– Да, – ответил Хорн Фишер, понизив голос. – Надеюсь, мне удастся поймать его до обеда. А потом он должен о чем-то переговорить с сэром Исааком.

– Глядите! – воскликнул Харкер. – Сэр Исаак кончил удить. Он ведь гордится тем, что встает на заре и возвращается на закате.

И действительно, старик на острове поднялся на ноги и повернулся, так что стала видна густая седая борода и сморщенное личико со впалыми щеками, свирепым изгибом бровей и злыми, колючими глазками. Бережно неся рыболовные снасти, он начал переходить через мелкий поток по плоским камням несколько ниже причала. Затем направился к гостям и учтиво поздоровался с ними. В корзинке у Гука было несколько рыб, и он пребывал в отличном расположении духа.

– Да, – сказал он, заметив на лице Фишера вежливое удивление. – Я встаю раньше всех. Ранняя пташка съедает червя.

– На свою беду, – возразил Харкер, – червя съедает ранняя рыбка.

– Но ранний рыболов съедает рыбку, – угрюмо возразил старик.

– Насколько мне известно, сэр Исаак, вы не только встаете рано, но и ложитесь поздно, – вставил Фишер. – По-видимому, вы очень мало спите.

– Мне всегда не хватало времени для сна, – ответил Гук, – а сегодня вечером наверняка придется лечь поздно. Премьер-министр сказал, что желает со мной побеседовать. Так что, пожалуй, пора одеваться к обеду.

В тот вечер за обедом не было сказано ни слова о политике; произносились главным образом светские любезности. Премьер-министр лорд Меривейл, высокий худой человек с седыми волнистыми волосами, серьезно восхищался рыболовным искусством хозяина и проявленными им ловкостью и терпением; беседа мерно журчала, точно мелкий ручей между камнями.

– Конечно, нужно обладать терпением, чтобы выждать, пока рыба клюнет, – заметил сэр Исаак, – и ловкостью, чтобы вовремя ее подсечь, но мне обычно везет.

– А может крупная рыба уйти, оборвав леску? – спросил политический деятель с почтительным интересом.

– Только не такую, как у меня, – самодовольно ответил Гук. – Признаться, я неплохо разбираюсь в рыболовных снастях. Так что у рыбы скорей хватит сил стащить меня в реку, чем оборвать леску.

– Какая это была бы утрата для общества! – сказал премьер-министр, наклоняя голову.

Фишер слушал весь этот вздор с затаенным нетерпением, ожидая случая заговорить с премьер-министром, и, как только хозяин поднялся, вскочил с редким проворством. Ему удалось поймать лорда Меривейла, прежде чем сэр Исаак успел увести его для прощальной беседы. Фишер собирался сказать всего несколько слов, но сделать это было необходимо. Распахивая дверь перед премьером, он тихо произнес:

– Я виделся с Монтмирейлом: он говорит, что, если мы не заявим немедленно протест в защиту Дании, Швеция захватит порты.

Лорд Меривейл кивнул:

– Я как раз собираюсь выслушать мнение Гука по этому поводу.

– Мне кажется, – сказал Фишер с легкой усмешкой, – мнение его нетрудно предугадать.

Меривейл ничего не ответил и непринужденно проследовал к дверям библиотеки, куда уже удалился хозяин. Остальные направились в бильярдную; Фишер коротко заметил юристу:

– Эта беседа не займет много времени. Практически они уже пришли к соглашению.

– Гук целиком поддерживает премьер-министра, – согласился Харкер.

– Или премьер-министр целиком поддерживает Гука, – подхватил Хорн Фишер и принялся бесцельно гонять шары по бильярдной доске.

На следующее утро Хорн Фишер по своей давней дурной привычке проснулся поздно и не торопился сойти вниз; должно быть, у него не было охоты полакомиться червяком. Видимо, такого желания не было и у остальных гостей, которые еще только завтракали, хотя время уже близилось к полудню. Вот почему первую сенсацию этого необычайного дня им не пришлось ждать слишком долго. Она явилась в облике молодого человека со светлыми волосами и открытым лицом, чья лодка, спустившись вниз по реке, причалила к маленькой пристани. Это был не кто иной, как журналист Гарольд Марч, друг мистера Фишера, начавший свой далекий путь на рассвете в то самое утро. Сделав остановку в большом городе и напившись там чаю, он прибыл в усадьбу к концу дня; из кармана у него торчала вечерняя газета. Он нагрянул в прибрежный парк подобно тихой и благовоспитанной молнии и к тому же сам не подозревал об этом.

Первый обмен приветствиями и рукопожатиями носил довольно банальный характер и сопровождался неизбежными извинениями за странное поведение хозяина. Он, разумеется, снова ушел с утра рыбачить, и его нельзя беспокоить прежде известного часа, хотя до того места, где он сидит, рукой подать.

– Видите ли, это его единственная страсть, – пояснил Харкер извиняющимся тоном, – но в конце концов он ведь у себя дома; во всех остальных отношениях он очень гостеприимный хозяин.

– Боюсь, – заметил Фишер, понизив голос, – что это уже скорее мания, а не страсть. Я знаю, как бывает, когда человек в таком возрасте начинает увлекаться чем-нибудь вроде этих паршивых речных рыбешек. Вспомните, как дядя Тэлбота собирал зубочистки, а бедный старый Баззи – образцы табачного пепла. В свое время Гук сделал множество серьезных дел, – он вложил немало сил в лесоторговлю со Швецией и в Чикагскую мирную конференцию, – но теперь мелкие рыбешки интересуют его куда больше крупных дел.

– Ну, полно вам, в самом деле, – запротестовал генеральный прокурор. – Так мистер Марч, чего доброго, подумает, что попал в дом к сумасшедшему. Поверьте, мистер Гук занимается рыболовством для развлечения, как и всяким другим спортом. Просто характер у него такой, что развлекается он несколько мрачным способом. Но держу пари, если бы сейчас пришли важные новости относительно леса или торгового судоходства, он тут же бросил бы свои развлечения и всех рыб.

– Право, не знаю, – заметил Хорн Фишер, лениво поглядывая на остров.

– Кстати, что новенького? – спросил Харкер у Гарольда Марча. – Я вижу у вас вечернюю газету, одну из тех предприимчивых вечерних газет, которые выходят по утрам.

– Здесь начало речи лорда Меривейла в Бирмингеме, – ответил Марч, передавая ему газету. – Только небольшой отрывок, но, мне кажется, речь неплохая.

Харкер взял газету, развернул ее и заглянул в отдел экстренных сообщений. Как и сказал Марч, там был напечатан лишь небольшой отрывок. Но отрывок этот произвел на сэра Джона Харкера необычайное впечатление. Его насупленные брови поднялись и задрожали, глаза прищурились, а жесткая челюсть на секунду отвисла. Он как бы мгновенно постарел на много лет. Затем, стараясь придать голосу уверенность и твердой рукой передавая газету Фишеру, он сказал просто:

– Что ж, можно держать пари. Вот важная новость, которая дает вам право побеспокоить старика.

Хорн Фишер заглянул в газету, и его бесстрастное, невыразительное лицо также переменилось. Даже в этом небольшом отрывке было два или три крупных заголовка, и в глаза ему бросилось: «Сенсационное предостережение правительству Швеции» и «Мы протестуем».

– Что за черт, – произнес он свистящим шепотом.

– Нужно немедленно сообщить Гуку, иначе он никогда не простит нам этого, – сказал Харкер. – Должно быть, он сразу же пожелает видеть премьера, хотя теперь, вероятно, уже поздно. Я иду к нему сию же минуту, и, держу пари, он тут же забудет о рыбах. – И он торопливо зашагал вдоль берега к переходу из плоских камней.

Марч глядел на Фишера, удивленный тем переполохом, который произвела газета.

– Что все это значит? – вскричал он. – Я всегда полагал, что мы должны заявить протест в защиту датских портов, это ведь в наших общих интересах. Какое дело до них сэру Исааку и всем остальным? По-вашему, это плохая новость?

– Плохая новость… – повторил Фишер тихо, с непередаваемой интонацией в голосе.

– Неужели это так скверно? – спросил Марч.

– Так скверно? – подхватил Фишер. – Нет, почему же, это великолепно. Это грандиозная новость. Это превосходная новость. В том-то вся и штука. Она восхитительна. Она бесподобна. И вместе с тем она совершенно невероятна.