Индивидуальности. Я ищу конкретные индивидуальности. Охочусь за мелькающими маркерами «косточек духа». Шепотом проношусь сквозь жизни, от одной к другой, словно бреду по бесконечным комнатам огромного особняка.

Я куртизанка по имени Матри, прекрасная, но отвергнутая своим возлюбленным и защитником, мечтающая о новом богатом покровителе. Мои юбки густо украшают кружева.

Я пьянчуга по имени Тре Броггер, пересчитывающий сдачу, лежащую на стойке бара, пытаясь сообразить, сможет ли позволить себе еще один стакан амасека.

Я безымянный бандит. Бегу, запыхавшись. Мой короткий клинок стал скользким от крови. Я принадлежу клану, и мне кажется, что там будут рады приобретенным мной сегодня кредитным дискам и карманному хрону.

Я прачка, плачущая по сыну, которого однажды продала.

Я суперинтендант, и меня скрутила рвота, когда я взломал дверь комнаты, где в воздухе кружат мухи. Прошло три недели с того времени, как старика видели в последний раз. Придется вызывать арбитров. Я могу потерять работу.

Я птица. Свободная.

Я клерк по имени Оливье, щелкающий по кнопкам кодифера, и в моих аугметических глазах отражаются зеленые фантомы экрана. У меня ужасный галитоз из-за нарыва на десне. Но я не смогу позволить себе оплатить услуги врача, если не буду работать сверхурочно целый месяц. Через сто девятнадцать минут у меня запланирован перерыв.

Я сервитор, укладывающий коробки на складе. Когда-то у меня было имя, но я забыл, как его произносить. Нужно напрягаться даже для того, чтобы вспомнить, как правильно поставить коробки. На их боках есть специальные стрелки.

Я адвокат по имени Джозеф Ганге. Я нервно дожидаюсь, когда откроются двери суда.

Я крыса, и я грызу. Я крыса.

Я Бенел Манной, зонтоносец. Но сейчас я сижу у ставней лавки, ожидая, когда начнется дождь. Тогда я смогу заработать. Мне девять лет. Сложенный зонтик выше меня самого. Раньше он принадлежал отцу, когда тот еще нес эту службу. Надо будет заново обтянуть зонтик, потому что он уже совсем износился. На нем все еще стоит имя моего отца. Когда я поменяю ткань, то напишу на ней «Бенел Манной».

Я лодочник Эдрик Лутц, налегающий на весла ялика и зазывающий клиентов. Вода грязная и воняет мочой. Когда-то я был женат. И все еще тоскую по ней. Сука. Да где же все сегодня? Причалы пусты.

Я рабочий листового пресса по имени Эса Хайвсон. Я крепко сплю в однокомнатной квартире в Общем Блоке К. Двойная смена так вымотала меня, что я уснул в тот же миг, как прилег. Слабый дождь, под который я намеревался выйти, все еще идет. Трубы водопровода гудят и стучат. Но они не разбудят меня. Мне снится превосходный десерт с заварным кремом, который я когда-то попробовал на свадьбе у дальнего родственника. Он был богатым человеком. Мне никогда больше не попробовать такого.

Я медсестра в приемном покое Общего Блока G. Все вокруг пропахло антисептиками. Свет слишком ярок. Мне не нравится, как накрахмаленная униформа сжимает плечи. Это напоминает о том, что мои руки слишком толсты. На бирке проставлено имя Элис Мансер, но на самом деле меня зовут Феб Экс. У меня нет квалификации. Пришлось солгать, чтобы получить эту работу. Однажды меня вычислят. Но до тех пор я намереваюсь максимально попользоваться своим неограниченным доступом к послеродовому отделению. Культ хорошо платит, и в особенности за здоровых младенцев.

Я анонимный человек, чей пол не удается установить, мертвый уже очень много лет. Я лежу замурованным в стене в Общем Блоке В.

Я две девушки в униформе курсантов СПО, спрятанные в неглубоких могилах позади ряда отравленных кислотными дождями кустарников у северного края парка Стайртауна.

Я человек, болтающийся на веревке в комнате 49/6 посреди здания, предназначенного под снос.

Я семья девочки, которая исчезла по пути в школу.

Я фабричный рабочий, который держит снимки молодых парней в том же самом ящике бюро, что и наточенный боевой нож.

Я рубрикатор, сраженный сердечным приступом в магнитном подъемнике по пути домой.

Я дерево, что увядает на площади Высшего Администратума.

Я имперский инквизитор по имени Гидеон Рейвенор.

Это понимание заставляет меня вздрогнуть. Я чуть не потерял себя самого в дисгармонии псионического шума. Постепенно из множества накладывающихся данных я начинаю выхватывать сигналы. По одному. Они почти не слышны за полифонией живых сознаний, что напоминает попытку уследить за единственным голосом в десятимиллиардном хоре.

Сфокусируйся, Гидеон. Сфокусируйся…

Есть! Вот Тониус. И псионический отпечаток Кыс тоже. Они вдвоем среди шумной торговой улицы на поверхностном уровне, два бьющихся сердца в многомиллионной толпе.

А вот Кара. Яркая, как пульсар, сияющий в глубине грязных уровней. Я чувствую ее напряжение. Сердечный ритм учащен. Чувствую общественную столовую вокруг нее. «Вот дерьмо, проклятый нинкер собирается…»

Я потерял ее!

Слишком много, слишком много. Кислотный дождь, омывающий улицы верхних уровней, обжигает мою кожу, хотя у меня нет кожи. Ощущение восхитительно. Мне жаль, что я не могу задержаться на нем.

На это нет времени. Я чувствую Нейла. Сплошные мускулы и тестостерон. Он прячется в тени глубоких, затопленных трущоб.

А затем…

Что это? Кто это? Возлюбленный Император, к нему больно прикасаться. Очень больно…

Из глубины его головы я извлекаю имя. Заэль…

Впервые он попробовал флекты[2] тем летом, когда ему исполнилось одиннадцать, хотя видел их и раньше. Как и тех, кто их употреблял. Дерьмоголовые прожженные помоечники. Тогда он только-только узнал, насколько поганой может быть жизнь на затопленных уровнях.

За четыре месяца до его одиннадцатого дня рождения департамент Муниторум закрыл две фабрики в их округе. Девятнадцать тысяч рабочих были, в терминах Муниторума, «освобождены от обязательств». Причина закрытия не озвучивалась. Но было известно, что этому предшествовал экономический спад во всем субсекторе. Появились слухи, что в самой северной зоне открываются новые, автоматизированные заводы, где единственный сервитор мог заменить двадцать рабочих. Некоторые говорили, что фабрики лишились военного контракта с предприятиями на Кэкстоне. Так или иначе, предприятия закрылись. Девятнадцать тысяч умелых рабочих выброшены на помойку.

Родители Заэля умерли от вспышки улейной оспы несколько лет назад. Он жил в стеках вместе со своей бабушкой и сестрой Ноув. Ей было восемнадцать, она работала сборщицей и была единственным добытчиком в семье. Ноув оказалась одной из тех, кого «освободили от обязательств».

Это произошло быстро и неожиданно. На социальное пособие и продовольственные талоны прожить было невозможно. Заэлю пришлось бросить школу, чтобы зарабатывать деньги, выполняя поручения местных торговцев. Не все они были чисты на руку. Заэль никогда не спрашивал, что находилось в коричневых посылках, которые он доставлял по указанным адресам. Тем временем бабушка нашла способ уходить от тягот и тревог, нюхая тюбики из-под клея, которые собирала на помойке позади швейной фабрики. А Ноув искала работу.

Но она ее так и не нашла. Зато нашла флекты. Заэль не знал, чем она за них платила. Постепенно он стал привыкать к ее остекленевшему взгляду и блуждающей улыбке.

— Тебе тоже стоит попробовать, малыш, — как-то раз сказала сестра.

Он всегда был для нее «маленьким братцем», но теперь произносить слово «брат» она считала ненужным усилием.

Однажды он вернулся с пачкой замусоленных банкнот в кармане. Ноув явно не ждала его так скоро. Когда он неожиданно вошел в крошечную кухню, сестра вскочила из-за маленького обеденного столика и сунула что-то под грязное полотенце. Заэль замер в дверном проеме, изнемогая от любопытства и строя догадки о том, что же она могла там спрятать.