Ученый Христиан Юргенсен Томсен, между прочим, также посылает из тьмы веков смешок по поводу аджиевското «закрытия» железа в Европе. Ведь именно Томсен, создавая национальный музей в Копенгагене и распределяя по отделам археологические находки, поделил историю на три века: каменный, медный и железный.

И каково, зная про кельтов и германцев, читать: «Заметим, до IV века, то есть до Великого переселения народов и прихода кипчаков, Центральная Европа практически пустовала» (с. 109). Вообще у Аджи в незаделанный стык истории с географией даже не сочится, а хлещет мутная вода незнания.

Особенно грустно наблюдать попытки Мурада Аджи представить себе, как выглядел мир, о котором он пишет. Почти при каждой его попытке наложить исторические события на карту обязательно происходит какой-нибудь сдвиг, а то и не один.

Вот Мурад Аджи начинает коректировать историю создателей славянского алфавита – Кирилла и Мефодия с утверждения, что родина славянских просветителей – Фанагория, «степной город» да еще «столица каганата Великая Булгария» (с. 28). Голова идет кругом от плотности ошибок в одной фразе. Фанагория – греческая колония-порт на Таманском полуострове, в нынешнем Краснодарском крае. Полуостров этот, как известно из географии, западная оконечность Кавказа, покрытая грязевыми сопками. И никакая это не степь, а дельта Кубань-реки. Мало того, этот район никогда не принадлежал Великой Булгарии. Была, правда, на Тамани русская Тмутаракань (X–XII вв.), но не выдержала борьбы с «культурными» половцами. Кстати, родина Кирилла и Мефодия все равно не там. Славянских просветителей даже называют «солунскими братьями», по месту их рождения: Солунь это нынешние Салоники (Греция). Тоже далеко не степь.

Весьма фантастическая картина представляется после утверждения Мурада Аджи о том, что кипчаки жили на берегу Москвы-реки (С.47). Там, где веками царили дремучие леса, болота, овраги, летит, летит, с треском ломая сучья, степная кобылица, и мнет ковыль вперемежку с черникой… Да что кобылица – табуны, стада верблюдов, кибитки шумною толпою кочуют по буреломам… На самом деле Мурад Аджи грабит земли финно-угров, лежавшие к югу примерно до Оки и истоков Дона.

А где же славяне? По Аджи, оказывается, «славяне появились в Восточной Европе в конце I тысячелетия», а до этого они жили «где-то к северу от Карпат, между Вислой и Одером» (с. 49). Можно подумать, что к северу от Карпат расположена не Восточно-Европейская равнина с Вислой и Бугом. Что между Вислой и Одером (а также южнее, добавим от себя, где тоже находится «прародина» славян) не расположеы пресловутые «страны Восточной Европы». Может, Аджи просто имеет в виду, что «в V–VI вв. славяне еще не дошли до Днепра» (с. 56)? Увы, и здесь имеет место простое игнорирование автором трудов археологов. Иначе он бы знал, что как раз в V–VII веках выделяются определенно славянские археологические культуры, дошедшие на востоке не только до Днепра, но и до бассейнов Десны и Сейма. От тюркских, балтских, финно-угорских, германских, фракийских этноязыковых групп их отличают три важнейших признака: лепная глиняная посуда, домостроительство и погребальная обрядность.[30]

Географические признаки расселения народов (все, кто населяют Евразию в районе 45–50 градуса северной широты, – кипчаки, тюрки, кочевники-степняки) играют с Мурадом Аджи нехорошие шутки. Вследствие этого среди «кипчаков» помечены аланы (ираноязычные племена сарматского происхождения, предки осетин) и адыги (иберийско-кавказская группа языков)… и все говорят на «тюркском» языке (с. 84).

Вот только непонятно, почему тогда отказывает Мурад Аджи гуннам и сарматам (последние, правда, уже не тюрки) в том, что они одно время населяли Приуралье (с. 94): ведь это как раз около 50-й широты, да и археологами это подтверждено. Как миновать Приуралье «великому переселению народов», идущему в Европу (по Аджи) с Алтая, который тоже расположен «вокруг» 50-го градуса северной широты?

Но что поделаешь с человеком, который с трудом представляет себе географическую карту, а атласами не пользуется, видимо, из презрения к «купленным москалям», все перемерявшим и перерисовавшим в пользу властей.

Для такого действительно Киев лежит «на восемьсот километров южнее лесной полосы, земли славянской». Правда, через восемьсот километров в сторону Балтики начинаются не леса, а город Рига и море… Правда, от Киева до Белорусского Полесья нет и трехсот километров, как и до мест, где «шумит сурово Брянский лес»… И земля славянская, по тому же даже Аджи, – не к северу, а к западу (Карпаты, Висла…).

Вот он сравнивает Римскую империю и изобретенное им единое государство «Дешт-и-кипчак» и утверждает, что владения первой могли показаться в сравнении со второй «жалкой провинцией» (с. 95). Представим себе территорию от Альп до Байкала (да, огроменная – от 10 градусов восточной долготы до 100, хотя и плоская – в ширину около 10 градусов). Это выдуманная «степь степняков» (в Альпах!). А теперь представим себе Римскую империю начала тысячелетия. В длину от Атлантического побережья Испании и Северной Африки до Каспия (от примерно 10 градусов западной доготы до 50 градусов восточной – на треть «поменьше», не восемь месяцев пути, а пять с четвертью. Зато в ширину от туманной Британии до разрезаемых Нилом Ливийской и Нубийской пустынь – градусов эдак 35 – как минимум в 3 раза больше). Две огромные территории. Какая там «провинция»…

Ну а как вам понравится Петр Великий, который «завоевал земли Тульской, Тамбовской, Орловской областей» (с. 340), да еще казаков там «поубивали и повысылали»? Тамбовские казаки – это сильно! И тамбовский волк им товарищ! Вот только, милый Мурад Аджи, были такие «засечные черты» – укрепленные от нападений крымских татар южные границы России. И шли они в середине XVI века по линии Брянский лес – Тула – Мещера, в конце – по линии Путивль – Орел – Ряжск – Шацк; в середине XVII в. – Воронеж – Тамбов – Пенза. А когда Петр Алексеевич был мальчиком, засечная черта выросла на реке Северный Донец и опиралась на города Царёв Борисов и Изюм. Но что вам эти пятьсот километров по сравнению с мировой несправеливостью!

Есть три основных способа стать выше ростом. Первый – попытаться подрасти. Второй – начать носить обувь на высоком каблуке или на толстой подошве. Третий – укоротить окружающих (кому ноги, кому и голову). Пытаясь возвеличить свой народ, Мурад Аджи никогда не пользуется первым способом. Третьим – часто.

Первыми достается, конечно, наиболее презираемому народу: славянам. Прежде всего им приписывается «неспособность защитить себя», приведшая к тому, что они «долго были «живым товаром» на рынках Европы и Востока» (с. 50). Никто не спорит с тем, что среди рабов были славяне, однако их сравнительно значительный процент объясняется проще: славяне, как известно, – самый многочисленный народ Европы. С другой стороны, византийские источники пестрят сообщениями о том, что те же славяне неоднократно переходили пограничную реку Истр (нынешний Дунай – уточняем специально для Мурада Аджи, с чьими недюжинными географическими познаниями мы уже познакомились), проходили его порой «вплоть до моря», захватывали рабов, брали крепости и частенько побеждали римлян, в том числе их отборные войска и конницу. Об этом подробно рассказывают сами византийские историки, например Прокопий Кесарийский в его «Войне с готами» – так подробно, что цитировать их не станем. Укажем лишь, что все это можно узнать не по потайным подпольным публикациям, а обратившись к хрестоматиям для студентов, например к сборнику «Материалы по истории СССР для семинарских и практических занятий. Выпуск 1. Древнейшие народы и государства на территории СССР» (М., 1985, тираж 25 тысяч экземпляров). Какая уж тут «неспособность» защитить себя… Вот как свидетельствует византийский «Стратегикон», приписываемый императору Маврикию (582–602 гг.): «Племена славян и антов сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе; их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в их собственной стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, наготу, недостаток в пище. К прибывающим к ним иноземцам они относятся ласково и оказывая им знаки расположения… охраняют их в случае надобности».[31] Но Мурад Аджи знать всего этого не хочет и «преданья старины глубокой» переносит как опытный публицист-идеолог в сегодняшний день. Он вещает: «Из биологических различий и уникальность созданного варягами русского „народа“, который, как это ни печально, по сравнению со всеми другими народами мира всегда отличался удивительным недружелюбием, агрессивностью, неуважением к своим собратьям, к соплеменникам. Примеров тому тысячи». Тогда тысяча первый пример – сам Мурад Аджи, пишущий НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ О РУССКИХ с удивительным недружелюбием, агрессивностью, неуважением… Вот как наш гуманист разливается дальше: он вспоминает «смертоубийство у Белого дома 1993 года», репрессии 1937 года, гражданскую войну, «жесточайшее подавление народных волнений», опричнину… И смакует потом: «Русский с удовольствием и даже сладострастием уничтожал русского же. Уничтожал сознательно, как врага, не чувствуя в нем родную кровь», и обобщает: «Ни один другой народ мира – ни один! – не терзал себя так» (с. 67–68). Позже, разошедшись, Аджи приплетает еще и «геноцид», который у него – «старая добрая традиция доброй России, которая не забывается ни при какой власти» (с. 140). Хоть бы здесь помолчал в тряпочку! Потому что сам пишет неоднократно, что этим же занимались и «кипчаки»: «Так ненавидеть друг друга, так завидовать друг другу теперь умеют только кипчаки, у которых свой родной брат порой страшнее самого лютого врага» (с. 246, см. также с. 101, 302). Потому что при мало-мальски развитом чувстве истории нельзя не поставить рядом явления одной эпохи: опричнину Грозного и Варфоломеевскую ночь; или Пугачевщину и гильотины Великой Французской революции; или сталинские репрессии 1937 года и нацистские концлагеря… И если посчитать число пострадавших на «душу населения», то Россия, по крайней мере, не будет выделяться. Род людской несовершенен, «человеки убивают человеков»… Но если убрать национальную приправу, то получится пресное морализаторство на общие темы. А нашему Мураду хочется аджички, «остренького». Или «полынненького».