чувственные глаза, и это придало мне решимости. Я быстро зашагал вдоль травянистой кромки шоссе к огням станции обслуживания. Лишь изредка мимо проносились машины. Приблизившись к станции, я замедлил шаг. Держась в тени, я медленно продвигался вперед. Теперь я отчетливо видел маленький, хорошо освещенный офис.

Толстяк служитель с сигаретой, свисавшей с нижней губы, смотрел ночную телепередачу. От нервного перенапряжения мое сердце билось так неистово, что я с трудом дышал. Несколько минут я стоял неподвижно, наблюдая за ним. Шоссе было пустынно. Если действовать, то сейчас Я услышал собственное бормотание:

— Рехнулся? Ведь ты можешь угодить в тюрьму!

Но я двинулся вперед, до боли стискивая рукоятку игрушечного пистолета. Служитель поднял голову, когда я толчком распахнул стеклянную дверь. При виде меня он насторожился, а потом, заметив пистолет, окаменел.

— Это ограбление! — прорычал я. Слова прозвучали довольно неубедительно. Я был испуган не меньше его. Мы уставились друг на друга. Он был лет пятидесяти, толстый, седеющий, с виду — типичный семьянин, со спокойными карими глазами и решительным ртом человека, привычного к ответственности за близких. Он оправился от испуга. Его пристальный взгляд остановился на пистолете у меня в руке и вдруг утратил напряжение.

— Тут нет никаких денег, сынок, — спокойно сказал служитель. — Не повезло тебе.

— Давай деньги — или эта штука выстрелит! Мне сделалось тошно от дрожи в моем голосе. Я знал, что выгляжу не грознее мыши.

— У нас тут система, сынок, — произнес он тоном, которым обычно разговаривают с ребенком. — Ночной сейф. Все, что я получаю, до последнего бакса, идет вон в тот стальной ящик, и только босс может его открыть.

Я уставился на него. По моему лицу струился пот.

— Я подарил сыну на Рождество такой же пистолет, — продолжал служитель. — Он прямо-таки помешался на Джеймсе Бонде. — Толстяк перевел взгляд на освещенный экран телевизора. — Шел бы ты к себе, а? Может, я отсталый, но вот нравится мне Боб Хоуп.

Он благодушно рассмеялся, потому что Хоуп как раз произнес: «У меня даже пузо с брюшком». Совершенно уничтоженный, я вышел на темное шоссе, вернулся к своей машине и поехал в город.

Оказавшись у себя в номере, я повалился на кровать, охваченный отчаяньем. Дешевка! Насмешка Страшилы звучала у меня в ушах. Да Дешевка! У меня болела голова, и я дрожал от разочарования и стыда. Я трус! Что-то не так в моем механизме! Видимо, лишь выведенный из себя, я способен на решительные действия, но в спокойном состоянии я не грознее мыши Я отчетливо понимал, что моя жалкая попытка сравняться с Реей оказалась мертворожденной. Я знал, что не решусь на вторую попытку в убеждении, что она неминуемо приведет к моему аресту. Я безнадежный, никчемный, малодушный дилетант! Мне повезло с толстяком заправщиком. Едва взглянув на пистолет, он узнал в нем игрушку и отмахнулся от меня с пренебрежением, которого я заслуживал. Мои мысли переключились на Рею. Мое тело мучительно желало ее, и я больше не убеждал себя, что я сошел с ума, что ее порочность и злоба могут погубить меня. Песня сирены неумолчно звучала в моих ушах, и я не в силах был ей противиться. Я помнил ее слова: «Когда ты получишь меня, это обойдется тебе подороже обеда». Я помнил, как она выглядела, говоря это: зеленые глаза, полные обещания, тело, слегка выгнутое в мою сторону, чувственная улыбка. Теперь мне было наплевать, какая будет цена! Куда девалась высокомерная уверенность, что я получу ее задаром! Я должен обладать ею, пусть даже на ее собственных условиях. Чего она потребует? Дженни записала в досье Реи, что та была проституткой. А если предложить ей двести долларов? Это чертовски высокая цена для шлюхи. Она не сможет отказаться от двухсот долларов! Может быть, овладев ею, я избавлюсь от наваждения?