Александр Силецкий

Сокровище

— Значит, не дадите?

— Дорогой, ведь я же объяснил…

Люций-Пров Гальбовиц горестно вздохнул, порядка ради понимающе кивнул и еще раз с жадным обожанием оглядел ровные ряды книжных полок.

Милый бог, чего там только не было!..

— Ну, хоть одну, — без малейшей надежды попросил он. — Любую. Я верну вам завтра.

— Любую, тоже мне… — пренебрежительно хмыкнул хозяин библиотеки. — Это, простите, даже как-то несерьезно. Что вы, книг никогда не читали?

— Н-ну… пока учился, брал по программе микрофильмы в Информатории, — стыдливо признался Гальбовиц. — И сейчас приходится. А вот книги… Ваша правда, не читал. В том смысле, что ни разу даже не держал в руках. Сами знаете, теперь это такая редкость…

Его собеседник чуть заметно улыбнулся и самодовольно покивал:

— Еще бы! Бумага — материал недолговечный. Когда-то подсчитали: достаточно книге, в каком бы она ни была переплете, пройти через десяток рук — и все, она превращается в месиво, ни к чему больше не пригодное.

— Ну уж! — усомнился Гальбовиц.

— Я вам точно говорю. При нынешней тяге к чтению книга перестала оправдывать себя. Куда надежнее обычные микрофильмы. Ведь главное — какую информацию мы получаем, а не во что она завернута… Книги теперь — анахронизм Если быть честным до конца…

— И все-таки у вас вон какая библиотека, — с тихой завистью сказал Гальбовиц. — Значит, любите анахронизм. И многие, я знаю, тоже… А вот снять книгу с полки, просто полистать — никто не позволяет…

— Я их всех прекрасно понимаю. Это не из жадности, отнюдь. Книга — не предмет, не украшение. Это, так сказать, безотносительная ценность, как бы памятник самой себе. Музейный экспонат, который не принято трогать руками.

— А вы? — не удержался от вопроса Гальбовиц. — Вы-то сами их… читаете?

— Иногда, — уклончиво произнес хозяин библиотеки. — Но чаще, конечно, пользуюсь микрофильмами. Проще. И, чего греха таить, удобней. А с этими новыми книгами так тяжело!.. Их выпускают крошечными тиражами…

— Да? — неподдельно изумился Гальбовиц.

— Естественно. Чтоб только-только снять с них дубликаты, а за тем уж микрокопиями обеспечить всех… Да, собственно, и сами вы…

— Нет! Я впервые слышу, — честно посмотрел на собеседника Гальбовиц.

— Странно. Мне казалось, это знают все… По крайней мере я и не представляю, куда потом идет тираж. Может быть, — и впрямь в музей?

— А как же это? — Гальбовиц коротко кивнул в сторону роскошных стеллажей.

— Да, понимаете, — замялся вдруг хозяин библиотеки, — бывают в жизни редкие удачи… Если очень нужно, если очень хочется, в конце концов, если искать везде, не покладая рук, то, разумеется… Вы не представляете, на какие порой приходится идти ухищрения!..

— Вероятно, — без энтузиазма, скорей из вежливости, согласился Гальбовиц.

У него самого покуда не получалось, как он ни старался.

Другие обладали грудами сокровищ, но для него, Гальбовиц, тайна их приобретения и по сию пору оставалась за семью печатями.

И еще одно удивляло — эти иррациональные метаморфозы с тиражами.

По официальным данным, тиражи росли из года в год, книг вроде выходило столько, что — с ума сойти, а на поверку оставались только микрофильмы…

Толстые книжные корешки тускло золотились под стеклянной броней.

Призрачные монстры, по чужой прихоти вставшие один к одному, в длинные ряды, застывшие, таинственные, манящие к себе, как глубокий омут в предвечерний час…

Формально Люций-Пров Гальбовиц имел к ним самое непосредственное отношение — был классным специалистом по настройке либропроекторов.

Ему частенько приходилось разъезжать по городу и его окрестностям, ходить из дома в дом, встречаясь с разными людьми, что слали вызовы в конторы, и всем ремонтировать, отлаживать аппаратуру для чтения — любых конструкций и размеров, от умещающихся на ладони до таких, которые занимали чуть ли не всю стену…

И во многих домах он встречал вот это — благородное мерцание под запылившимся стеклом…

— Ну, хотя бы вынуть, подержать, — в последний раз попросил он. — Просто ощутить вес, — раскрыть обложку — только на минуту!

— Нет.

Гальбовиц смиренно развел руками и раскланялся.

— Проектор я вам сделал. Все в порядке, — сказал он на прощание. — Хотя, не понимаю…

Рабочий день близился к концу. Оставались, правда, еще два дальних вызова, но они — не срочные, в конце концов успеется и завтра.

Городским публичным транспортом Гальбовиц пользоваться не любил.

Даже личные электрокары, выносливые, донельзя простые в управлении, не возбуждали в нем особенных симпатий.

Всему этому он предпочитал велосипед.

В какой-то мере — тоже архаизм… Из моды вышедшей давным-давно…

Пускай, зато надежно и достаточно компактно, и ко всему — а это, может, главное — ты получаешь превосходную разрядку, когда всласть поработаешь педалями после утомительного копания в сложнейших электронных схемах.

Ведь современные либропроекторы дают изображения объемные, цветные и воспроизводят даже тихое шуршание несуществующих страниц… Любые запахи, любые звуки! Да уж…

Город разрастался с непостижимой быстротой.

Вернее, прежде городов на самом деле было два, но они уже настолько тесно подошли друг к другу, что определить, где же кончается один и начинается другой, навряд ли кто сумел бы, не рискуя ошибиться.

Названия, правда, остались — на карте. Но ведь живут-то люди на грешной земле!..

Там, где еще год назад зеленели лужайки, шумели рощи и на берегах маленьких речушек весело резвилась детвора, теперь возвышались огромные здания; будто волшебным образом застывшие брызги диковинного водопада, разлетелись во все стороны пестрые проспекты, ажурные эстакады, зазмеились на разных уровнях пешеходные и велосипедные дорожки.

Только в единственном месте еще была приметна отчетливая граница, разъединявшая города, — широченный овраг с размытыми, совсем пологими от старости склонами, буйно поросшими жесткой травой.

Унылое место, неухоженное, издавна заваленное всевозможным хламом.

Это была не то чтобы узаконенная городская помойка — что это такое, горожане, в сущности, давно уж позабыли, благо мусороуборочные комбайны везде работали быстро и четко, — нет, не помойка, но все же некое подобие гигантской свалки, куда на время, пока и здесь не развернулась стройка, те же комбайны, не до конца справляясь с отходами, иногда переправляли разное старье, а то и просто мусор — с мест, где разрушали в это время старые, отжившие свое дома.

Смеркалось.

То там, то здесь в окнах домов начали зажигаться огни, над переполненными автострадами затрепетали разноцветные неоновые дуги.

Сегодня Гальбовицу пришлось работать в соседнем городе — так уж “удачно” разложились заявки — и теперь на дорогу домой, по самым скромным подсчетам, выходило два, а то и два с четвертью часа.

Это, впрочем, Гальбовица нисколько не смущало. Он любил езду и за рулем велосипеда не скучал.

Всегда можно было вдруг остановиться, лишь только надоест крутить педали, и зайти куда-нибудь — в музей, в кино, в кафе, — или же просто перекинуться десятком слов со случайным знакомым, встретившимся в пути…

В седле он, как ни странно, ощущал себя подлинным горожанином и оттого немножечко сочувствовал другим, всем тем, кто словно заживо был вмурован в бешено несущийся по магистралям транспорт…

Справа, из-за вытянутых цепью гор-домов, выползала лилово-оранжевая туча.

Она уже вымахала чуть ли не в полнеба, косо надвигаясь на пожар заката.

Изредка бледные вспышки полосовали тучу так и сяк, и вслед за этим угрюмо, с какою-то даже ленцой над городом прокатывался гром.

Плохо.

Дождь, наверняка, застигнет его в пути, до дому он добраться не успеет.

Гальбовиц машинально порыскал глазами — вот досада, и укрыться негде!

Надо торопиться, чтоб доехать хоть до тех, ближайших зданий. Ну, а там…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: