Но вот вместо рыхлой сырой земли лопата ткнулась во что-то твердое, и скоро нашему взору открылся продолговатый полусгнивший ящик, покрытый коркой солевых отложений веками нетронутой земли. Гроб, необыкновенно массивный и крепкий был все же достаточно старым, а потому нам без особого труда удалось взломать крышку и насладиться открывшимся зрелищем.
Он сохранился очень хорошо, просто на удивление хорошо, хотя пролежал в земле уже пять столетий. Скелет, в нескольких местах разрушенный клыками безжалостной твари, выглядел поразительно прочно. Мы с восхищением разглядывали чистый белый череп с длинными крепкими зубами и пустыми глазницами, в которых когда-то горел такой же лихорадочный, вожделеющий ко всему загробному взгляд, какой отличал ныне нас. Мы нашли в гробу еще кое-что это был очень любопытный, необычного вида амулет, который покойный, очевидно, носил на цепочке вокруг шеи. Он представлял собою странную стилизованную фигурку сидящей крылатой собаки, или сфинкса с полусобачьей головой, искусно вырезанную в древней восточной манере из небольшого куска зеленого нефрита. В каждой черточке сфинкса было нечто отталкивающее, напоминавшее о смерти, жестокости и злобе. Внизу имелась какая-то надпись ни Сент-Джону, ни мне никогда прежде не доводилось видеть таких странных букв; вместо клейма мастера на обратной стороне был выгравирован причудливый жуткий череп.
Едва увидев амулет, мы поняли, что он непременно должен стать нашим: из всех существующих на свете вещей лишь этот необычайный предмет мог быть достойным вознаграждением за наши усилия. Мы бы взяли его даже в том случае, если бы он был нам совершенно незнаком; однако, рассмотрев загадочную вещицу поближе, мы убедились, что это не так. Амулет и в самом деле не походил ни на что известное рядовому читателю учебников по истории искусств, но мы сразу узнали его: в запрещенной книге Некрономикон , написанной безумным арабом Абдулом Аль-Хазредом, этот амулет упоминается в качестве одного из зловещих символов души в культе некрофагов из недоступной европейцам страны Лянь в Центральной Азии. Мы тщательно изучили описание страшного амулета у этого арабского демонолога; очертания его, писал Аль-Хазред, отражают таинственные, сверхъестественные свойства души тех людей, которые истязают и пожирают мертвецов,
Мы забрали нефритовый амулет и, бросив последний взгляд на выбеленный временем череп с пустыми глазницами, закрыли гроб, ни к чему более не прикасаясь. Сент-Джон положил наш трофей в карман пальто, и мы поспешили прочь от ужасного места; нам показалось, что огромная стая нетопырей стремительно опускается на только что ограбленную могилу. Но может быть, это нам только померещилось ведь свет осенней луны так слаб и бледен! Утро следующего дня застало нас на борту судна, направлявшегося из Голландии в Англию; нам по-прежнему казалось, будто издалека доносится лай какого-то огромного пса. Должно быть, у нас просто разыгралось воображение, подстегнутое нагонявшими тоску и грусть завываниями осеннего ветра. Не прошло и недели со дня нашего возвращения на родину, как начали происходить очень странные события. Мы жили настоящими отшельниками, не имея ни друзей, ни родственников, ни даже слуг, в старинной усадьбе на краю болотистой пустоши, и лишь очень редкий посетитель нарушал наш покой нежданным стуком в дверь.
Теперь, однако, по ночам стал слышен какой-то шум, какой-то стук не только у входных дверей, но и у окон, как верхнего, так и нижнего этажа. Однажды вечером (мы как раз сидели в библиотеке) нам обоим даже показалось, что какая-то огромная тень на мгновение заслонила собою заглядывавшую в окно луну; другой раз нам послышалось нечто вроде глухих хлопков огромных крыльев где-то невдалеке. Наши попытки выяснить, что же все-таки происходит вокруг дома, ничего не дали; мы приписали все это причудам воображения в ушах у нас до сих пор стоял отдаленный глухой лай, почудившийся нам во время вылазки на старое голландское кладбище. Нефритовый амулет хранился в одной из ниш нашего тайного музея, и порою мы зажигали перед ним свечу, источавшую необычный тонкий аромат. В Некрономиконе Аль-Хазреда мы черпали все новые сведения о свойствах магического предмета, о связи духов и призраков с тем, что он символизирует; все прочитанное нами не могло не вселять тревожных опасений.
Но самое ужасное было впереди.
В ночь на 24-е сентября 19... года я сидел у себя в комнате, когда раздался негромкий стук в дверь. Я решил, конечно, что это Сент-Джон, и пригласил его войти в ответ повышался резкий смех. За дверью никого не оказалось. Я бросился к Сент-Джону и разбудил его: мой друг ничего не мог понять и был встревожен не меньше моего. Той же самой ночью глухой далекий лай над болотами обрел для нас ужасающую в своей неумолимости реальность. Четырьмя днями позже, находясь в нашей потайной комнате в подвале, мы услыхали, как кто-то тихо заскребся в единственную дверь, что вела на лестницу, по которой мы спускались в подвал из библиотеки. Мы испытывали в тот момент удвоенную тревогу, ведь кроме страха перед неизвестностью нас постоянно мучило опасение, что кто-нибудь может обнаружить нашу отвратительную коллекцию. Потушив все огни, мы осторожно подобрались к двери и в следующее мгновение распахнули ее но за ней никого нс оказалось, и только неизвестно откуда взявшаяся тугая волна спертого воздуха ударила нам в лицо да в тишине отчетливо прозвучал непонятный удаляющийся звук, представлявший из себя смесь какого-то шелеста, тоненького смеха и отчетливого бормотания. В тот момент мы не могли сказать, сошли ли мы с ума, бредим ли, или все же остаемся в здравом рассудке. Замерев от страха, мы осознавали только, что быстро удаляющийся от нас невидимый призрак что-то бормотал по-голландски.
После этого происшествия ужас и неведомые колдовские чары опутывали нас все крепче и крепче. Мы, в общем, склонялись к тому простому объяснению, что оба постепенно сходим с ума под влиянием своего чрезмерного увлечения сверхъестественным, но иногда нам приходила в голову мысль, что мы стали жертвами немилосердного злого рока. Необычайные явления стали повторяться настолько часто, что их невозможно было даже перечислить. В нашей одинокой усадьбе словно поселилось некое ужасное существо, о природе которого мы и не догадывались, с каждым днем адский лай, разносившийся по продуваемым всеми ветрами пустошам, становился все громче. 29 октября мы обнаружили на разрыхленной земле под окнами библиотеки несколько совершенно невероятных по размерам и очертаниям следов. Гигантские эти отпечатки поразили нас не менее, чем огромные стаи нетопырей, что собирались вокруг дома в невиданном прежде и все возраставшем количестве.
Кошмарные события достигли своей кульминации вечером 18 ноября; Сент-Джон возвращался домой с местной железнодорожной станции, когда на него напала какая-то неведомая и ужасная хищная тварь. Крики несчастного доносились до самого дома, я поспешил было на помощь, но было уже слишком поздно: на месте ужасной трагедии я успел только услышать хлопки гигантских крыльев и увидеть бесформенную черную тень, мелькнувшую на фоне восходящей луны.
Мой друг умирал. Я пытался расспросить его о происшедшем, но он уже не мог отвечать связно. Я услышал только отрывистый шепот: Амулет... проклятье...
После чего Сент-Джон умолк навеки, и все, что от него осталось, было недвижимой массой истерзанной плоти.
Назавтра я похоронил своего друга ровно в полночь, в глухом заброшенном саду, пробормотав над свежей могилой слова одного из тех сатанинских заклятий, которые он так любил повторять при жизни. Прочитав последнюю строку, я вновь услышал приглушенный лай огромного пса где-то вдали за болотом. Взошла луна, но я не смел взглянуть на нее. Когда же в слабом ее свете я увидал огромную смутную тень, перелетавшую с холма на холм, то, не помня себя, я закрыл глаза и ничком повалился на землю. Не знаю, сколько времени пролежал я там; поднявшись наконец, я медленно побрел домой, а там, спустившись в подвал, совершил мерзкий обряд поклонения амулету из зеленого нефрита, лежавшему в своей нише, словно на алтаре.