То, что современные технологии позволяют значительно сократить количество труда, требующегося для обеспечения жизненных нужд каждого, стало очевидным во время войны. В это время все мужчины в вооружённых силах, все мужчины и женщины, занятые производством снаряжения, все мужчины и женщины, занимающиеся шпионажем и военной пропагандой, или правительственные учреждения, связанные с войной, были выключены из продуктивной деятельности. Несмотря на это, общий уровень физически здоровых среди неквалифицированных наёмных рабочих на стороне союзников был выше, чем до или после. Значимость данного факта была закамуфлирована финансовыми отношениями: из-за ссуд это выглядело, как если бы будущее питало настоящее. Но это, конечно, было бы невозможно: человек не может съесть пока ещё не существующий ломоть хлеба. Война убедительно показала, что путём научной организации производства можно содержать нынешнее население в должном комфорте, используя небольшую часть трудовых резервов современного мира. Если бы в конце войны научная организация, созданная для освобождения мужчин для войны и производства, была бы сохранена, а время работы урезано до четырёх часов в сутки, всё было бы замечательно. Вместо этого был восстановлен прежний хаос: те, чей труд был востребован, трудились сверх нормы, а остальным предоставили умирать с голода без работы. Почему? Потому что работа есть обязанность, и человек должен получать зарплату не пропорционально тому, что он произвёл, но пропорционально своей добродетельности, выраженной в трудолюбии. Это мораль рабского государства, применённая в условиях, полностью отличных от тех, в каких она родилась. Неудивительно, что результат катастрофичен. Приведём иллюстрацию. Допустим, в текущий момент определённое число людей занято в производстве иголок. Они производят столько иголок, сколько требует мир, – работая, скажем, восемь часов в сутки. Кто-то делает изобретение, с помощью которого то же число людей может изготовить иголок вдвое против прежнего. Но миру не требуется вдвое больше иголок: иголки уже так дёшевы, что вряд ли их купят больше даже по заниженной цене. В разумном мире каждый участник производства стал бы работать четыре часа вместо восьми, а всё прочее осталось бы как прежде. Но в реальном мире это бы посчитали аморальным. Люди по-прежнему работают восемь часов, появляется чрезмерно много иголок, некоторые работодатели разоряются, и половину людей, ранее участвовавших в производстве иголок, увольняют. В итоге досуга ровно столько, сколько в первом варианте, но половина людей полностью безработна, а половина, как и прежде, работает слишком много. Этот путь гарантирует, что закономерно появившийся досуг приведёт к общему страданию, – вместо того, чтобы стать всеобщим источником счастья. Можно ли вообразить что-либо более безумное?

Мысль, что малоимущим нужно иметь досуг, неизменно шокировала богатых. В Англии, в начале девятнадцатого века, обычный рабочий день мужчины состоял из пятнадцати часов. Дети трудились иногда столько же, обыкновенно же – двенадцать часов. Когда некоторые назойливые люди предполагали, что это чересчур, им отвечали, что работа удерживает взрослых от пьянки, а детей от хулиганства. Когда я был ребёнком, вскоре за тем, как городские рабочие получили право голоса, законом были утверждены некоторые общие дни отдыха – к великому негодованию высших классов. Я припоминаю, как старая герцогиня сказала: «К чему беднякам выходные? Они должны работать». Теперь люди не столь откровенны, но подобные настроения сохраняются и являются источником значительнейшей доли нашего экономического беспорядка.

Давайте на минутку взглянем на этику работы откровенно, без предрассудков. Каждое человеческое существо неизбежно потребляет в течение жизни некоторое количество продуктов человеческого труда. Допуская, что труд, вообще говоря, неприятен, делаем вывод: несправедливо, если человек потребляет больше, чем производит. Конечно, он может предоставлять услуги, а не продукты потребления – как врач, например – но он обязан предоставлять что-то в счёт питания и проживания. В этом объёме обязательность работы должно признать – но только в этом объёме. Не буду останавливаться на том факте, что во всех современных обществах за пределами СССР многие люди избегают даже этого минимального количества работы, – конкретно, все те, кто получает деньги в наследство и кто «женится на деньгах». Полагаю, то, что этим людям дозволено жить в праздности, не столь пагубно, как то, что наёмные работники будут, вероятно, или перегружены работой, или голодать. Если бы обычный наёмный рабочий работал четыре часа в день, этого было бы достаточно всем, плюс никакой безработицы, – предполагая некоторую, весьма умеренную, степень разумной организации. Эта идея шокирует состоятельных, ибо они убеждены, что бедняки не нашли бы, куда деть столько свободного времени. В Америке люди нередко работают полный рабочий день, даже когда уже вполне обеспечены. Таких людей, естественно, возмущает идея досуга для наёмных работников, – за исключением сурового наказания безработицей. Фактически, они не одобряют даже досуг своих сыновей. Что любопытно, в то же время, как они желают, чтобы их сыновья работали не покладая рук и не имея времени для приобщения к культуре, они не возражают, если их жёны и дочери не работают вовсе. Снобистское преклонение перед бесполезностью, простёртое в аристократическом обществе на оба пола, при плутократии ограничивается женщинами, что, однако, не делает его более согласующимся со здравым смыслом.

Нужно признать, что разумное использование досуга есть продукт культурности и образованности. Человек, всю жизнь работавший сутками напролёт, заскучает, оказавшись внезапно без дела. Но без значительного количества досуга человек лишён массы хорошего. Отныне нет причины, по которой основная часть населения должна подвергаться таким лишениям. Лишь дурацкий аскетизм, обычно внушённый, заставляет нас продолжать настаивать на избыточном объёме работы теперь, когда в этом уже нет нужды. Новое вероучение, исповедуемое правительством России, во многом отлично от традиционной западной доктрины. В то же время, есть некоторые вещи, оставшиеся неизменными. Позиция правящих классов, особенно тех из них, что ведут образовательную пропаганду на тему почётности труда, почти в точности совпадает с той, которую господствующие классы мира испокон веков проповедовали тем, кого называют «честными бедняками». Прилежание, трезвость, желание работать сверх нормы для получения отдалённых выгод, даже покорность власти, всё это снова на сцене. Более того, власть по-прежнему является наместником Правителя Вселенной. Он, однако, зовётся теперь новым именем: Диалектический Материализм. Победа пролетариата в России имеет кое-что общее с победой феминизма в некоторых других странах. Веками мужчины уступали высшую святость женщинам и оправдывали их более низкое положение тем, что святость желательнее силы. В конце концов, феминистки решили заполучить и то и другое, ибо основоположницы верили тому, что мужчины говорили им о желательности добродетели, но не тому, что политическая власть бесполезна. Похожая вещь произошла в России с работой руками. Веками богачи и их холуи возносили похвалы «честному тяжёлому труду», прославляли простую жизнь, проповедовали религию, учившую, что бедняки попадут на небо скорее богатых, и вообще старались, чтобы работающие руками поверили, что есть некое особое благородство в изменении пространственного положения материи – в точности, как мужчины пытались уверить женщин, что те приобретают некое особое благородство благодаря своему сексуальному рабству. В России вся эта доктрина о превосходстве работы руками была принята всерьёз, с тем результатом, что работающие руками стали более почётны, нежели кто-либо другой. Это, по существу, всё те же призывы, возрожденные заново, но не в прежних целях, а чтобы обрести рабочих-ударников для особых задач. Работа руками – это идеал, поставленный перед юношеством, а также основа всей этической программы. До поры до времени это, наверное, хорошо. Большая страна, полная природных ресурсов, нуждается в развитии и должна развиваться при минимальном использовании кредитов. В данных обстоятельствах тяжёлая работа необходима и, скорее всего, будет неплохо вознаграждена. Но что случится по достижении точки, где каждый сможет жить в комфорте, не работая слишком много?