– Да. Там сейчас обыск. Я только успела свалить, как туда накатили лягавые. И не только туда. Мне позвонили и сообщили об этом, когда я уже находилась в пути…

– Дай мне твой сотовый, – перебил я Светлану, и она, безразлично пожав плечами, вложила мне в ладонь яркую «Нокию».

– Бесполезняк, Знахарь. Я все это уже перепробовала. Не дозвониться. Трубки у всех отключены. К домашним телефонам никто не подходит. Бесполезняк, – еще раз пробормотала Конфетка, наблюдая за тем, как я безуспешно пытаюсь пробить хоть один номер. – Бесполезняк, – в третий раз повторила она. И высказала мнение, с которым я не мог не согласиться: – А ведь мусора на этот раз взялись за нас всерьез. Наехали по полной программе и, что удивительно, сумели сохранить все это в тайне. Никого из блатных не то что не предупредили о том, что готовится, но даже не намекнули. У меня чувство, что вся эта каша сварена прямо в Москве.

– Угу, – рассеянно буркнул я.

– И возможно, здесь замешаны не только менты, но и комитетчики.

– Угу.

– И вот что я еще думаю: а не связано ли это как-то с тобой?

– Чего?!! – Услышав такое, я не мог пребывать далее в состоянии легкого оцепенения, в котором до этого находился. Я аж взвился! – Ты, курица! Фильтруй базар! Понимаешь?! Ты чего мне сейчас предъявила?! Ты чего на меня хочешь повесить?!

– Зна-аха-а-арь, – хладнокровно перебила меня Светлана. Изобразила на губах лукавую улыбку и недоуменно покачала головой. – Остынь. Не кипешись. Я ничего не пытаюсь тебе предъявить. И ни в чем тебя не виню. Но рассуди трезво: то, что сегодня ты объявлен в федеральный розыск, и то, что сегодня же утром братву, кого ты хоть каким-то боком касался, обложили по полной – это не просто совпадение.

– А почему бы и нет?

– Ты же сам когда-то говорил, что в случайные совпадения не веришь. Вот и я… – Из кармана джинсов Конфетка вытащила дешевую зажигалку, покрутила ее в тоненьких пальчиках с длинными ухоженными ногтями. – У тебя случайно нет сигарет?

Я не ответил. Светлане было отлично известно, что я не курю. И, более того, терпеть не могу, когда кто-то обкуривает мою машину.

– Так вот, Знахарь. Это все замутили или приятели Хопина…

– У него не было приятелей.

– …Или мусора тебе мстят за тех лягашей, которых ты завалил в вертолете. Или за тот же вертолет с тобой решили расквитаться военные.

– ГРУ? – задумался я. – Им до этого вертолета нет никакого дела.

– Им до всего есть дело, – возразила Конфетка и приоткрыла дверцу. – Я пошла в свою тачку. Если хочешь, присоединяйся ко мне. А «Лексус» бросай прямо здесь. Или цепляйся за мной, провожу до стоянки.

– Второе, – обреченно пробормотал я и, перехватив непонимающий Светкин взгляд, пояснил: – Я выбираю второй вариант. Поехали на стоянку. Только очень-то не гони. А то ведь потеряюсь…

Неподалеку от станции «Купчино» я загнал «Лексус» в самый глухой угол платной стоянки, уплатил за месяц вперед и, устроившись в красной «девятке» рядом с дождавшейся меня Светой, тщательно пересчитал содержимое своего лопатника: двести баксов и чуть больше тысячи рублей. Не густо. На месяц спокойной жизни на даче мне этого хватило бы с избытком. Но для человека, находящегося в конкретных бегах, такие деньги – ничто. Правда, на даче в загашнике, сделанном в обычном полене, небрежно заброшенном под лавку на кухне, заныканы три тысячи долларов. Но до этого полена еще надо добраться. Если те менты, которые, возможно, сейчас торчат у меня дома в засаде, вообще по своей простоте мусорской уже не спалили мой скромный схрон в печке.

– Ты дашь мне в долг денег? – спросил я у Конфетки.

– Тысчонку рублей. Может быть, наскребу две. Но не больше. Счета в банке у меня нет. В ломбард, кроме этого ведра, – стукнула она ладонью по рулю, – и вот этой дешевки со стеклами, – выставила палец, на который был надет перстень с крупными стразами, – закладывать нечего. Так что, две штуки рублей. Тебя это устроит? – насмешливо глянула она на меня.

– Нет, не устроит. Впрочем, зависит от того, как надолго затянутся геморрои.

– Боюсь, что надолго, – успокоила меня Света и решительно прижала «девятку» к поребрику напротив небольшого кафе. – Я эту забегаловку знаю. Здесь неплохо готовят. Перекусим? Заодно и поговорим.

Я безразлично пожал плечами и принялся вылезать из машины. Но, уже стоя на тротуаре, спохватился:

– Только, Свет, платишь ты.

Она в ответ лишь презрительно хмыкнула.

А мне опять стало стыдно: проклятье, и в каких же уродов порой превращают нас обстоятельства!

В пустом уютном кафе мы облюбовали столик подальше от входа и провели там четыре часа, обсуждая то, что сегодня произошло как в Курорте, так и со мной, попивая красное «Мерло» и безрезультатно пытаясь дозвониться хоть до кого-нибудь из своих.

Конфетка, до этого общавшаяся со мной буквально сквозь зубы, за тарелкой горячего супа заметно оттаяла, и я сделал вывод, что вся ее прежняя холодность в разговорах со мной была напускной. Непросто простить то, что тебя когда-то выставили за порог. Но столь же непросто вытравить из своего сердца добрые чувства к кому-либо, если такие чувства действительно были. Похоже, что были. И они постепенно пересилили в Светке обиду на то, как круто я с ней когда-то обошелся.

– Я отлично помню ту ночь, – рассказывала Конфетка в перерывах между «Мерло» и попытками связаться по телефону хоть с кем-нибудь из братвы. – Все до мельчайших подробностей. Впрочем, и подробностей-то особенных нет. До утра просидела в машине. Смотрела на твои окна и с трудом боролась с желанием подняться к тебе. Если бы была хоть небольшая надежда на то, что ты опять меня с треском не вышвырнешь, я бы, наверное, посыпала голову пеплом и попыталась вернуться. Но тогда я была уверена в том, что из этого ничего не получится. А потому просто сидела в машине. И не сводила глаз с твоих окон. Пока в них не погас свет… Денис, а ты хоть немного переживал из-за того, что случилось?

– Не помню.

– Вот видишь? Не помнишь. – Это было отмечено с легким укором. – А значит, тебе на меня было плевать. Если бы ты хоть немного переживал, то запомнил бы эту ночь навсегда. Так, как ее запомнила я.