Папа внёс Ваню в комнату и поставил на стул.

Папа был такой большой со своим рюкзачищем, что шкаф немного отодвинулся к стене, стол посторонился, а стулья спрятались под скатерть.

— Здоро́во, берлога! — сказал папа и оглядел комнату.

— Пап, а чего у тебя в рюкзаке? — спросил Ваня и потрогал тугой бок рюкзака.

— Погоди, умоюсь, поем… Я голодный как волк! Потом буду всё рассказывать. И рюкзак мы распотрошим.

Папа умывался, а Ваня держал скользкое мыло и твёрдое белое полотенце.

— Уфф! Хор-рошо-о-о! — радовался папа холодной воде.

Мама поджарила яичницу с колбасой, и они все вместе сели за стол. От папы пахло мылом, свежей водой и чистой рубашкой.

А рюкзак лежал на полу такой надутый, широкий и помалкивал себе. Он много чего видел много знал и умел хранить секреты.

Наконец папа сказал:

— Чай попьём позже. А сейчас — смотрите фокус-покус.

Он, как Власов, легко поднял одной рукой этот огромный рюкзачище. Застёжки звякнули. Белое полотенце, которое лежало на самом верху, встрепенулось, и из-под него прямо на пол поскакали тяжёлые яблоки: бамммм! баммм! баммм!

— Ловите, ловите! — Мама широко расставила руки, но не поймала яблоки.

Ваня крикнул:

— Вот это да! — и кинулся за яблоками.

Он мог взять в руку только одно яблоко, такие они были здоровенные. И сквозь их кожицу пальцы чувствовали, какие яблоки внутри холодные и крепкие.

А когда яблоки улеглись на столе широкой красно-зелёной пирамидой, папа вытащил из рюкзака круглую жестяную коробку из-под киноплёнки. И там оказались в промасленной жёлтой бумаге две круглые лепёшки, большие, как тарелки.

— Ватрушки? — спросила мама.

— Шанежки! — догадался Ваня. — Папа ещё в письме обещал привезти шанежки!

— Это баба Шура, сибирячка, прислала, — объяснил папа.

Вечером пришли гости. Они сидели с папой за столом, размахивали руками, громко говорили, пели песни, смеялись всё время.

«Что они смеются?» — подумал Ваня и стал слушать, о чём говорят за столом.

— Ты подумай! — хлопал папу по спине самый весёлый гость, его друг дядя Костя. — Ты только представь! Этот чудак Спиридонов опять сел в галошу!

— Да ну! — удивлялся папа и тоже гулко хлопал по спине дядю Костю. — А разве Спиридонов когда-нибудь вылезал из галоши? — И все за сто лом просто покатывались со смеху.

Ване это было совсем не смешно. Он представил, как какой-то несчастный человек Спиридонов, охая и морщась, пытается влезть в галошу, как в ванну.

Ваня подошёл к дяде Косте, робко подёргал его за рукав и спросил шёпотом:

— А как же он помещается в галоше?

— Чего? Чего ты, Ванюшка, спрашиваешь? Не мешай, видишь, мы разговариваем! Потом с тобой поговорим, до тебя очередь ещё не дошла. Иди к маме… Иди, иди… — И он отвернулся от Вани.

Пошёл Ваня к маме на кухню. Мама резала сыр. Тонко резала, старалась. Она посмотрела на Ваню и сказала недовольно:

— Не мешай, сынок, видишь, я занята. Иди к гостям.

— Хочешь, я тебе помогу, — сказал Ваня, — Могу отнести что-нибудь или принести…

— В другой раз поможешь, — сказала мама. — А сейчас — иди, иди.

Ваня вернулся в комнату.

Папа смеялся, что-то рассказывал и был как чужой.

Ваня залез за шкаф. Там, между шкафом и стенкой, стоял его детский стульчик. Ваня уже вырос из него. Едва втиснулся между тонких тесных ручек и прислонился к шкафу.

Шумят в комнате весёлые гости, а за шкафом темно. Здесь Ваня один. Он думает. И никто ему не мешает думать.

Почему так плохо бывает? Вроде все тебя любят, а никому ты не нужен, никому не интересно с тобой разговаривать… И почему-то ты всем мешаешь. А ведь ты не виноват ни в чём и ничего плохого не сделал. Долго сидел Ваня за шкафом и заснул.

И приснился ему сон. Как будто мама с папой пошли провожать гостей. Захлопнулась за ними дверь в коридоре, и громкие голоса их забились о стены на лестничной площадке у лифта. И тогда в тихой и пустой комнате вдруг скрипнула дверца шкафа, и, тяжело переваливаясь, вылез из-за платьев лохматый коричневый медведь. Был он очень похож на папину командировочную шубу, которую летом густо посыпают нафталином и кладут в большом бумажном пакете на самое дно шкафа. И ещё был похож медведь на того медведя в зоопарке, что выпросил однажды у Вани целую булку с кремом.

Медведь шумно встряхнулся, и с его лохматой спины полетел во все стороны пахучим дождём нафталин.

— Привет, — сказал медведь.

— Привет, — сказал Ваня и пожал протянутую ему лапу.

Ваня обрадовался, что наконец-то медведь вылез из шкафа и теперь с ним можно дружить по-настоящему, можно даже гулять пойти во двор, а когда в детском саду кончится карантин, Ваня возьмёт и приведёт медведя в группу. Вот все удивятся!

Медведь огляделся по сторонам и спросил Ваню:

— Никто тебе так и не объяснил, как Спиридонов помещается в галоше?

— Никто, — сказал Ваня.

— Но ведь это очень плохо, когда непонятно, — грустно покачал головой медведь. — А я очень хочу узнать, как он помещается в галоше!

— И я хочу, — сказал Ваня.

— Давай убежим, — предложил медведь. — Давай найдём самого Спиридонова и посмотрим, что у него за галоша…

— Убежим, — сказал Ваня. — Я не хочу оставаться дома, раз мама и папа больше любят гостей, чем меня.

И они убежали.

Они долго шли по какой-то длинной дороге. Лес синел так далеко впереди! И никак не приближался. И никого не было на этой пустынной дороге, только Ваня и медведь.

Они всё шли и шли и вдруг услышали, что их кто-то догоняет.

Они оглянулись.

За ними бежали, взявшись за руки, Ванины мама и папа. Папа вёз за собой на верёвочке большую новую галошу. В галоше, съёжившись, сидел Спиридонов. Когда Спиридонов подъехал поближе, Ваня увидел, что это усатый, хмурый дядька.

— Вот, — сказал папа, тяжело дыша. — Привёз тебе Спиридонова. Смотри сам, как он помещается в галоше. А теперь перестань сердиться на нас с мамой и возвращайся домой.

— У тебя же горло болит, — добавила мама, — тебе давно пора принимать лекарство и пит: молоко. Большие стрелки на часах показывают двенадцать.

— Эх, Ваня, Ваня…

Кто-то всё повторял тихо, но настойчиво: Ва-аня, Ва-аня!

И Ваня проснулся.

Гостей не было, в открытое окно смотрела круглая луна, было немного холодно и громко ехала где-то на улице машина.

В комнате темно, потому что настольная лампа закуталась в мамин платок. Мама тихо ходила за стеной на кухне.

— Ва-аня! Ва-аня! — шёпотом звал папа, стоя у шкафа.

Ваня зашевелился, зашуршал, споткнулся и вылез.

Папа взял его на руки, понёс на диван. Был он какой-то виноватый и ласковый. Стал сам щекотно раздевать Ваню, как маленького, и приговаривать:

— Лапы у парня сонные, нос сонный, глаза сонные! Давай проснись на минутку, я тебя раздену, потом снова будешь спать, до самого утра.

— А я уже совсем проснулся! — сказал Ваня и широко открыл глаза.

— Всё равно снова придётся засыпать, — сказал папа.

— Папа, а ты мне скажи всё-таки, как он помещается?

— Кто? Где помещается? — удивился папа.

— Да в галоше же! Спиридонов!

— Спиридонов? — переспросил папа и вдруг громко захохотал. — Ну, ты меня уморил! Это же надо! Как он в галоше помещается! Хо-хо-хо! — Папа никак не мог остановиться.

— Не хочешь говорить, не надо, — обиделся Ваня.

— Да ты пойми, брат, он и не залезал ни в какую галошу!

— Ты же сам говорил! — сквозь слёзы вскричал Ваня.

— Ха-ха! Нет, ты меня всё-таки уморишь! — снова засмеялся папа. — Вот я тебе сейчас объясню… Значит, есть у нас на автобазе такой шофёр, Спиридонов. Он большой чудак и всегда попадает впросак.