Он метнулся к столу, сел и, достав шелковый платок, принялся вытирать лицо.

— О каком одолжении? — повторил я.

— Дело не идет на лад, правда, Ларри? — спросил он, не глядя на меня.

— Что не идет на лад?

Он спрятал платок, набрался решимости, оперся локтями о полированную поверхность стола и с трудом заставил себя посмотреть мне в лицо.

— Я хочу попросить тебя об одолжении.

— Ты уже говорил. О каком одолжении?

— Я хочу, чтобы ты повидался с доктором Мелишем.

Ударь он меня по лицу, я не удивился бы до такой степени. Я откинулся назад, глядя на него во все глаза. Доктор Мелиш был самым дорогим, самым модным психиатром в Парадиз-Сити. Это говорит о многом, если учесть, что в нашем городе один психиатр приходится примерно на каждые пятьдесят жителей.

— Как тебя понимать?

— Я хочу, чтобы ты встретился с ним, Ларри. Счет я оплачу. По-моему, тебе нужно с ним поговорить. — Он поднял руку, останавливая мои протесты. — Минутку, Ларри. Дай же мне возможность договорить. — Он сделал паузу и продолжал:

— Ларри, с тобой не все ладно. Я знаю, через какое испытание ты прошел. Разумеется, твоя ужасная потеря оставила след. Все это я могу понять. Сам я на твоем месте просто не пережил бы такое. Я уверен! Восхищаюсь твоей решимостью вернуться и продолжать работу. Но у тебя ничего не вышло. Ты ведь понимаешь это, правда, Ларри? — Он смотрел на меня умоляюще. — Понимаешь?

Я потер ладонью подбородок и замер, услышав скребущий звук щетины. «Проклятье, — подумал я, — забыл побриться утром!"

Встав, я пересек комнату и подошел к большому настенному зеркалу, в котором Сидней так часто любовался собой. Я уставился на свое отражение, чувствуя тошнотворный холодок в груди. Неужели этот неряха я? Я посмотрел на заношенные манжеты рубашки и перевел взгляд на туфли, не чищенные пару недель. Я медленно вернулся к креслу, сел и посмотрел на Сиднея, который наблюдал за мной. На его лице отражались озабоченность, доброта и волнение. Я еще не настолько опустился, чтобы не суметь представить себя на его месте. Я подумал о своих ошибках, о не уменьшавшейся груде корреспонденции на подносе и о том, как я выгляжу. Вопреки вере в себя и фасаду мужества (подходит ли здесь такое определение?) со мной все-таки, как он выразился, не все было в порядке.

Он медленно, глубоко вздохнул.

— Послушай, Сидней, давай забудем про Мелиша. Я уволюсь. Что-то пошло не так. Я уберусь отсюда к черту, а ты предоставь Терри шанс. Обо мне не беспокойся, я и сам перестал о себе беспокоиться.

— Ты лучший знаток бриллиантов в нашем деле, — спокойно сказал Сидней. Теперь он полностью овладел собой и перестал мельтешить и суетиться. — Уйти я тебе не позволю. Такая потеря слишком дорого мне обойдется. Тебе нужно приспособиться к обстоятельствам, и доктор Мелиш поможет это сделать. Выслушай, Ларри. В прошлом я много для тебя сделал, и, надеюсь, ты считаешь меня своим другом. Теперь пора кое-что тебе для меня сделать. Я хочу, чтобы ты пошел к Мелишу. Я уверен, что он сумеет привести тебя в порядок. Может быть, понадобится месяц или два. По мне, хоть год. Твое место всегда останется за тобой. Ты много значишь для меня. Повторяю: ты лучший знаток бриллиантов в нашем деле. Тебе крепко досталось, но все снова войдет в норму. Сделай это ради меня, пойди к Мелишу.

И я пошел к Мелишу. Сидней был прав, следовало сделать хотя бы это, но я не надеялся на доктора Мелиша, пока не познакомился с ним. Это был маленький, тощий, лысеющий, с проницательными глазами человек. Сидней уже вкратце проинформировал его, так что он знал все о моем прошлом, о Джуди и о последовавшей реакции. Незачем было вдаваться в подробности.

У нас состоялось три беседы, и наконец он вынес свой приговор. Все сводилось вот к чему: я нуждался в полной смене обстановки. Мне следовало уехать из Парадиз-Сити по крайней мере месяца на три.

— Как я понял, вы не садились за руль с момента аварии? — спросил он и протер очки. — Обязательно купите себе машину и привыкайте водить ее. Ваша проблема в том, что вы считаете свою утрату чем-то исключительным. — Он поднял руку, прерывая мои протесты. — Я знаю, что вам не хочется это признавать, но тем не менее именно здесь скрыта ваша проблема. Советую вам общаться с людьми, чьи проблемы серьезнее вашей. Тогда собственные беды представятся вам в ином свете. У меня есть племянница, которая живет в Луисвилле. Она работает в бюро социальной опеки и нуждается в бесплатных помощниках. Предлагаю вам поехать в Луисвилл и поработать с ней. Я уже звонил туда. Буду совершенно откровенен. Когда я рассказал о вас, она заявила, что ей ни к чему неуравновешенная личность. Довольно трудно управляться с делами одной, и если еще придется заниматься и вашими проблемами, то вы не подходите. Я сказал, что вы будете помогать ей и не доставите никаких хлопот. Мне не сразу удалось уговорить ее. Теперь дело за вами. Я покачал головой.

— Вашей племяннице будет от меня не больше пользы, чем от дыры в голове, — произнес я. — Нет, это дурацкая идея. Я найду что-нибудь другое. Договорились, я уеду на три месяца. Мне…

Он повертел в пальцах очки.

— Моей племяннице нужна помощь. — Он пристально посмотрел на меня. — Неужели вам не хочется помочь людям? Или вы решили, что только другие обязаны все время помогать вам?

При такой постановке вопроса возразить было нечего. Что я теряю? Сидней оплатит мне время, необходимое для моей поправки. Я избавлюсь от магазина с его сочувственно приглушенными голосами и глумливой ухмылки Терри. Пожалуй, это идея. По крайней мере, что-то свежее, а мне так хотелось чего-нибудь нового! Довольно вяло я возразил:

— Но у меня нет квалификации для социальной работы. Я ничего в ней не смыслю и буду скорее обузой, чем помощником.

Мелиш взглянул на часы. Было заметно, что он думает о следующем клиенте.

— Если племянница решила, что вы ей пригодитесь, значит, у нее найдется для вас дело, — сказал он нетерпеливо. — Почему бы не попробовать?

Действительно, почему бы и нет? Я пожал плечами и согласился поехать в Луисвилл.

Первым делом я купил «бьюик» с откидным верхом. Путь домой потребовал напряжения всей моей воли. Я дрожал и обливался потом до тех пор, пока не поставил машину на стоянку. Минут пять затем я сидел за рулем, потом заставил себя запустить мотор и выехать на оживленную главную улицу, прокатился вдоль Приморского бульвара, снова повернул на главную улицу и направился к дому. На этот раз я не потел и не дрожал, ставя машину.

Сидней пришел проводить меня. — Через три месяца, Ларри, — он пожал мою руку, — ты вернешься и по-прежнему будешь лучшим спецом по бриллиантам. Удачи тебе.

Поезжай. С Богом.

И вот с чемоданом, набитым одеждой, без веры в будущее я отправился в Луисвилл.

Нужно отдать должное доктору Мелишу: он действительно обеспечил мне перемену обстановки. Луисвилл, расположенный миль за пятьсот к северу от Парадиз-Сити, оказался большим, беспорядочно разбросанным промышленным городом, который жил окутанный вечным облаком смога. Его заводы в основном занимались переработкой известняка. Известняк, к вашему сведению, перемалывают на известь, цемент, строительные и дорожные материалы. Это главная отрасль промышленности во Флориде. Ведя машину на малой скорости, я добрался до Луисвилла только через два дня. Как оказалось, я стал нервным водителем и каждый раз, когда мимо проносилась машина, я вздрагивал, но продолжал путь и, проведя ночь в мрачном мотеле, прибыл наконец в Луисвилл, чувствуя себя на пределе сил и нервов.

Когда я подъезжал к предместьям, на моей коже начала оседать цементная пыль, вызывая неприятный зуд и желание помыться. Ветровое стекло и корпус машины тоже покрылись пылью. Даже самые яркие солнечные лучи не в состоянии были пронизать пелену из пыли цемента и смога, нависшую над городом. Вдоль шоссе, ведущего к центру, раскинулись огромные цементные заводы, и грохот перерабатываемой породы звучал как отдаленный гром. Я нашел отель «Бендинкс», рекомендованный доктором как лучший в городе, в переулке неподалеку от Мэйн-стрит. Он являл собой унылое зрелище. Его стеклянные двери покрывала цементная пыль, в вестибюле стояли ветхие бамбуковые кресла, а столом администратора служила маленькая конторка, позади которой висела доска с ключами. За конторкой восседал высокий расплывшийся человек с длинными бакенбардами. Этот субъект выглядел так, словно побывал в стычке со смертельным врагом и теперь зализывал раны.