— Эта леди католичка?

Отец Игнатий покачал головой:

— Нет, но граф — католик, и он бросил свою жену и семью во Франции.

По тону, которым говорил священник, Атейла поняла, как глубоко он порицает подобное поведение, но с ее точки зрения все это было не так уж и важно. Она горячо заговорила:

— Пожалуйста, отец, вы же знаете, что для меня значит этот шанс. Иначе мне придется искать работу в Танжере и копить деньги. Но подумайте сами, сколько времени это займет у меня. И к тому же мне негде будет жить.

Она видела, как губы священника шевельнулись, словно желая сказать, что она может оставаться в миссии, но оба они понимали, какое сопротивление это вызовет у Мансер.

Отец Игнатий был слишком проницателен и слишком много сталкивался с разными людьми в разных обстоятельствах, чтобы не заметить отношение своей домохозяйки к Атейле.

Ее ненависть, казалось, витала во всех комнатах. Это чувствовала не только Атейла, но и отец Игнатий. Каждое брошенное миссис Мансер слово разило как острый нож.

— Пожалуйста, отец, — умоляла Атейла, — разрешите мне посетить эту леди и сказать ей, что я хотела бы сопровождать ее дочь.

Губы священника сжались.

— Я долго молился, Атейла. Я молился всю дорогу домой, чтобы Господь указал мне верную дорогу. Ты слишком молода, лучше бы тебе не встречаться с этой женщиной, но выбора у нас нет.

— Обещаю вам, отец, что я буду думать лишь о ребенке, которого надо увезти от матери, живущей в грехе.

При этих словах Атейлы лицо священника немного смягчилось.

— Теперь, когда твои родители с Богом, я чувствую ответственность за тебя. Но я верю, что все мы во власти Силы, большей, чем наша. Я верю, что Господь поможет тебе.

— Я тоже верю в это, но во время путешествий с отцом я видела жизнь и обычаи многих племен, поэтому знаю о жизни и людях гораздо больше, чем если бы выросла в старой доброй Англии.

На этот раз священник улыбнулся.

— Что правда, то правда. Традиции многих племен шокировали бы англичан.

— А может быть, отец, — быстро заговорила Атейла, — это была воля Божья, подарить мне этот шанс вернуться в Англию и передать этого ребенка родственникам, которые, я уверена, ведут образцовую, истинно христианскую жизнь.

Священник вздохнул:

— Иди отдохни, дитя мое, а когда станет прохладней, я провожу тебя к этой леди. Это довольно далеко, а тебе нужно поберечь силы, пока ты еще не совсем поправилась.

Атейла поняла, что сумела уговорить отца Игнатия, и горячо прошептала:

— Спасибо, спасибо, отец! Клянусь, вы никогда не пожалеете, что позволили мне сделать это. Я вам так благодарна, что не в силах выразить это словами.

Отец Игнатий не ответил, вероятно, он молился о том, чтобы его решение оказалось верным.

Атейла тихонько вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь, и поднялась в свою маленькую, очень душную в это время дня спальню. Лежа на кровати, Атейла подумала, что слова ее отца вновь оправдались: в нужный момент «что-то да подвернулось».

Она не думала о трудностях, которые могли встретиться на ее пути. Она была полна надежд, что родственники девочки живут где-нибудь на севере. Тогда можно было бы начать поиски с Баронсвилля, где находился фамильный дом отца.

Ее отец был так увлечен исследованием Африки, что почти ничего не рассказывал ни о своем детстве, ни о своей семье.

Мать описывала Атейле большой дом из серого кирпича, который стоял среди обширных земельных владений. В этом доме родился отец Атейлы, и туда он привез ее мать, когда они решили объявить о помолвке.

— Не могу сказать, чтобы эта новость всех обрадовала, — улыбаясь, говорила мама, — а брат твоего отца вовсе не одобрил нашей свадьбы, сказал, что мы не можем себе позволить такие расходы.

Потом она рассмеялась и добавила:

— На самом деле, мне кажется, они были просто очень удивлены тем, что я согласилась выйти за твоего отца. А моя семья была просто в ярости. Они ожидали, что я сделаю гораздо более выгодную партию.

— Это потому, что ты была такой хорошенькой, мама? — спросила Атейла.

— Твой отец считал меня красавицей. Дело в том, что мой отец, баронет, очень гордился древностью нашего рода. К несчастью, у отца не было сыновей, поэтому он ждал от меня, своего единственного ребенка, чего-то грандиозного.

— И ему не понравился папа?

— Конечно, он нашел, что твой отец очень приятный молодой человек. Иначе и быть не могло. Но у него не было денег, и к тому же он собирался ехать в Африку, а я была твердо намерена следовать за ним.

Ее мать снова рассмеялась:

— С равным успехом я могла сказать, что собираюсь на Луну или на Северный полюс. Все мои родные говорили об Африке так, словно вообще сомневались в ее существовании!

— Но тебе она нравится, мама?

— Мне нравится каждый момент жизни рядом с твоим отцом, — ответила ей мать. — Сейчас, наверное, я не меньше, чем он, интересуюсь жизнью этого племени и развитием его связей с другими народами.

Мать говорила о берберах, которыми особенно интересовался отец. Это племя успешно ассимилировало своих завоевателей, будь то финикийцы, римляне, вандалы или арабы.

Однажды отец возил жену и дочь в горы Риф, где жило большинство берберов, и там Атейла начала понимать, почему отец так интересуется ими.

Она росла и постепенно сама стала знакомиться с историей народов, населявших Северную Африку. Эта история показалась ей более сложной, но и более захватывающей, чем все, что она читала раньше в других книгах по истории.

Арабы, которые вторглись из Аравии на «Земли самого далекого Запада»с мечом в одной руке и Кораном в другой. Мавры, чьи предки пытались захватить Испанию и насадить в ней ислам. Атейла будто видела все это воочию, а отец учил ее догматам этой веры и рассказывал, что ее последователи считают достойным и благородным.

История этих людей, которые веками кочевали по пустыне, была поучительна и достойна восхищения, а зла и жестокости в ней было куда меньше, чем добра и величия души.

Сейчас, лежа у себя в спальне, Атейла думала:

«Не все ли мне равно, действительно ли эта женщина — графиня или она просто живет с человеком, которого любит?»

Отец Игнатий, конечно, пришел бы в ужас, услышь он ее мысли.

«Конечно, так быть не должно, но папа никогда никого не осуждал. Он презирал только тех, кто совершил что-нибудь подлое или жестокое. Он верил, что у каждого свой собственный путь к спасению и, мне кажется, только это и верно», — продолжала размышлять девушка.

При мысли об отце слезы подступили к глазам, и Атейла почувствовала, как ей уже не хватает его и как будет тяжела ее жизнь.

Она не сразу осознала свою потерю. Когда ее принесли в Танжер, она была без сознания, а придя в себя, гнала прочь воспоминания о том дне, потому что слишком сильна была боль, которую они причиняли. Только потом, когда ее рана начала понемногу заживать, Атейла по-настоящему пережила смерть отца. Ей казалось, что она осталась одна в этом огромном мире, где не от кого ждать помощи, и она жалела, что бандиты не убили ее вместе с отцом.

Но молодость взяла свое. Атейла начала учиться принимать вещи такими, какие они есть. Временами ей казалось, что она слышит, как смеется над ней отец:

— Не бойся, трусишка, что-нибудь обязательно подвернется!

Похоже, именно так и получилось.

Атейла шла по многолюдным улицам за отцом Игнатием, не обращая внимания ни на женщин в бурнусах и яшмаках, которые, наклонив голову, скользили мимо, ни на мужчин в фесках.

Вскоре они подошли к подножию невысокого холма, на склоне которого, за высокой каменной стеной, стояла большая белая вилла. К ней и направился отец Игнатий. Еще несколько шагов — и глазам девушки открылся морской пейзаж необыкновенной красоты. Земля под ногами из песчаной незаметно стала каменистой, а между камнями с трудом пробивались чахлые травинки. Их пощипывали козы, которые бродили меж деревьев с крупными темно-зелеными блестящими листьями.